Пророчество
Шрифт:
– Но, Вениаминыч, я же не знал, что он их посадит на перо?! Да ладно бойцы, но Пику! Он и Пику достал! А он – моя правая рука! Вернее, был правой рукой!!! Люди говорят, что Пика ныкался в кустах метрах в пятнадцати от твоего клиента! Как он его срисовал? Может, кто слил?
– Что ты несешь, придурок! – От холода в голосе Михаила Вениаминовича, казалось, съежилась даже трубка телефона. – Кто, кроме тебя, знал, кого ты отправишь на эту стрелку? А?! Я?!
– Да нет, что ты, Вениаминыч?! Я так, думать пытаюсь!
– Не пытайся, все равно без толку! Бабки ты получил, можешь расслабиться. И еще: это мероприятие в комментариях не нуждается!
– Могила, шеф! Если что, я на связи!
– Пока! – Положив мобильник на стол, господин Кириллов довольно потер руки и усмехнулся: этот мальчик уже начинал ему нравиться!
…Вечер после «экзамена» Дед провел, расслабляясь: дав мне в левую руку упаковку бутылочного пива «Fosters», он запрыгнул мне на плечи и удобно там устроился: по крайней мере, сидел, что-то мурлыкая себе под нос и периодически отхлебывая из бутылки свой любимый напиток. Мне было менее весело: отработка комплекса «Заходящее солнце Ирама» в экстремальных, как выражается Дед, условиях, вообще дело не самое приятное, а тут еще не дай Создатель пиво ему расплескать… В общем, таким вот образом я «развлекался» до половины первого ночи. А все потому, что удар в затылок тому типу с битой, видите ли, «был недостоин звания Мастера», демоны побери и звание, и удар, и этого типа, и его дубину! Ну если, конечно, быть кристально честным перед самим собой, то лезвие вошло не чисто, а с каким-то скрежетом и небольшой задержкой, но ведь и нож у них – дерьмо, и дипломат в руке мешал… Хотя, выскажи я вслух такое мнение, месяца два бы его из рук не выпускал!
Размышляя о своей нелегкой судьбе, я постепенно наращивал темп, нанося воображаемые удары всем шестнадцати каноническим противникам, стараясь почувствовать, о чем размышляет восседающий на мне Учитель, но, как всегда, неудачно: его побуждения, как и восемнадцать лет назад, так и остались для меня тайной за тремя печатями Зла…
ГЛАВА 12
Неделя пролетала как один день – каждое утро я просыпалась, сияя как медный грошик от осознания того, что через какие-то пару часов мы наконец увидимся, и приводя себя в порядок перед зеркалом в нашей порядком захламленной ванной, улыбалась своему отражению… Даже ежеутренние истерики матери и пьяные «шуточки» отчима практически меня не задевали. Разве что немного подчеркивали отношение ко мне Олега… И я летела на лекции как на праздник, улыбаясь прохожим по поводу или без… Несколько раз прохожие, наверное, спровоцированные моей улыбкой, даже пытались со мной знакомиться, но мне не было дел ни до кого: где-то там, далеко, навстречу мне ехал ОН! И я боялась опоздать… даже на миг… на половину мига…
…Времени, проводимого с ним, было катастрофически мало: каждый день в пять часов, проводив меня до дома, он прощался и ехал на какую-то дурацкую работу, которая обязательно требовала его присутствия и полного сосредоточения: даже звонить ему он просил либо до шести вечера, либо после двенадцати ночи… Пришлось смириться. На время. Я старалась не ревновать и дождаться момента, когда он будет только моим…
…А в понедельник поздно вечером убили Татьяну… Вадюшка, ее младший брат, позвонил мне как раз в тот момент, когда я, усевшись рядом с телефоном, смотрела на часы, ожидая, когда же пробьет долгожданные двенадцать, чтобы набрать Олега и пожелать ему спокойной ночи. Как минимум в получасовом разговоре…
За пять минут до двенадцати телефон зашелся хохотом, и электронный голос потребовал, чтобы ему сейчас же налили рюмашечку, а то он ни за что не соединит меня с милым. Скачанный Лехой с параллельного курса с какого-то сайта в Интернете и переписанный им на мой новый телефон, этот сигнал сообщал мне, что звонит кто-то очень близкий. Танька или Олег… Вернее, Олег или Танька… Я вспыхнула от радости и завопила «Алло», даже не взглянув на определитель… Это был не Он. Я даже не сразу поняла, кто: все мои мысли были заняты обдумыванием того, что мне хотелось рассказать своему самому благодарному слушателю на свете… И когда до меня дошел смысл Вадюшкиных слов, я чуть не уронила телефон.
– Машка! Таньку убили! Приезжай! Я больше не могу…
Схватив со стола сумку, я выскочила в большую комнату, где прямо на глазах у оторопевшего отчима выдернула из гардероба нижний ящик, отлепила от его задней стенки приклеенный скотчем сверток – когда-то случайно обнаруженную заначку матери – и, на ходу сообщив им, что верну деньги на неделе, вылетела из квартиры. Чуть не забыв снять с вешалки пальто…
Чтобы доехать от меня до Танькиных Мытищ, денег – моих шестисот сорока рублей с мелочью и трехсотрублевой заначки мамы – хватило еле-еле. Водитель – средних лет азербайджанец с офигительно лопоухими ушами и здоровенным носом, то и дело поглядывавший на мое безумное выражение лица, так и не решился высказать пожелание познакомиться, явно видимое в его глазах даже невооруженным взглядом. И слава богу: в таком состоянии я вряд ли ответила бы ему адекватно – у меня дрожали руки и подергивалась жилка на виске. Почти целый час езды на его разбитой «шестерке» я продрожала от холода – окно в моей двери, видимо, не закрывалось в принципе, и прохладный, градусов пяти-семи, ветерок мило задувал мне в вырез домашнего халатика… А пальто, скрученное в какой-то сюрреалистический узел, мирно почивало у меня на коленях… Только у самого подъезда Татьяниного дома джигит, видимо, сжалившись надо мной, посоветовал мне одеться:
– Э, дэвюшка, тибе ны холадна? Палтышка адэн, да?
Отдав ему деньги и кое-как поблагодарив, я кое-как оделась и, забыв закрыть за собой дверь машины, вслед за каким-то припозднившимся жильцом влетела в полутемный подъезд…
…Они искали меня: Татьяна, задержавшаяся в аудитории после семинара по матанализу, оказалась единственным человеком из нашей группы, которую застали два отмороженных на всю голову парня в кожаных куртках и кепках, надвинутых на глаза и спрашивавших у всех встречных и поперечных про Марию Логинову, то есть про меня. Танька, услышав мою фамилию, выскочила в коридор и поинтересовалась, с какой целью они меня ищут, на что один из них, со шрамом у виска, схватил ее за волосы, втащил обратно в аудиторию и потребовал мой адрес… Татьяна пнула его коленом в пах, и это было последнее, что увидел и услышал Сенька Жуков из параллельной группы: рванувшись на помощь, он нарвался на удар кастетом и потерял сознание. А пришел в себя уже в больничной палате Первой Градской …А в это время Танька умирала в «Склифе»: несмотря на все старания врачей, пережить тяжелейшую операцию ей не хватило сил. Просто отказало сердце…
…Вадик, сидевший напротив меня с совершенно сухими глазами и трясущимся подбородком, все повторял и повторял горячечным шепотом:
– Двенадцать ударов ножом! Двенадцать! Двенадцать…
ГЛАВА 13
…Утро выдалось, как по заказу, ясным. Безоблачное небо начало светлеть задолго до того, как мы добрались до расщелины в скальном массиве, находящемся в трех часах ходьбы от Обители. Довольно широкая у горловины, трещина постепенно сворачивала вправо, с каждым поворотом сужаясь, чтобы в итоге превратиться в узкую, шириной не более трех-четырех шагов, расселину, и далее, практически не меняя ширины, вилась далеко в глубь массива, образуя печально известную Последнюю Тропу. Лишь через час быстрого хода пятерка Дика остановилась перед вертикальной скалой, которая раз в семь лет и извергала из своей толщи орду Тварей. Совершенно гладкая по всей длине, она возвышалась над нашими головами на высоту в четыре человеческих роста и, несмотря на многочисленные попытки наших предков ее уничтожить, была цела и невредима. Окружающие скалы, тоже без единой трещинки, вздымались еще выше, отсекая всякие мысли о том, чтобы завалить проклятую Тропу своими осколками или чем-нибудь еще. По поверхности Врат пробегала легкая рябь, и Наставник, тревожно оглядев всех нас, заявил, что до открытия врат осталось немногим более половины стражи, и напомнил, что в момент открытия Врат необходимо зажмуриться. Все, кроме пятерки Дика, начали понемногу разминаться, бродить по площадке перед Вратами, пятясь назад и примериваясь к возможным маневрам. Потом мы еще раз проиграли смену пятерок, тактику работы второй линии и команды, по которым выходим на смену раненым или убитым. О потерях думать не хотелось, но, увы, они были неизбежны: тысячи слежавшихся скелетов Тварей и бойцов Обители давали представление о том количестве Тварей, которые скоро хлынут в отверстие в скале…
Наконец Наставник подал знак, и все мы заняли свои места и прикрыли глаза: по рассказам Мериона, от вспышки, которой сопровождалось открытие Врат, можно было запросто ослепнуть… В этот момент со стороны выхода из ущелья раздался звон металла, и, к нашему удивлению, из-за поворота Тропы появился отряд, состоящий из монахов Ордена Алого Топора.
– Господа! – обратился к нам высокий лощеный воин с огромным топором на плече и медальоном, украшенным драгоценными камнями, висящим поверх лат на его широченной груди. – Орден благодарит вас за заботу о Вратах и предлагает вам добровольно сложить оружие. Ангелы Смерти, которые вот-вот вернутся в наш мир, не должны быть обижены вашим бессмысленным сопротивлением! Ибо грядет Апокалипсис, и мы, дети Ордена, являемся его провозвестниками! Ваша эра завершилась! Так что уходите, пока можете!
Судя по вытянувшимся лицам Мериона и Самира, речь монаха оказалась для них еще менее понятной, чем для меня.
– Что-то я не совсем понял! – спросил воина Мерион. – Так вы пришли нам на помощь?
– Не вам, нечестивцы, а Ангелам Смерти! – Он воздел правую руку вверх и картинно потряс кулаком перед лицом стоящего ближе всего к нему Самира. – Убирайтесь, пока живы! А то я начинаю выходить из себя!
Мерион грустно покачал головой, посмотрел на отряд из шести десятков воинов за спиной монаха и, оглянувшись на начинавшую переливаться оттенками черного цвета скалу, ответил: