Прощание кремлевского диггера
Шрифт:
– Но вы уж извините, Лена, мы для программы возьмем только небольшой фрагмент, минут на восемь. Вы уж сами понимаете… Не обижайтесь – сразу предупредил меня Парфенов.
– О чем вы говорите, Леня! – рассмеялась я. – Да если вам вообще позволят в вашей программе хотя бы произнести вслух мою фамилию и название моей книги – я и так уже буду считать это актом гражданского мужества с вашей стороны!
– Мне никто ничего не может позволить или запретить, – обиделся Парфенов. – Я говорю в своей программе все, что захочу. Вы неверно себе представляете ситуацию.
На этом мы расстались, пожав друг другу руки. И я с некоторой долей озорства стала ждать вечера воскресенья, когда программа Парфенова должна была выйти в эфир. Честно признаюсь: я ни секунды не верила, что Парфенову позволят сделать то, что он задумал. Однако уже в субботу на канале НТВ начали крутить анонсы программы с моим интервью. А в воскресенье, 16
– Лена, программы не будет. У меня только что был часовой разговор с глазу на глаз с гендиректором телекомпании Сенкевичем, и он в категорической форме запретил мне давать сюжет о вас в эфир… Я ему сразу сказал, что не намерен выглядеть полным дерьмом и врать вам, что я, якобы, случайно пролил кока-колу на кассету с вашим интервью и что сюжета не будет по техническим причинам. Поэтому я вам и позвонил, чтобы честно сказать – это акт цензуры…
Морально я оказалась гораздо больше готова к такому развитию событий, чем Парфенов, так что мне же еще пришлось его и утешать:
– Да не расстраивайтесь вы так! Как будто вы раньше не видели, что вокруг вас происходит! В любом случае я невероятно ценю вашу честность. Ничего, кроме уважения, ваш поступок вызвать не может.
Но Парфенов распрощался со мной чуть ли не в слезах. Я прекрасно понимала его состояние: если ДО этого в нем поддерживали иллюзию, что он священная корова и что он на особом счету у Кремля, то теперь его откровенно унизили перед всей страной и показали, что и у его персональной свободы слова тоже очень узкие границы… К несчастью для цензоров, Россия – страна огромная, и парфеновский сюжет о моей книге уже успел выйти на так называемые «орбиты». То есть полстраны, начиная с Дальнего Востока, Сибири, уже успели увидеть программу целиком. (Кстати, оказалось, что, например, в Казахстане сюжет тоже было видно, и, когда я в апреле 2004 года по приглашению дочери Назарбаева Дериги приехала в Алма-Ату на международный медиа-форум, весь город буквально носил меня на руках). Москва же и все центральные регионы успели увидеть лишь маленькие анонсы программы с моим интервью. А потом от Парфенова потребовали срочно переверстывать выпуск «Намедни», вырезав любые упоминания обо мне. По словам Парфенова, начальство мотивировало это «политическими, этическими и какими угодно другими соображениями». И в девять часов вечера по московскому времени программа «Намедни» уже вышла в кастрированном варианте. Это было фантастически откровенной демонстрацией неуважения цензоров к собственной стране: значит, население Дальнего Востока они считают быдлом, которому все равно, что показывать, они и так проголосуют как надо. А вот москвичам нельзя такое смотреть, а то Кремль ругаться будет. Благодаря честности Парфенова, сразу заявившего о цензуре, репортерам удалось застать гендиректора НТВ Сенкевича врасплох. И когда с радиостанции «Эхо Москвы» ему позвонили и прямо спросили, действительно ли он только что совершил акт цензуры и приказал снять сюжет о Трегубовой, от растерянности Сенкевич сказал: «Да». Воспользовавшись откровенностью цензора, Союз журналистов России немедленно направил письмо генпрокурору с требованием возбудить уголовное дело против гендиректора НТВ по статье Уголовного кодекса «Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналиста» (которая, кстати, предполагает тюремное заключение для цензора). Но генпрoкурор у нас, как известно, независимый. Весь русский интернет был наводнен только одной новостью: случился первый за всю постсоветскую историю России акт откровенной политической цензуры.
Как на грех, покопавшись в биографии цензора НТВ, папарацци обнаружили, что по профессии он даже не журналист, а врач-проктолог. Этот «компромат» был немедленно выложен в интернете. Сенкевич, сообразив, какую гигантскую глупость сморозил, тут же сделал вторую, еще большую глупость: принялся направо и налево оправдываться в интервью, что снял сюжет якобы потому, что там содержалась «пошлость». Над беднягой Сенкевичем смеялись уже все: «Врач – проктолог решил объяснить эстету Парфенову, что – пошлость, а что – нет». А потом кто-то из коллег залез в программу воскресных передач НТВ и обнаружил, что ровно после программы Парфенова с сюжетом о моей книге в эфир поставили фильм для взрослых Тинто Брасса. Тут уж над Сенкевичем стали вообще хохотать в голос: «Значит, снятый сюжет о Путине представляется ему большей пошлостью, чем полу-порнуха Тинто Брасса?». Я на вопросы о несчастном зачморенном Сенкевиче лишь отшучивалась, что теперь, за такую рекламу, должна ему проценты от продаж. И уж как минимум букет роз с запиской: «Это вам, доктор!» Прошу прощения у тех, кто знает анекдот. Словом, Тинто Брасс отдыхал. Поздно ночью мне позвонил известный русский сетевой менеджер Антон Носик и поздравил с тем, что на портале yandex.news.ru новость о снятии сюжета обо мне в «Намедни», по популярности опередила даже новость о том, что «Аль-Каида» взяла на себя ответственность за происшедший в тот момент теракт в Стамбуле.
– Готовьтесь, Лена. Как бы теперь «Аль-Каида» вас не «заказала» из ревности, что вы стали популярнее нее, – посмеялся Носик. (Подозреваю, что через три месяца взрыв у моей двери устроила все таки не эта организация. – Е.Т.) Теперь даже моему бывшему главному редактору, только что уволившему меня с работы, пришлось опубликовать у себя в «Коммерсанте» статью о скандальном снятии сюжета. «Ну что ж, раз „Коммерсант“ отказывался публиковать мои статьи как журналиста – то пусть теперь публикует обо мне статьи как о ньюсмейкере», – улыбнулась я, когда мне позвонили за комментариями. Издательство уже не справлялось с количеством заказов на книгу. Всего за неделю продаж «Байки» подчистую смели из всех крупнейших книжных магазинов Москвы. На складах тоже ничего не осталось, и надо было допечатывать тираж.
И как раз к тому моменту, когда грянул скандал со снятием сюжета обо мне на НТВ, в столице возник острейший дефицит на БКД. Народ ломанулся в магазины: срочно читать, чего ж там такого «пошлого» снял из программы Сенкевич. Спекулянты начали накручивать цены на книгу, в десять, а то и в двадцать раз превышавшие закупочные. В понедельник утром после скандала на НТВ мне позвонила Маша Слоним:
– Я тут стою на Новом Арбате возле «Дома книги» и пытаюсь купить твою книгу. Меня мама попросила ей в Англию прислать…
– Машка, ты что – сумасшедшая? – начала было ругаться на нее я.
– Не смей покупать книгу! Я тебе дам, у меня дома еще штук пять авторских экземпляров осталось!
– Подожди, не перебивай меня! – продолжила Маша. – Дай рассказать! Тут просто фантастика происходит! В самом «Доме книги» уже ни одной твоей книги не осталось, все расхватали! Я подошла на улице к лотошникам, которые продают книги из-под полы, а они мне говорят: «Ну, если хотите – ждите книгу до завтра. Может, ее подвезут со склада, а может быть, и нет. А если хотите сегодня – давайте три тысячи рублей!» Такого ажиотажа я никогда в жизни не видела!
Вслед за Машей мне позвонил корреспондент японской телекомпании со знаковым для русского уха названием NTV и взмолился:
– Лена! Может быть, у вас остался экземпляр вашей книги? А то нам только что на черном рынке предложили купить ее за двести долларов!
– Подождите, подождите! – захохотала я. – Мне вот только сейчас моя подруга сказала, что на Новом Арбате ее по сто баксов продают. Почему уже по двести?
– Да мы были готовы купить за сто долларов! Но в магазине «Москва» на Тверской нам сказали, что те, кто хотел купить ее по сто долларов, со вчерашнего дня в очередь записывались.
Мне пришлось взять на складе в издательстве дополнительную пачку книг специально для того, чтобы дарить ее журналистам, которые брали у меня интервью. Но «народная тропа» русских и зарубежных СМИ выстроилась ко мне еще длиннее, чем в советское время к мавзолею: Reuters, ARD, ВВС, Sunday Тimеs, Le Monde, Washington Post, Newsweek, Stеm, Pocus, Frankfurter Allgеmеine, Suddeutsche Zeitung и далее везде. Сначала не осталось книг для подарков. А потом не осталось уже ни времени, ни сил, чтобы есть, спать и жить. Весь день уходил на то, чтобы давать интервью, или в изнеможении отказывалась от них, когда я доползала до дома и замертво падала в кровать. Впрочем, насчет еды это я слукавила. У меня не то чтобы не было на это сил и времени – еда у меня уже просто из ушей лезла! Потому что фантазии всех телеоператоров всех мировых телекомпаний в основном хватало ровно на то, чтобы попытаться разыграть с моим участием ту же сценку, что разыгрывали Парфенов. И ту же, что разыгрывал Путин. Короче, все умоляли меня прийти на интервью в японский ресторан, причем желательно – в «Изуми», где уже, по-моему, собирались повесить мемориальную доску. Так я проводила несколько «завтраков», c десяток «обедов» и еще неприличное, не поддающееся исчислению количество ужинов, переходящих в бесконечность. В смысле – в завтраки. Меня уже тошнило от одного вида еды и ресторанов, но принимать всех страждущих журналистов у себя дома – в маленькой съемной квартире с двумя кошками – было невозможно. А с учетом того, что к этому времени я уже стала полной вегетарианкой и не ела ни рыбы, ни мяса, официанты близлежащих ресторанов, когда я заваливалась туда с очередной съемочной группой, встречали меня легкой иронической улыбкой: