Прощание в Стамбуле
Шрифт:
Анна-Мария очистила наконец табличку, и я наконец-то разглядел фамилию на камне и рассмеялся. Твою мать.
«…с миромъ. Ротмистръ Лоринковъ».
29
Это был подарок.
Так Анна-Мария поздравила меня с днем рождения. Поход к могиле недалекого предка – а я-то думал, что героев-засранцев и скотов благородных кровей у меня в семье не было, да и вообще ни ее, семью, ни историю ее не любил, – и справка из Национального архива, удостоверяющая наше с ротмистром родство. Я вертел ее в руках, недоуменно,
– Он продаст мне немного этого масла, – шепнул я Анне-Марии, дернув ее за рукав, – как ты думаешь?
Но она стояла серьезно, как отличница на линейке, и не обратила на меня внимания. По крайней мере, виду не показала. Просто сжала мою руку крепче. Священник напевал:
– Святых мучеников исправлением, небесныя силы преудивишася. Яко в теле смертнем, безтелеснаго врага силою Креста, подвизавшеся добре, победиша невидимо. И молятся Господу, помиловатися душам нашим. Аминь!
– Аминь, – хором ответили мы.
В церкви звонил колокол, но священник не обратил на это – как Анна-Мария на меня – никакого внимания. Я порадовался, что сегодня рабочий день. Иначе на нас глазело бы много народу, а выглядели мы более чем странно.
Девушка в синем камзоле и с нелепым красным рваным пятном на шее, угрюмый мужчина в клетчатой, как шотландская юбка – да это и была когда-то шотландская юбка, – куртке, и священник, из-под рясы которого выглядывали коричневые, с острым носком, туфли.
– Меня так и тянет поднять ему рясу, чтобы подсмотреть, во что он одет, – тихо сказал я Анне-Марии.
Она снова промолчала. Священник умолк, покачал еще немного лампой и нараспев сказал:
– Джинсы пиленые, свитер с горлом, туфли коричневые с острым носком.
– Спасибо, – сказал я, – туфли я вижу.
30
– Подойдите к яме, – вздохнул священник. – Прощайтесь с покойным.
Мы, держась за руки, подошли. Анна-Мария чуть присела и бросила землю на блокнот. Я тоже отсыпал горсть. Потом мы с отцом Николаем засыпали яму – полметра на метр – и притоптали землю.
– Надеюсь, ты понимаешь, – хмуро сказал священник Анне-Марии, – что крест здесь будет лишним.
– Хотелось бы, – вздохнула она.
– Я и так слишком много делаю для тебя, – сухо сказал отец Николай, – не понимаю зачем. Может быть потому, что благодаря тебе – я подчеркиваю, не твоему желанию, а тебе, – я пришел к Богу? В общем, я и так согрешил, а крест над закопанным блокнотом – это будет чересчур!
Она улыбнулась и сказала:
– Мальчики, давайте пить вино!
31
Кот с окровавленной головой вернулся к нам, и Анна-Мария осторожно обтирала его платком.
– Испачкаешь платок, – сказал я.
– На красном кровь не видна, – возразила Анна-Мария, – дайте мне чуть водки.
И осторожно протерла коту ссадины. Удивительно, но животное из рук Анны-Марии не вырывалось и все терпело.
– Все терпят, – сказал отец Николай, – все терпят эту ужасную женщину. Без колдовства тут не обошлось.
– Вы верите в эту чушь? – спросил я.
– Я и в Богато еле верю, – хмуро признался он.
Анна-Мария рассмеялась и подула коту в нос. Священник сказал:
– Она хуже торговки наркотиками.
Я выпил вина и протянул ему сигарету. Дым под ярко-красными ягодами рябины – будет суровая зима – выглядел особенно седым. Ягоды и дым оттеняли друг друга, как глаза и ожерелье. Священник затянулся и сказал:
– Она дает себя на пробу, а потом лишает.
Анна-Мария погладила кота и отпустила. Тот почему-то не убежал. Священник сказал:
– Вот-вот. Никто потом не убегает.
Я пролил немного вина на джинсы, и Анна-Мария пошла за солью в магазинчик сразу за воротами кладбища. Если успеть, сказала она, то соль впитает вино и пятна не останется. Еще она хотела купить какой-нибудь еды мне и отцу Николаю. Мужчинам нужно закусывать, сказала Анна-Мария.
– Я даже не спрашиваю вас, – затянулся я и передал сигарету с марихуаной священнику, – спали ли вы с ней.
– Это хорошо, – мрачно ответил он, – иначе я бы вынужден был ответить правду. Нет, не спал.
– Что вы здесь весь день делаете?
– Хожу. Гуляю. Иногда служу.
– Вы давно знакомы?
– Могу сказать только одно. Я не был рожден для этой женщины, а она – для меня. Когда я понял, это меня разбило на кучу осколков. Но сама Анна-Мария тут ни при чем.
– Вы не расскажете мне историю вашей Анны-Марии?
– Нет.
– Хорошо.
Я кивнул. Я уважал право священника ничего не говорить или говорить без умолку. Мы выпили еще вина, и мне стало очень хорошо. Отец Николай извинился и сказал, что предпочтет дальше пить водку, потому что от вина у него изжога. Разумеется, я не имел ничего против. Мы снова налили. Отец Николай хотел что-то сказать, но волновался, поэтому махнул рукой, и мы опять выпили. От гари листьев – серо-желтые кучи их тлели под забором кладбища – и спиртного с травкой сознание у меня было необыкновенно обострено. Отец Николай пожаловался на боли в спине и продолжил пить стоя. Я посочувствовал ему и пообещал непременно зайти как-нибудь. Анна-Мария вернулась с котом, который что-то жевал, сидя у нее на руках, и заставила нас съесть какой-то сыр, маслины, колбасу. Конечно, она купила нам еще выпить. На рябину прилетела какая-то птица, и я подумал – уж не павлин ли?
Но это, конечно, оказалась сойка.
32
Ночевали мы в двухэтажной гостинице за углом кладбища.
Отец Николай, отмахнувшись от настойчивых просьб какой-то старушки в цветастом платке ехать домой, согласился пойти с нами. Три квартала мы прошли за полтора часа. Я хохотал, разбрасывая над головами священника и Анны-Марии охапки листьев, а отец Николай пытался поймать их зубами. Удивительно, но особо пьяны мы не были. Было весело.
– Номер на двоих, – сказал я в гостинице, – с ванной, пожалуйста.