Прощай, Германия
Шрифт:
— Но ведь мы обязаны по уставу добиваться выполнения приказа любым способом! — кипятился комбат.
— Понимаете, он, находясь в дисциплинарном батальоне, хорошо изучил Уголовный кодекс, да ещё и адвоката-земляка на судебный процесс пригласят. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Работайте, воспитывайте! Собирайте материал: рапорты, заявления, объяснительные, показания пострадавших. Или дождитесь более крупного ЧП.
— Вот спасибо, успокоил, — разозлился комбат. — Ждать когда он кого-то убьёт?
— Ну, зачем же сразу убьёт! Побьёт солдата, в самоволку уйдет, украдёт чего…
Надо было что-то делать, и Громобоев решил написать письма домой всем этим мерзавцам: родителям,
— За что вы меня так опозорили? Мама ругается, папа ругается! Я этого не прощу.
После ругательных писем к Эмину Гасанову приехал отец, маленький, сухонький, с глубокими морщинами на лице, такой суетливый старичок с палочкой. Оказалось, этот боец последний ребенок в семье, папе давно за шестьдесят, нормальный труженик, сорок лет за баранкой грузовика. Папаша прямо в канцелярии принялся дубасить тростью нерадивого сыночка.
После писем и посещения старика Гасанова азербайджанцы на время чуть притихли, но тут как назло у них дома начались погромы со стрельбой и резнёй. Получив вести с Родины, в полку пошли регулярные стычки между армянами и азербайджанцами. Тот год выдался конфликтным: то в Узбекистане между местными и турками-месхетинцами, то в Молдавии бузили гагаузы, то волнения в Грузии и попытки отделиться от неё Абхазии, потребовали независимость Прибалтийские республики. Малые конфликты постепенно перешли в крупные — вскоре на Кавказе началась настоящая война за Карабах.
В тот хмурый осенний день, Эдик сидел в канцелярии, и третий час гонял партию за партией в нарды с комбатом Тумановым. Офицеры неспешно рассуждали о предстоящих организационно-штатных мероприятиях и травили байки. Руки «бойцов» уже устали бросать камни, но они всё играли и играли, ни один не желал сдаваться. В канцелярии было основательно прокурено, ведь курили все кроме Громобоева, поэтому матерясь, Эдуард время от времени вскакивал от доски, распахивал обе форточки, но переживающий, о своём здоровье простудный Шершавников, через минуту их затворял опять на щеколду, ворчливо выговаривая замполиту о вреде сквозняков.
— Марс! — радостно воскликнул комбат, убирая кубики. — Слабак! Я тебя второй раз замарсил сегодня! Иди за пивом!
Сидевший у окна начальник штаба, криво ухмыльнулся, и выразительно глазами показал Громобоеву на выход, намекая на ускоренную пробежку в ларёк. Василий как всегда невозмутимо ковырялся в бумажках, не выпуская из зубов очередную папиросу. Канцелярия провоняла этим мерзким «Беломорканалом» наверное, навсегда, и проветривать её было бесполезно. Шершавников перебирал листочки и рассуждал вслух:
— Главное в развертывании, не потерять оружие и не допустить гибели людей. Не важно, как мы будем водить и стрелять, как проведем учения, всё пойдет насмарку, если кого-то танк задавит, или какая-нибудь сволочь стибрит пулемет!
— Да кто ж его сопрёт? Кому нужен ПКТ? — задумчиво проговорил комбат, переставляя шашки по доске. — Это не автомат и не пистолет, его на «чёрном рынке» не продать. Мы ведь не в Закарпатье, где каждый крестьянин поливает машинным маслом огород, чтобы пулемёты в земле не ржавели.
— Ну, всякое бывает, и даже уже бывало. Например, из вредности, или из подлости! — ухмыльнулся начштаба. — Вас обоих здесь ещё не было, когда несколько лет назад произошла одна неприятная история с хищением оружия. Мы с Жекой сами только в полк прибыли из училища и были очевидцами. Той зимой пропал пулемет из закрытого хранилища, кажется году примерно в восемьдесят втором. Вот это было ЧП! Очень громкая история, прогремели на весь округ.
Комбат нахмурил брови и кивнул головой в знак согласия.
— Помню, я только-только академию окончил, и в нашей дивизии тоже трепались об этой краже. Крупный был скандал, прогремели не только на округ — на все вооруженные силы!
Эдик отложил кубики и приготовился слушать очередную интересную байку Шершавникова.
— Натерпелись мы тогда! Моментально понаехали следователи, особисты, милиция, кэгэбэшники, шутка ли — украли пулемет! А вдруг кто-то решил обстрелять Смольный? А ну как оружие попадет в руки злоумышленника, который надумает расстрелять демонстрацию на Дворцовой площади? Дело ведь было в первых числах ноября. В ночь похищения снега навалило по пояс, и все следы были скрыты. Солдаты и офицеры лопатами перекидали сугробы, щупами проверили каждый метр, перерыли парк боевых машин вдоль и поперек. Ничего не нашли! Вызвали саперов с миноискателями, и возле каждого сапера ходил товарищ в штатском. Привезли розыскных собак, но и они след не взяли. В полку никто не спит, солдаты с ног валятся: построения, беседы, допросы, поиски. Неделю искали-искали, а потом однажды утром нашли пулемет валяющимся на снегу прямо под окнами казармы, кто-то его подбросил, опасаясь разоблачения. Уж, не знаю всех тонкостей дела, может кто-то сдал злоумышленника, «контрики» ведь мастера своего сыскного дела, но похитителя нашли. Оказался этот «террорист» солдатом с танковой роты пулеметного батальона: плюгавый чмошник, обычный раздолбай. Конечно никакой не торговец оружием, не террорист и не бандит, захотел отомстить командиру роты за то, что тот побрил ему голову наголо и посадил на гауптвахту. Бойцу, вернее сержанту, оставалось служить всего ничего, полгода. Жека, ты не помнишь, как его вычислили?
— Нет, мне было не до того, я в те дни приходил в себя после романа с француженкой. Переживал и опасался, чтоб меня не приплели к этому делу.
— Ну, не суть, не важно, не сбивай меня с мысли своими романтическими похождениями. То ли сержант отпечатки пальцев оставил, то ли по клейму на х/б, в которое пулемет завернут. Но в итоге попался! И тут начинается самое занятное во всей этой истории. Суд присудил солдату пять лет колонии, но «диверсант» не согласился с решением и подал апелляцию, мол, я пулемёт украсть не хотел, а просто спрятал его, чтобы командира роты сняли с должности. Пересуд! Открылись новые обстоятельства — сержанту дали семь лет — ведь вскрылись отягчающие обстоятельства — теперь судья нашёл злой умысел в действиях бойца. Да ещё вдобавок упекли не в обычную колонию, а на строгий режим. Так что, мотай на ус, замполит, главное нам не потерять оружие! И ещё важнее людей сберечь! Призовут самых горьких пьяниц, не нужных в автохозяйствах и на производстве, а нам с ними потом месяц мучиться. Того и гляди, сопрут чего из подлости или вредности!
Эдик хотел было сказать, мол, сами с усами и без тебя знаем, но в этот момент дневальный громко завопил «смирно!» и офицеров из канцелярии, как корова языком слизала. Если при живом комбате дневальный так истошно орет, это означает, в батальон явился начальник не ниже командира полка.
Громобоев прошмыгнул в Ленинскую комнату, зампотех помчался через «чёрный» ход в автопарк, а комбат надел китель и фуражку, сделал выражение лица суровым и пошел встречать командование. В рекреации прохаживался даже не комполка, а целый генерал (правда, на взгляд Эдика генерал был какой-то маленький, игрушечный, как ненастоящий), но всё равно любой генерал всегда генерал! Маленький полководец вместе со свитой из трех старших офицеров стоял у доски документации и читал расписания занятий рот. Комбат, чеканя шаг, подошел к проверяющим и доложил. Генерал выслушал, и вяло ответил: