Прорыв
Шрифт:
Наум ответил с хрипотцой, со сна, что ему не о чем говорить с Комитетом государственной безопасности.
– - Почему?
– - И голос такой, словно и в самом деле человек удивился. Актеры!.. Науму вдруг ясно представилось вчерашнее, и в нем поднялось бешенство. Он прорычал:
– - С потомками Малюты Скуратова мне разговаривать не о чем! Трубка помолчала, затем удивилась, на этот раз искренне: -- Зачем же вы так, Наум Иосифович?
– - А вот так!
– - И Наум положил трубку.
Надо действовать немедля. Иначе конец... Наум метнулся к кровати, сунул ноги в тапочки, отыскал в своем растрепанном блокноте номер справочной ЦК партии.
– - Говорит доктор технических наук Гур. С кем мне говорить? Меня преследует ГБ!"
– -
Наум принялся рассказывать товарищу Галкину суть дела, скрестив на руке средний и указательный пальцы.
– - ...Вся семья у меня в Израиле. Здесь мне жизни нет. Секретности тоже. Ни первой, ни второй... Никакой! Четыре года дергают. То увольняют, то принимают. То с кнутом, то с пряником. Зачем мучают? Не отпускают к семье?.. А теперь еще КГБ приглашает меня на беседу. Я хорошо знаю ГБ, и у меня нет никакого желания с ними встречаться. Ответил голос спокойный, даже добродушный: -- Ну, что такое! Вас же приглашают. Пойдите поговорите. Ничего в этом такого нет.
– - Простите, это не просто приглашение...
– - Ну, почему... Это приглашение. Ну, как чай пить.
– - Когда приглашают пить чай, я вправе не пойти. Это не одно и то же.
– - Ну, что такое. Можете пойти! Наум почувствовал, что звереет.
– Знаете что, товарищ Галкин, -- жестко произнес он.
– - Я хочу знать, кто сейчас командует в стране: вы или КГБ? Если КГБ, то сегодня я, а завтра -вы! Вы должны это знать!
– - Трубка ответила медленно, похоже, через силу: -Вы можете не идти...
– - и вдруг язвительно, с нескрываемой усмешкой:
– - Но, скажите, кому вы будете звонить там, в своем Израиле?.. Голос Окуловой прозвучал в трубке на другой день в 9 утра. Какой-то необычный для нее голос, вялый. Он сообщил, что Гур Наум Иосифович может придти в ОВИР МВД СССР за визами. Разрешение получено. В 12 ноль-ноль все будет готово.
Наум схватил такси и через десять минут был в Колпачном переулке.
– - На выезд даем семь дней, -- столь же вяло объявила Окулова, глядя, как всегда, вбок, мимо собеседника.
– - Вы должны принести паспорта, орденские документы, водительские права...
– - она долго перечисляла, какие документы он обязан принести и сдать. Затем Окулова мельком взглянула на разгоряченного, от лысинки аж пар шел, Наума и заключила тем же бесцветным тоном, в котором угадывалось торжество: -- ... и 26 тысяч рублей...
У Наума подогнулись ноги. Он присел изнеможенно на край стула, наконец, взглянул на Окулову. Она снова смотрела куда-то вбок, в глазах ее была скука. Только на щеках выступил румянец.
"Убивают гады, -- спокойно, как будто не о себе, подумал Наум.
– - Ишь, разрумянилась... Эльза Кох".
Наум тут же отправился на улицу Горького, на Центральный телеграф, вызвал Иерусалим, чтобы сказать отцу, что, видно, не вырваться ему никогда. Поиздеваются и загребут... А спустя сутки по звонку из Израиля Нонка, подкрасив свое узкое, гордое лицо "под грузинку", как она считала, вылетела в Сухуми. Деньги из аэропорта она несла в ободранном чемоданчике, с которым в Москве ходят разве что в баню. В такси не села, затиснулась в городской автобус. Дома, в коридорчике, подле сохраненной на всякий случай поленницы березовых дров, сунула Науму чемоданчик и только тут, позеленев, грохнулась в обморок.
В сберкассе неподалеку от ОВИРа Наум выгрузил из боковых карманов пачки сотенных бумажек. Старуха-кассирша взглянула на груду денег, и серое, измученное нищетой и невзгодами лицо ее погрустнело. Она сказала, вздохнув:
– - Чего вам, евреям, бояться! Тут вы жили богато и там будете жить богато.
– - Мы не за богатством уезжаем, мать, -- ответил Наум, вытягивая провалившуюся под рваную подкладку пиджака связку сотенных.
– - Уезжаем за равноправием.
– - Эх, мил человек, неужто мы не понимаем!.. Визы в ОВИРе были готовы. Наум сунул их, мельком оглядев, в боковой карман и тут же кинулся к выходу.
– - А что это у вас подмышкой?
– - остановила его Окулова.
– - Боже, чуть не забыл!
– - воскликнул Наум.
– - Дарю вам плакат, который висел в моем доме пять лет. Советский плакат! Вот номер Главлита...
– - Наум развернул его, выскреб из кармана кнопки и прикрепил на дверь старшего лейтенанта МВД Израилевой, оформлявшей его визы.
"Отечество славлю, которое есть, но трижды -- которое будет. В. Маяковский".
Подполковник КГБ Окулова рванулась к плакату, но Наум остановил ее жестом.
– - Руку на Маяковского подымать?! Владимир Владимыча?.. О котором сам Сталин сказал, что это лучший, талантливейший!.. Да это же статья 70, пункты АБЛГДЖ... Ответом ему был треск рвущейся бумаги.
Когда на руках клочки бумажек, которые называются визами, оказывается, можно купить билеты в Вену, в Париж, Лондон... И так же просто, как билет в кино. Чудеса!
Хорошие вещи Наум отнес ребе Менахему и соседкам сверху -многодетным вдовам, а рухлядь вынес во двор и запалил.
Мальчишкам-то радость! Сбежались со всего переулка, визжали, прыгали через огонь. Весело глядели то на приятеля дяди Наума, низкорослого, борода лопатой, от которого разило вином, то на длинного, лысоватого дядю Наума -трезвого, горланившего хриплым голосом:
– - Гори-гори-гори ясно, чтобы не погасло!..
"Только б не спохватились! Не закрутили колесо назад!" -- повторял про себя Наум, складывая пальцы на руке крестиком. Увы, закрутили назад! Чего боишься, того не избежать! Поздно вечером, за девять часов до отлета, Науму позвонили из ОВИРа: срочно явиться в Колпачный переулок.
– - Ваши визы, Наум Иосифович, не в порядке. Наум понял, что повис на волоске. Кто может перешибить волю административного отдела ЦК КПСС? Военный министр? Шеф КГБ Андропов? Брежнев? Чтоб им ни дна, ни покрышки!.. Наум ответил мертвым голосом, что уже поздно и в ОВИРе ему делать нечего.
Ему ответили тоном, не предвещающим ничего хорошего, что его ждут!
– - Ой, Муха!
– - Нонка заплакала.
– - Я давно знаю. С советской властью не поиграешь. Раз они решили кого угробить, тут уж правды не ищи.
Пришлось поехать. Откажешься -- отберут визы утром, в аэропорту Шереметьево. Наум набрал номер Льва Шинкаря. Лева Шинкарь, все знали, во время самолетного процесса ходил с огромным магендовидом из серебряной бумаги. У него визы не отберут, даже поднеся к носу пистолет... Шинкарь примчался тут же. Наум сунул ему бумажник и наказал хранить, как зеницу ока.
– - Отдашь только, если лично я тебе скажу. А нет -- нет! Прикатили в ОВИР втроем. Лев Шинкарь и Нонка остались внизу, а Наума провели наверх, где его ждали начальник ОВИРа полковник Смирнов и плотный мужчина в стереотипно-черном "свадебном" костюме. По углам стояла служба. Похоже, никого домой не отпустили... Мужчина в черном, видно, был очень важной особой, и Смирнов и все остальные искоса на него поглядывали. Когда Наум вошел, кто-то сбоку от него сделал едва уловимое профессиональное движение: оба внутренних кармана Наума оказались вывернутыми. Наум опешил.
– - Ну, мастера! Вам только в трамваях работать. Положи на стол визы!
– пробасил "свадебный". Наум усмехнулся.
– - Я не идиот! Виз здесь нет. Они на улице. Во мраке ночи.
– - Положи визы!
– - проревел черный костюм.
– - Я свои визы не положу. Они выданы на законном основании. "Свадебный" колыхнулся на стуле.
– - Если ты не отдашь визы, ты умрешь так, как никто еще не умирал в СССР.
Наум вынул из кармана очешник, вытянул роговые очки, напялил на широкий, с раздутыми ноздрями, нос. Лицо у "свадебного" было упитанным и непроницаемым. Строго говоря, лица у него не было. Оплывшая номенклатурная харя.