Шрифт:
Пролог
Лидия проснулась от заунывного голоса сирены. Сон не отпускал ее довольно долго: может минуту, а может — и пять. Но звуки за дверью были такими тревожными, так царапали душу, что в конце концов она встала, набросила халатик и выглянула в коридор.
Была середина ночи, экватор, равноудаленный от «слишком поздно» и «очень рано». Освещение Метрополии работало в ночном режиме: синие лампы заливали коридор тихим светом, убегали вдаль по полу дорожки светодиодов.
— Внимание! Внимание! — лился из динамиков равнодушный синтетический голос. — Передаем оперативное предупреждение!
— Эх, леший их побери! — Лида в сердцах хлопнула входной дверью. — Повадились передавать свои «предупреждения» по всякому поводу! Ну что такого, в сущности, случилось?! Не конец света…
Последние слова она произнесла чуть слышно и, успокоившись, села на кровать. Подобные предупреждения давно перестали быть редкостью, и многие считали, что власти в своем неустанном попечении о безопасности жителей уже давно перешли грань разумного. Предупреждали буквально обо всем и с видимым удовольствием: и о подтоплении грунтовыми водами, и об опасном раскрытии трещин в сводах тоннелей, и даже о сильных ветрах и метелях на поверхности. Но кого это-то могло волновать?! Хотя нужно признать, что топило в последнее время часто.
Часы на столике показывали 04–11, а над крупными фосфоресцирующими цифрами скромно светилось дежурное сообщение: «Поясное время GMT+7». «Не ходите, дети, в Африку гулять», — недовольно процедила Лида, полностью проснувшись и размышляя, как лучше поступить. Она могла бы спокойно спать еще три часа. Но если она ляжет сейчас, то уснет крепко-крепко и может не услышать звонок будильника. Можно, конечно, занять это время домашними делами, но… Отбросив сомнения, она вернулась в постель, устроилась поуютнее и уже через несколько минут погрузилась в обманчивые объятия сна.
Часть I. Около двадцати одного года назад. Глава 1. Кранты и диалектика
Вот уже двенадцать лет жила на свете Лидочка Метёлкина, и нужно сказать, что прожила она их в целом счастливо. Семья Лиды звезд с неба не хватала, жили как жили, все как у людей. Отец, Павел Александрович, работал энергетиком в городской котельной. И следует отметить, что на Севере энергетик — первейший человек, от него зависят жизни всех остальных, пусть и не менее уважаемых людей. Мать, Марина Александровна, преподавала в школе русский язык и литературу. Прекрасное занятие для замужней женщины — куда бы не забросила жизнь главу семейства, для супруги везде работа найдется.
Был еще Лидочкин дядя — папин брат Борис, убежденный алкоголик. «В семье не без урода», — частенько повторяла про него мать. Но о дяде Боре потом…
Так и жили в тесноватой двушке, жили не тужили. Лидочка подрастала, но нельзя сказать, что она была источником каждодневной радости для родителей. Пацанка, с вечно разбитыми коленками и плохо держащимися на голове бантами, она представляла собой столь непрезентабельное зрелище, что мать вынуждена была перевести дочь в школу на другом конце города, подальше от глаз собственных учеников.
*****
Есть города, стоящие на земле прочно — не сдвинешь! Таковы, например, Москва и Петербург. Что бы ни происходило на свете: эпидемии, революции, нашествие Наполеона или фашистская блокада, а эти города стоят и стоять будут, если только не подточит их гниль изнутри.
Но не таков был город Лидочкиного детства. Он будто бы так и не смог надежно укорениться на вечномерзлой земле и поэтому стоял на ней зыбко, непрочно. Словно это и не город вовсе, а так — декорация. И ведь все как положено: дома, улицы, тротуары и фонарные столбы… Но пройдешь по такой улице направо и выйдешь на крутой берег под бескрайним небом, к реке, которая как гигантская змея со сверкающей чешуей разлеглась в долине пологими изгибами. И к каждому человеку, который не дурак, конечно, приходит понимание, как мало изменились эти места со времен Ермака Тимофеевича. А стоит повернуть по этой улице налево да пройтись по ней с полчасика, как улица завернет за крайний дом, перемахнет через ручей по легкому мостику и превратится в лесную тропинку. И нужно трижды подумать, прежде чем идти по ней дальше, если ты не готов ко встрече со зверем или птицей, растревоженными близким соседством с человеком.
Уже упомянутый «другой конец города» располагался от дома Метёлкиных не так уж далеко, ибо и сам город был невелик. Комбинат да морской порт — вот и все, чем жив был город. К тому же, порт работал лишь малую часть года — короткую северную навигацию. Но уж тогда работа кипела по полной: в свете немеркнущего полярного дня без устали работали портовые краны, отгружая наработанную за целый год продукцию комбината и разгружая товары и продукты, которые позволят городу прожить еще одну темную полярную ночь.
Да, все именно так и было: морской порт на реке, уютно расположившийся в защищенной от штормов речной протоке; морские суда заходили сюда через Енисейский залив с Северного Морского пути, преодолевая сотни миль по нижнему течению Енисея.
В городе был и аэропорт. Большую часть года, когда река стояла подо льдом, он был единственной живой нитью, связывающей город с большой землей. Жилых кварталов было всего ничего, потому как и население города было невелико, а красивых зданий не было вовсе. Жителям крупных городов нелегко это понять. В большом городе непременно найдется какой-нибудь радующий глаз район, прямой зеленый проспект, устремленный вдаль правильной перспективой, ну, на худой конец, пара-тройка красивых зданий дореволюционной постройки или периода конструктивизма. Правда, старожилы рассказывали, что некогда Город-на-Протоке (таково было его полное название) тоже мог похвастаться образцами деревянного конструктивизма, но огонь, исконный враг деревянных городов, уничтожил их задолго до Лидочкиного рождения. Наученные горьким опытом люди со временем строили все больше кирпичных домов, и постепенно Город превратился в скопище стандартных пятиэтажек.
Таким образом, в Городе совсем не было оригинальных зданий, так что Лиде и другим детям даже неоткуда было узнать, что значит настоящая архитектура, а у людей приезжих, после осмотра местных достопримечательностей, иногда возникало желание промыть глаза заваркой.
Но это у приезжих… А для аборигенов воплощением местных представлений о шике являлась Колония — небольшой квартал, который построили первые поселенцы для первого поколения местных начальников. Честно говоря, местно это было довольно унылым, но все же менее унылым, чем остальная часть города.