Прощальное эхо
Шрифт:
На лобовом стекле «Форда» отплясали свой танец последние солнечные блики. Оксана зажмурилась и непроизвольно ойкнула, когда ослепительный «зайчик» неожиданно и весело ударил ей прямо в глаза. Тряхнула головой, отгоняя расплывающиеся розово-зеленые круги, и перевела недовольный взгляд на хозяина машины, протирающего влажной тряпкой капот. Никто, даже невольно, даже нечаянно, не смел отвлекать ее сейчас! А этот пижон в светло-кофейных слаксах и легкой рубашке в широкую белую и коричневую полоску продолжал стоять, наклонившись к своей любимой «игрушке», не обращая ни малейшего внимания на торопливый, внезапно захлебнувшийся стук каблуков за своей спиной. Оксане захотелось, чтобы он обернулся, увидел ее и застыл с обычной в таких случаях
Что-то в его лице неуловимо изменилось за последние полтора года. И все же это был прежний Андрей. Теперь он носил немного другую прическу: коротко и аккуратно подстриженные сзади черные волосы несколькими прямыми, изысканно-беспорядочными прядями падали на лоб. Пожалуй, лицо его, удлиненное и классически красивое, немного округлилось, исчезла нервная заостренность черт, но трогательная, хрящеватая горбинка на чуть удлиненном носу была все та же. Оксана всегда считала, что Потемкин мог бы достойно пополнить когорту мужчин слащавого, голливудского типа красоты, если бы не эта горбинка да еще странные, словно рассеченные у висков брови. Андрей стоял опершись ладонью о капот «Форда», и застывшая в его глазах растерянность странно сочеталась с радостной улыбкой, озарившей лицо. Он и улыбался всегда как-то особенно: искренне и вроде бы виновато. Уголки его губ немного опускались вниз, и рядом с ними залегали смешные глубокие складочки. Наверное, воспоминания двухгодичной давности еще были слишком свежи, слишком живы, и что-то внутри него автоматически откликнулось на появление Оксаны: она пришла, это хорошо, это нормально, так и должно быть, просто не могло быть иначе. И только потом растерянность и отчаяние болезненным уколом разбудили мозг. Острый кадык на его шее два раза прыгнул вверх-вниз, счастливая улыбка медленно сползла с лица, а рука, загорелая и жилистая, осталась безвольно лежать на капоте. Оксана, чувствуя, что во рту пересохло, сделала два неуверенных шага вперед и тут же краем глаза увидела, как дверь подъезда распахнулась, и на улицу вышла смутно знакомая молодая девушка. На ней был довольно приличный светлый сарафан в меленький зеленый цветочек. Струящийся и полупрозрачный, он позволял достаточно разглядеть ноги.
— Андрей, мы готовы! — радостно произнесла девушка, не заметив его взгляда, отчужденного, предназначенного не ей, его пальцев с побелевшими от напряжения суставами. — Едем?
Прежде чем она перевела взгляд на Оксану, прежде чем застыла с выражением невыразимого отчаяния в глазах, та, словно ошпаренная словом «мы», потрясенная и ужаснувшаяся собственной догадке, медленно пятилась назад, к углу дома. Сейчас Оксана не думала ни о походке, ни о выражении собственного лица. Она видела только маленькую темноволосую девочку, сидящую на руках у девушки в светлом сарафане. У девочки были огромные круглые глаза, синие, как надувной мяч, купленный когда-то Людмилой Павловной для будущего внука или внучки…
Потом Оксана смутно припоминала, как поймала такси, как орала с перекошенным лицом на водителя, который никак не мог сообразить, что на Сосновую улицу следует свернуть от метро на проспект Василевского, а не на Щукинский проезд. Как трясла несчастную регистраторшу, уже собирающуюся домой и передавшую дежурство медсестре стационара… Когда она подъехала к жилому дому на «Войковской», было уже почти девять вечера. Оксана вихрем взлетела по лестнице, с остервенением нажала на кнопку звонка, и когда дверь открылась, заорала бешено и злобно:
— Где мой ребенок, сука? Зачем ты мне соврала? Я сейчас видела Потемкина, а с ним маленькую девочку. Ей как раз годика полтора!
Алла Денисова, видимо, немного ошарашенная внезапным натиском,
— Это не твой ребенок. Не твой… Мне незачем тебе лгать.
— Я не верю тебе! — прошипела Оксана, проникнув в прихожую и закрыв за собой дверь. — Не верю!..
Часть вторая
— Я не верю тебе, — рассмеялась она, поднимая лицо от подушки. — Не верю, и все!
Оксана лежала на застеленном льняной простынью, разобранном диване и болтала в воздухе розовыми пятками. В форточку сквозило, голая спина уже успела немного замерзнуть, но вставать, поднимать с пола одеяло и укрываться им было просто лень. Прямо перед ее лицом на бежевых с коричневым рисунком обоях сально блестело пятно с размытыми краями — последствие вчерашней неравной битвы со звереющими к осени мухами. Неравной, потому что бедные мухи не обладали могучим интеллектом человека и, естественно, не догадывались, что с ними можно справиться самыми примитивными средствами, без дихлофосов, клейкой бумаги и ультразвуковых ловушек. Андрей крайне брезгливо относился к любым домашним насекомым, а вчера назойливые твари, жужжащие над ухом, просто вывели его из себя.
Когда очередная цокотуха начала потирать свои отвратительные лапки, сидя на Оксаниных волосах, он не выдержал.
— Слушай, я сейчас встану, зажгу свет и начну лупить их газеткой! — Андрей резким взмахом руки согнал муху, тут же взмывшую под потолок. — И чего им не спится? Мне почему-то раньше казалось, что они, как ранние птички, должны укладываться часов в шесть вечера.
— Ага… — лениво отозвалась Оксана, изучая густые волосы у него под мышкой. Ей было любопытно представить, как он сейчас поднимется, прямо в таком виде, как лежит, свернет из газеты мухобойку и примется прыгать по дивану и стульям, словно древнегреческий олимпиец в прекрасной первозданной наготе! Только вот ноги несколько кривоватые, да и волосатые!
Муха снова опустилась на белый плафон бра и начала прогуливаться по нему неторопливо и нагло. Диванные пружины скрипнули, Андрей рывком сел. Наверное, он немедленно пошел бы за газетой, но в Оксаниной душе все же шевельнулось сочувствие.
— Бе-едный! — она жалобно и по-детски протянула звук «е». — Тебе же тоже не хочется вставать, правда?
— А что делать? Иначе они нас загрызут!
— У меня вообще-то есть рационализаторское предложение, но пообещай, что не будешь смеяться?
— Ладно. — Он улыбнулся своей особенной улыбкой, и рядом с уголками его губ залегли глубокие полукруглые складочки. — Излагай!
— Видишь мой лак для волос? — Оксана, длинно взмахнув рукой, показала на бывшую тумбу для телевизора, а теперь ее туалетную тумбочку, стоящую рядом с диваном. — Перегнись через меня, возьми его и брызни в муху.
— Ксюшенька, это же не дихлофос! Ты запуталась, маленькая! — Андрей коротко рассмеялся.
— Ну и что? Какая разница? Лак на нее налипнет, крылышки отяжелеют, и летать она больше не сможет. Что нам и нужно.
— Слушай, а это идея! — Он одобрительно и восхищенно покачал головой. — Можно попробовать…
Когда длинное и тяжелое тело Андрея, перегнувшегося через нее, вдавило Оксану в диван, она сдавленно охнула. И тут же почувствовала, как растет и твердеет его плоть, упирающаяся в ее живот где-то под ребрами. Напряженные, как струна, мышцы тянущегося за лаком Потемкина мгновенно ослабли. Он замер, держась одной рукой за край тумбочки, словно прислушиваясь к своим ощущениям.
— Андрей, ну же! Мухи заедят! — протянула она жалобно. Он, все так же плотно прижимаясь к ней, нащупал пальцами лак в аэрозольном флаконе, тяжело выдохнул, а потом судорожно втянул в себя воздух, как человек, долго-долго сдерживавший дыхание, и рывком перекинул свое тело обратно на диван.