Прощание с Землёй
Шрифт:
– Давайте, ребята, что ли!
– пригласил я Василия и Осипа. Они не чинясь, с явной охотой и поспешностью, но немного опасливо поглядывая на дородную, широкую в кости и тяжелую на руку хозяйку, присели к столу, побросав на траву кепчонки, и с особым тщанием вытерли о брюки ладони, повозив ими по задам. Почти то же самое ритуально проделал и сам я привычка, выработавшаяся за долгие годы жизни в тайге, у костров.
– Ну, с Богом! За светлый праздник - воскресенье!
– сказал я и, прежде чем разлить по стаканам спирт, плеснул его из горлышка на траву Бурхану, потом в чашечку Казимировне.
Выпили
Отец у Казимировны умер, когда дочери не исполнилось и десяти лет, а вскоре что-то произошло с матерью. Что - никто и не знает, ушла в тайгу и не вернулась. А в Инаригду по весне - жил поляк отдельно от всех на заимке в верховьях Бражного ручья, километров за сорок, - вышла девочка. "Кто ты?" - спросили ее. "Казимировна". Так вот с тех пор шестьдесят четыре года и живет в Инаригде.
– Красно яицко ко Христову дню, а румоцка ко времени, - сказала Казимировна и ушла стряпать, а мы, быстренько осушив посуду, плотно закусили и предались беспечному разговору. Говорили о разном: о том, что нынче вроде бы грядет сухое лето, что травам надо бы по времени быть погуще, о том, что не в пример прошлым годам много паутов, а комара куда как меньше.
– Ты, Кужмити, не обижайся, - отмякнув в разговоре и поблескивая щелочками глаз, в которых стояли признательные слезы, сказал Осип.
– А я не обижаюсь...
– Есть, однако, огромадный суха в Егдо... Есть.
– Он, чтобы не поднять во мне возражение, не определил размеры щуки, и Василий снова, как и тогда, закивал головою:
– Есть, есть, однако...
– А коли есть, давайте и сходим. Я вот что-то и не слышал про такое озеро. Не знаю, где оно, хотя и побродил там.
– Я небрежно махнул рукою в сторону заречного синего увала.
– И на картах нет такого озера - Егдо.
– Есть, однако! Зачем туда махаешь? Туда нет. Там есть, - и Осип махнул в том же направлении, что и я, но, вероятно, этот жест несравнимо разнился с моим, потому что Василий снова поспешил подтвердить правоту Осипа:
– Да, да - там! Там, где Оська кажет.
– А что за озеро, Осип?
– О, большой, однако! Красивый. Весь синий-синий и черный. Вот как глаз, - сунул пальцем в лицо Василия. У Василия необыкновенные для эвенка крупные глаза синего цвета с черным зрачком. Наследство, оставленное с далекого казачьего колена в его роде. Я поразительно точно, есть во мне такая способность, увидел громадный синий-синий глаз озера среди пустоши тайги с глубоким зрачком посредине. "Почему со зрачком?" - подумалось, и я улыбнулся этому вот вызванному видению.
– Так пойдем туда...
– Далеко, однако.
– Ну так что. У вас вроде как тоже отпуска.
Василий и Осип - штатные охотники, и сейчас для них было как бы межсезонье, ничем не занятое.
– Отпуск, отпуск, - закивали они.
– Возьмем сухарей, спирту, рыбы...
– Мясо сухой есть, соленый есть, однако...
– живо откликнулся Василий, а Осип чуть по-утиному свалил голову набок и словно бы прислушивался к чему-то внутри себя.
– Пойдем, чего там, - не унимался я.
– Однако далеко... День, два идти надо...
– Ну так что, не дойдем, что ли, а?
Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки закатали, просыпая иногда русские слова. Я заметил, что многие народы, будь это северяне, легко поддающиеся влияниям, или южане и даже жители Средней Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах запросто употребляют русские слова. Они как бы уже не могут обойтись без них в общении друг с другом. Говорили эвенки долго. Василий вроде бы склонял товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался, но, похоже, боялся чего-то, то ли долгого пути, то ли сомневался - найдут ли они озеро. Наконец Осип сказал:
– Ладно, однако. Ладно.
– Что ладно, Осип?
– Однако пойдем... Туда Хына не велел ходить. Однако Хына подох маленько. Кого спросишь?
Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и не понял: то ли последний шаман, то ли деревянный божок, которого прятали эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род, от одного старца к другому, и потеряли все-таки. "Один спрятал Хыну, да, однако, подох маленько", - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
"Подох" - это выражение вовсе не определяет отношение к случившему, как, скажем, у нас: "подох как собака". Это слово бытует скорей к значении "ушел к верхним людям".
– Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с Осипом, но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайшего портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных выпивок, хотя в неотвратимости их участвовала с охотой. Решено было выходить из Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был длинный день, часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знатно. Расстались мы возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам в обмен на трояк из форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепленых вин не пью, но из уважения к своим друзьям пригубил. Расстались, уверенные встретиться от десяти до одиннадцати вечера на том самом месте, где увиделись утром. И время и место по каким-то глубоким соображениям определил Осип. Попрощались, и я отправился на реку, чтобы искупаться, а потом уже и поспать.
По берегу я ушел далеко за село к песчаной косе, чуть розоватой от обилия дисперсного кварца. Разделся. В безлюдье я люблю скинуть с себя все и отдаться в объятия света и воздуха. Было жарко и даже душно, но тут, у воды, дышалось легко. Я лежал на горячем песке, ощущая ни с чем не сравнимую ласку солнца и земли. Меня словно бы касались невидимые и не имеющие плоти руки, даже не ладони, а кончики пальцев, полных трепета и нежности. Такое близкое по ощущению и редкое бывает, когда твой ребенок, частичка тебя самого, слепо еще коснется ручонкой тела. Я лежал с крепко закрытыми глазами и слышал вокруг присутствие мира, простора, свободы, для которых и создан каждый человек, так редко пользующийся этими благами.