Прорыв из Сталинграда
Шрифт:
Русские женщины гибли пачками. Им нечего было противопоставить мощной немецкой бронетехнике. Один из бронетранспортеров протаранил амбар и, проскочив сквозь него, выехал прямо к церкви, уже объятой языками пламени.
Внезапно другой бронетранспортер остановился. У него загорелся мотор. Это был шанс, которого так долго дожидались русские. Они выскочили из своих укрытий и набросились на сидевших в машине пехотинцев, режа, душа, убивая их и разрывая их на куски, движимые первобытным чувством животной мести.
— Стрелок, влепи-ка хорошенько по дверям церкви! Разнеси их в щепки! — крикнул
В этот момент кто-то стал обстреливать немцев с самой вершины церкви. Один из панцергренадеров, сидевших рядом с Шульце, согнулся и упал замертво. Выхватив гранату, обершарфюрер метнул ее под самую церковную маковку. Граната взорвалась, и в следующий миг сверху рухнуло тело женщины в военной форме. Она ударилась о твердый снег, словно мешок с цементом.
Водитель командирского бронетранспортера решил просто протаранить церковную дверь. Он дал полный газ, и нос машины врезался в створки. Дверь слетела с петель. Мотор бронетранспортера заглох, но фон Доденбургу было уже все равно — ведь главное дело было сделано. Бойцы «Вотана» спрыгнули на снег и ринулись в церковь, стреляя на ходу.
За фон Доденбургом следовал Матц, поливавший противников короткими злыми очередями.
— Осторожнее! — заорал Шульце и бросил гранату. Она пролетела над головами бегущих впереди эсэсовцев и взорвалась там, где русские поставили свои старомодные пулеметы «Максим». Женщина-стрелок свалилась вперед, раскинув руки. Сугроб, на который она рухнула, оросился ее кровью.
Фон Доденбург перепрыгнул через ее тело, все еще дергавшееся в конвульсиях, и побежал дальше, стреляя направо и налево. Один из дезертиров свалился замертво с каменной лестницы. Другой завопил: «Не стреляйте… пожалуйста!!!» Но Куно поразил его безжалостной очередью, нацеленной прямо в грудь.
Теперь из разных углов церкви навстречу бойцам «Вотана» выбегало все больше и больше дезертиров с поднятыми вверх руками. По их небритым лицам градом катились слезы. Но русские женщины из состава полка «Мертвая голова» продолжали оказывать сопротивление.
— Осторожно, господин штурмбаннфюрер! — как нельзя кстати крикнул Шульце. Фон Доденбург едва успел уклониться в сторону — пули просвистели у него прямо над головой. В следующий миг гамбуржец вскинул автомат и дал длинную очередь куда-то вверх. Русская «амазонка» с криком рухнула на каменный пол.
— Благодарю, Шульце! — выдохнул фон Доденбург. — Я — твой должник.
Не обращая внимания на пули, которые свистели вокруг него, он помчался дальше, поскольку твердо знал, что в бою внутри здания все решает скорость и непреклонность, с которыми действуют атакующие. Ни в коем случае нельзя дать противнику хоть малейшую возможность сплотить свои ряды. Фон Доденбург укрылся за покрашенным облупившейся от времени золотой и голубой краской притвором, и дал яростную очередь вверх.
— Куно… Куно фон Доденбург, — послышался голос из затянутых дымом внутренних помещений церкви. — С нас уже достаточно. Нам не хочется умирать от рук наших же соотечественников.
Это был Ханно фон Эйнем. Фон Доденбург нахмурился. Когда станет
— Прекрасно, — бросил он, — тогда выходите все с поднятыми вверх руками.
Дезертиры начали выходить из своих укрытий, поднимая руки. Им пришлось проходить мимо двух рядов бойцов «Вотана». Злые и раскрасневшиеся после жестокого боя, эсэсовцы награждали их пинками и угрожающе подталкивали дулами автоматов. Наконец, появился и Ханно фон Эйнем. Он дрожал от страха.
— Что вы собираетесь сделать со мной? — слабым голосом спросил майор. Глаза его были мокрыми от слез.
Фон Доденбург не стал отвечать. Вместо этого он сам спросил:
— А где эта русская, полковник Кирова?
— Она на крыше церкви, Куно. Вместе со своими бабами, — торопливо ответил фон Эйнем. — Но что же вы все-таки…
Фон Доденбург кивнул Шульце, и здоровяк дал фон Эйнему такого пинка, от которого тот едва не свалился на пол.
Не обращая больше внимания на друга детства, Куно повернулся к Шульце:
— Мне не нужно больше жертв. Надо, чтобы они все сдались нам. У тебя есть с собой дымовые гранаты, Шульце?
Обершарфюрер кивнул.
Тогда фон Доденбург подозвал к себе Матца:
— Матц, приведи-ка сюда парочку женщин, которых мы успели захватить в плен. А ты, Шульце, швыряй туда дымовую гранату.
Шульце выдернул чеку и швырнул вверх гранату. Та взорвалась, из нее повалил густой дым. Пользуясь плотной дымовой завесой, фон Доденбург бросился вперед. Все произошло слишком быстро, и женщины просто не успели вовремя среагировать. Когда они открыли стрельбу, он находился уже в «мертвой зоне», куда не могли достать их пули. Он подождал несколько секунд, пока дым не расчистится, а затем приложил ладони рупором ко рту и прокричал:
— Сейчас мы приведем сюда бойцов вашего полка, которых взяли в плен. И если вы не сдадитесь, я лично пристрелю одну из них. Если потребуется, я застрелю затем и остальных. Но я не хочу больше жертв. Вам ясно?
Его голос был хорошо слышен в церкви, но сверху никто не отвечал; на крыше царила тишина, нарушаемая лишь звуками боя, доносившимися снаружи, со стороны деревни.
Подошел Матц. Перед собой он толкал трех женщин с наголо обритыми головами. Вид у них был потрепанный, руки грубо связаны за спиной проволокой. У одной из них, здоровенной бабы крестьянского вида, разорвались юбка и гимнастерка, из которой едва не вываливалась одна ее огромная грудь.
Фон Доденбург нахмурился.
— Отойди-ка в сторону, Матц! Я их прикрою.
Матц отскочил назад в тень. Фон Доденбург вскинул свой автомат. Глядя на женщину с полуголой грудью, Шульце жадно облизал губы, точно припоминая одно из самых увлекательных своих приключений.
Фон Доденбург снял автомат с предохранителя. Этот не слишком громкий звук очень явственно прозвучал в тишине, которая воцарилась теперь внутри церкви.
— Я сосчитаю до трех, — медленно проговорил он, — и если к тому моменту вы не сдадитесь, то я пристрелю самую здоровую из ваших баб — ту, у которой порвана гимнастерка. — Он нацелил свой «шмайссер» на женщину и принялся отсчитывать: — Раз… два…