Прощальный подарок Карла Брюллова
Шрифт:
Буйная весна, ворвавшаяся в город в венке из одуванчиков и с охапкой сирени в руках, располагала к романам. Душистые ветры носились по садам и скверам, кружа горожанам головы, чирикали как сумасшедшие воробьи, тенькали синицы, ворковали ошалелые от любовных игр голуби. Девушки хорошели, мужчины становились отчаянней и щедрее, кипели страсти, назначались свидания. Бурлила молодая кровь. А подхваченная весенним, дурманным водоворотом Лелечка спешила на свидание.
Леля Пичугина была девушкой в меру легкомысленной, в меру кокетливой и… в меру прагматичной, а потому совершенно ясно понимала, что только
– Лелечка! – протянул навстречу девушке охапку тюльпанов молодой стройный брюнет, в ладно сидящем модном костюме. – Вы прекрасны, как весенний рассвет! Как цветущая сирень, как эти небеса, как сама любовь! – склоняясь к Лелиной ручке со сдержанной страстью, проговорил кавалер.
Леля зарделась.
С кавалером Лелечка познакомилась несколько дней назад прямо на улице, он прошел за ней по пятам половину Невского, прежде чем решился заговорить. И вполне мог бы быть отвергнут, Леля была очень придирчива в выборе знакомых, но хороший модный костюм, шляпа и стильные ботинки явно импортного пошива говорили в его пользу и, разумеется, букет настоящих оранжерейных цветов. Они познакомились.
Новый знакомый был молод, интересен собой, остроумен, в меру образован, а главное – богат! Он оказался не жмотом, а, напротив, коммерсантом, причем из Москвы.
Обедали они в «Англетере». Домой новый знакомый довез ее на авто. Вечером пригласил в кабаре «Хромой Джо», очень модное местечко! Он был щедр, галантен, влюблен, намекал на серьезность намерений и желал познакомиться с семьей. Леля уже планировала переезд в Москву к мужу и новый гардероб. Образ преданного, нескладного Левы стремительно таял в дымке прошлого.
– Николай Михайлович, где сейчас находятся ваши сестры?
– Мои сестры? – Казалось, его удивлению нет границ. Было заметно, что художник ожидал любого вопроса, кроме этого. – Но при чем здесь они?
– Скорее всего ни при чем, но таковы правила. Мы должны установить местонахождение всех членов семьи потерпевшего на момент совершения преступления, – доброжелательно пояснил Поликарп Петрович, намекая на незначительность вопроса.
– Ерунда какая-то, – недоуменно пожал плечами Пичугин. – Но извольте. Моя старшая сестра проживает с семьей в Москве, там она, очевидно, и находилась в день ограбления. Я не виделся с ней много лет, иногда мы шлем друг другу поздравительные открытки. Вторая моя сестра проживает на Васильевском острове, недалеко от Академии художеств, ее муж преподает живопись. У нас с сестрами большая разница в возрасте. Когда я родился, они уже были взрослыми барышнями, так что близких отношений между нами нет. Последний раз мы виделись год назад на Троицу, отстояли панихиду, потом посетили могилу отца. Но, знаете, должен вам честно признаться, не могу себе представить, чтобы моей сестре, ее мужу или племянникам пришло в голову украсть Лелины панталоны или шубу жены. Согласитесь, это абсурд, – многозначительно улыбнулся Поликарпу Петровичу Пичугин.
– Соглашусь. А кстати, ваши племянники
– Нет, что вы! Они уже совсем взрослые люди. Старшему, Василию, вероятно, уже сорок, он тоже художник, женат, имеет детей, проживает где-то на Васильевском острове. Точного адреса не знаю. Младший, Дмитрий, ему, кажется, около тридцати, врач, живет на Выборгской стороне, адреса тоже не знаю.
– А как фамилия ваших племянников?
– Вы их подозреваете? – вытаращился на Поликарпа Петровича Пичугин.
– Ну, что вы. Простая проверка.
– Коневы их фамилия, – сухо ответил Николай Михайлович.
– Благодарю. А что же третья сестра?
– Нина? Она умерла, еще в восемнадцатом. Летом восемнадцатого они с мужем уехали в Польшу. Это случилось как-то вдруг. Мы ничего о них не знали, а в девятнадцатом пришло письмо от ее мужа. Оказывается, Нина заболела воспалением легких и умерла. Зять с племянниками уехал в Америку. Больше мы от них вестей не имели.
– Гм… Понятно. В таком случае у меня к вам имеется еще один, последний вопрос. Что именно грабители искали в вашей квартире?
– Что искали грабители в моей квартире? Вы имеете в виду, кроме того, что украли? Ну, деньги, вероятно, – вполне правдоподобно пожимал плечами и озабоченно моргал Николай Михайлович. – Может быть, рассчитывали найти какие-то драгоценности? Вероятно, посчитали, что раз мы живем в отдельной квартире, то располагаем какими-то средствами. Но, знаете, мы всегда жили довольно скромно, а то, что у нас и имелось из украшений жены, все было продано и проедено во время голода. А больше ничего у нас не имеется. Я хоть и тружусь, не покладая кисти, так сказать, и денег на жизнь нам хватает, но никаких излишеств мы себе позволить не можем.
«Кроме шелкового белья и шуб», – усмехнулся про себя Поликарп Петрович.
Да и вообще, дочурка у Пичугиных выглядела как картинка из модного иностранного журнала. Разряженная в пух и перья, не студентка, а нэпманская штучка. Жена и сын выглядели скромнее и приличнее.
Николай Михайлович хитрил, и дело было не в нарядах дочери.
– И все же некая фамильная ценность у вас имеется, – твердо проговорил Поликарп Петрович, – иначе зачем грабителям понадобилось залезать в дом вашего покойного отца на бывшей Гороховой.
– Что, в дом отца?
– Скажите, Николай Михайлович, а вы никогда не задумывались, как и почему погиб ваш отец?
– Ну, что же тут задумывать? Время было тревожное. Отец был уже очень стар, жил один в огромном доме. Я его сто раз просил переехать к нам, он ни в какую! Ночью в его дом влезли какие-то бандиты, он, очевидно, услышал шум, пошел взглянуть, что происходит, и вот, пожалуйста. Ужасно.
– Да. Но вот что интересно. Семнадцатого мая грабители наведались в вашу квартиру и перетряхнули ее от пола до потолка, прихватив с собой сущие пустяки, а спустя два дня кто-то влез в помещение конторы «Кишпромторг» на Комиссаровской улице, бывшей Гороховой. Знаете, в чем тут связь?