Прощай, Германия
Шрифт:
Огромный зал Дома офицеров округа размещавшегося в красивом здании с башенками и шпилями дореволюционной постройки, был заполнен военными до отказа и гудел, словно развороченный пчелиный улей. Эдик принялся разглядывать праздношатающуюся в холле толпу офицеров и прапорщиков, надеясь встретить хоть одного знакомого по родному горнострелковому полку. И вот, улыбнулась удача! Навстречу ему, широко раскрыв объятия, хромал капитан Гордюхин и Вовкино рябое лицо выражало искреннюю радость при встрече со старым боевым товарищем.
— Здорово, Громобоев! Ты еще жив?
— Здоров, хромой! Вижу и ты не помер, храбрый
Гордюхин сердито фыркнул в ответ, вспыхнув, как порох. Нелепое ранение в задницу — было его больной темой.
— Сколько вам дуракам говорить, не зад, а бедро! Пошёл ты сам в жопу!
— В твою? — хохотнул Эдик и не смог удержаться, чтоб ещё раз не подначить. — В простреленную?
Владимир надулся, но Громобоев желая сгладить неловкость, создавшуюся от неудачной шутки и погасить вспышку гнева со стороны старого приятеля, тотчас обнял вырывающегося Гордюхина, троекратно поцеловал и звучно похлопал по крепкой спине.
— Хорош дуться, это же не я придумал! Скажи спасибо своему дружку и собутыльнику Куличкову, — продолжал балагурить Эдуард. — Это он в тебя нечаянно пулю всадил, и он же распространил слух о втором отверстии в твоей заднице, в результате неосторожного выстрела из АПС. Так и говорил всем подряд: «я засадил Гордюхину в жопу… пулю…»
— Мне уже надоела эта глупая шутка, — насупился Владимир. — Смени тему!
— Но ведь орден на грудь этот неудачный выстрел тебе принес?
— Не ври! Орден у меня за Панджшер! А за ранение в бедро у меня медаль.
Эдуарда переполняло чувство радости от встречи с однополчанином, и он вновь обнял Гордюхина.
— Хватит дуться! Мы с тобой больше года не виделись! Надо будет после завершения говорильни нашу встречу обмыть. Сходим вечерком в ресторан?
Вовка пожал плечами и хмыкнул:
— Только, если ты больше не будешь болтать ерунду! Можем сходить в местное кафе после утреннего заседания. В Доме офицеров довольно уютно: есть пиво, водка, коньяк и приличные закуски, ничего другого искать и не надо. Но учти, я не один, со мной три офицера из Мурманска, потому пойдем все вместе.
— Я не против, — согласился Громобоев. — Твои друзья — мои друзья. Но давай поспешим в зал, а не то, нам места не хватит.
— А может быть, лучше сразу свалим прямо сейчас? Народ весь в сборе, чего тянуть до вечера? — и Володя кивнул на стоящую чуть в стороне троицу офицеров с характерными физиономиями, продубленными северными ледяными ветрами, а прежде эти лица прожарились палящими лучами жгучего афганского солнца. Да и следы частого употребления спиртного тоже были заметны. У самого Гордюхина рожа была аналогичного вида.
— Увы, Вова! Меня слишком хорошо знают в местных политических кругах и могут заметить отсутствие. Вдуют мне по первое число!
Гордюхин громко и заразительно рассмеялся:
— Ты меня удивляешь! Заметят отсутствие даже в переполненном зале? среди пятисот офицерских физиономий?
— Хоть это и невероятно, но поверь моему слову! Меня так любят и уважают начальники, что сразу «заметут». Думаю, ты сам скоро всё увидишь и услышишь…
Эдик вошёл в зал и начал искать местечко, куда можно было неприметно сесть впятером. Но позади все места были заняты, а в передние ряды садиться не хотелось,
Совещание проводил старый знакомый Эдика — генерал Никулин. Ну, конечно же, как всегда, именно те, кто не воевал, любят много поговорить о чужих подвигах. Статный генерал встал из-за стола, но отчего-то к трибуне сразу не направился, а начал пристально всматриваться в зал, словно пытаясь кого найти в толпе одинаково одетых военных. Он пробегал цепкими глазами ряд за рядом, выдерживая паузу и кого-то выискивая. Постепенно зал притих.
— Товарищи офицеры, фронтовики! Мы собрали вас в этом зале, чтобы поблагодарить ветеранов, воинов-интернационалистов за мужество и героизм, за ваш ратный труд и поздравить с окончательным выводом войск из Афганистана! Прошло уже полгода как мы завершили помощь братскому народу, ушли с гордо поднятой головой, выполнив свой интернациональный долг с достоинством и честью!
Раздались жиденькие аплодисменты, но сидевшие на первом ряду не нюхавшие пороху политуправленцы хлопали довольно громко и зал постепенно их поддержал, хлопки перешли в бурную овацию, словно офицеры приветствовали главного победителя. Генерал вновь заговорил читая по бумажке, он говорил громче и громче, постепенно всё более воодушевляясь, и даже распаляясь от своего красноречия.
— Здесь, в этом зале собран золотой фонд нашей армии, лучшие из лучших представителей Вооруженных сил! Орденоносцы! Герои! Цвет армии! Я почел бы за честь быть вместе в Афганистане и командовать вами. Однако, среди вас есть такие офицеры, которые позорят честь воина-интернационалиста! Им плевать на достоинство и честь! Да, есть офицер, который позволяет себе являться на столь высокое собрание, в неопрятном виде, нестриженным, не побрившись! Этому офицеру начхать на опрятный внешний вид! — Никулин постепенно распалялся и повышал тембр и без того зычного голоса.
Эдуард уже догадался по чью душу это лирическое отступление от официальной речи и кому приготовлена публичная порка. Даже из центра зала были видны брызги слюны летящей изо рта начальника, а его крупная квадратная физиономия медленно краснела и распухала, и он стал походить на крупного индюка, и чем дольше длился этот крик души, тем сильнее пухлые щёки багровели.
«Индюк в генеральских погонах» — такая смешная ассоциация пришла в голову Громобоеву и он невольно улыбнулся.
Генерал Никулин не унимался, продолжал развивать тему неслыханного нравственного падения, и капитан почувствовал, что сейчас начнется самое интересное для него, ведь эта тирада не могла быть обезличенной, и виновный не мог не быть пригвожденным к позорному столбу. Пора было показать жертву!
И, действительно, Эдик не ошибся, выстрел был нацелен в его сердце. Никулин хотел опозорить перед боевыми товарищами именно его. Причем, отравленная стрела полетела не одна, из генеральского «арбалета» выпустили целую серию.
— Хорош тянуть кота за хвост…, — не выдержал Эдуард и витиевато выматерился, так что услышали соседи. — Вот достал…
На него оглянулись, подполковник с соседнего ряда сделал гневное лицо и шикнул. Наконец громогласный генерал Никулин перешёл к персоналиям: