Прощай ХХ век (Память сердца)

Андреева Татьяна Александровна

Маша с самого раннего возраста чувствовала юмор. Например, она могла довольно точно изобразить знакомого человека. Ей очень нравился наш веселый друг Лева Колотилов, и, когда мы просили ее: «Покажи дядю Леву!», она морщила мордашку, и сквозь ее черты проглядывал смеющийся Лева.

Однажды, Маша взяла скакалку за ручку и, приложив ее ко рту, стала изображать певицу. Вид у нее был важный, она уморительно поворачивалась, ходила по невидимой сцене и громко завывала. Когда мы ее спросили, что она делает, Маша ответила, что она Алла Пугачева и сейчас выступает на концерте. Как все дети, она схватывала на лету все что слышала и видела. Во второй и третий год своей жизни Маша подражала всем и всему. Она «готовила» еду своим куклам, «читала» им книги, начинала рисовать смешные эллипсовидные фигуры с маленькими головками, точками глаз, черточками ртов, и палочками — ручками и ножками. Самый крупный эллипс была мама, за ее руку-палочку держался самый маленький эллипс — Маша. С другой стороны от Маши располагался эллипс поменьше мамы, но значительно больше Маши — папа. На рисунке даже видно было какое-то движение — эллипсы изображались не прямостоящими, а под углом, поэтому казалось, что они идут. Она подражала нашим действиям и разговорам. Как-то Сергей сидел на полу рядом с Машей и пытался при этом читать газету. Маша ходила вокруг него и канючила: «Дай мне газетку почитать, дай мне газетку!» Наконец папа отдал ей газету и говорит: «Ну, читай, что же ты не читаешь?» Она тут же нашла что ответить: «А у меня

очечки куда-то делись, я ничего не вижу!» Именно так говорила я, когда не могла найти свои очки. Поскольку телевизор часто был включен, Маша быстро запомнила всю рекламу и повторяла ее, как только слышала название какого-нибудь продукта или вещи. Тогда мы и поняли, в чем сила рекламы и в чем ее опасность!

Когда Маше исполнилось два с половиной года, я уговорила маму уйти на пенсию и вышла на работу. Мама с отцом жили в центре города, и я каждое утро перед работой отводила дочку к ним, а вечером забирала ее домой. Маша росла почти постоянно с взрослыми людьми, слушала взрослые речи, смотрела взрослое телевидение, за исключением передачи «Спокойной ночи, малыши». Она называла ее «Спокочи ночи», и, когда раздавалась песенка «Спят усталые игрушки», вместо радостной встречи с любимыми героями «мультиков» начинала плакать и говорить: «Я спать хочу, я есть хочу!» Почему-то мультфильмы ей не очень нравились. Мне они, например, нравились гораздо больше, чем ей. Еще она очень не любила и боялась клоунов. Видя по телевизору моего любимого Вячеслава Полунина, она начинала громко рыдать и просить выключить телевизор. Зато ей нравился любимый мною с детства фильм «Двенадцатая ночь». Она даже свою первую куклу назвала Оливия, в честь героини этого фильма.

С моей мамой Маша начала познавать мир во дворе на улице Батюшкова, на рынке и на даче, куда они вместе исправно ходили. Взрослое окружение сыграло свою отрицательную роль в жизни моей дочки. Например, Маша прислушивалась ко всем моим страхам относительно ее самостоятельности и не могла сразу освоиться в бабушкином дворе. Там она впервые познакомилась со своей сверстницей и будущей подружкой, Саней Поповой. Саню воспитывали по системе Порфирия Иванова, включавшей хорошую физическую подготовку и закаливание с помощью обливаний холодной водой, а также прогулок босиком по снегу с самых младых лет. Саня, претерпевающая эту суровую школу закаливания и воспитания, еще не умея самостоятельно передвигаться, уже с большим упорством и скоростью ходила по двору, держась за свою коляску и толкая ее перед собой. Маша выходила во двор, держась за бабушкину руку, и к огромному удовольствию пожилых соседок, сидящих на лавочке у подъезда, и обозревающих все происходящее во дворе, говорила: «Бабуска, пееведи меня чеез паеб’ик, пожалуйста». Думаю, что благодаря маме моя изнеженная Маша приобрела некоторую самостоятельность. И, конечно, только благодаря маме она полюбила дачу, деревню и работу с землей. Мама научила Машу копать грядки, сажать растения, полоть и поливать, в общем, всему, что знает и любит она сама. Конечно, в этом сыграли свою роль и гены. Машины дедушки и бабушка по отцовской линии — коренные вологодские крестьяне. Ее отец также вырос и долгое время жил в деревне. Он, в течение всего своего городского бытия, тоскует об отцовском доме и земле, и мне ни разу за всю нашу совместную жизнь не удалось уговорить его съездить летом, отдохнуть где-нибудь на юге или за границей. Взрослая Маша тоже предпочитает проводить летние дни в деревне.

Оксфорд. Когда Маше исполнилось четыре года, мне представилась возможность на месяц уехать в Англию на стажировку в Оксфордский университет. Это был редчайший случай, во время Советской власти единицы преподавателей попадали на учебу в Англию, и тем более в Оксфорд, один из самых престижных и дорогих университетов мира. Такой возможности могло больше не быть никогда. Мне очень хотелось поехать, но и оставить Машу на мужа и бабушек было страшно. Я все же поехала. Конечно в Оксфорде было интересно и полезно для моей работы, но не было дня, или минуты, когда бы я не помнила о своем ребенке. Голова моя была в Англии, а сердце рвалось домой. В России тогда не было мобильной связи, а позвонить по обычному телефону было очень дорого. Как же мучительно жить вдали, пребывая в неведении о жизни самых родных людей!

Эта поездка и учеба в Оксфорде стоят того, чтобы рассказать о них отдельно. Меня, как заведующую кафедрой иностранных языков уже несколько раз приглашали на стажировку и в Англию и в Америку. И я писала в Министерство образования подтверждение о своем согласии и оформляла документы, но в самый последний момент мне обычно приходил отказ, с пояснением, что я допустила ошибки в оформлении какого-нибудь документа. До меня, наконец, дошло, что ошибок никаких нет, а просто надо самой ехать в Министерство и не с пустыми руками. Это меня разозлило и, когда пришло очередное приглашение, я на него не ответила и оформляться не стала. Был 1990 год, местная и московская бюрократия пребывали в большой растерянности от происходящих перестроечных событий. Поэтому, не получив от меня документов, кто-то там наверху забеспокоился, что-то у кого-то не срослось. Разыскав меня через ректорат, министерские чиновники стали озабоченно спрашивать, почему это я не собираюсь в Англию. На что я им резонно ответила, что мне вся эта история с бумагами надоела и больше оформляться впустую я не буду. В Министерстве очень удивились и клятвенно меня заверили, что на этот раз я непременно поеду, и, как ни странно, не обманули.

Перед самой поездкой группу из тридцати девяти человек, в составе которой мне предстояло отправиться в путешествие, собрали в Москве для инструктажа и знакомства. Полагая, что мне может быть придется делить кров с кем-нибудь из женщин, собравшихся в конференц-зале, я судорожно присматривалась к окружающим и все не могла остановить свой выбор ни на одной из тех, кого видела перед собой. Видимо, так поступали все, кто приехал сюда издалека, и не был ни с кем знаком. В какой-то момент ко мне вдруг быстро подошла миловидная женщина небольшого роста, очень к лицу и аккуратно одетая. Она представилась, мы посмотрели друг другу в глаза, и каждая поняла, что нашла своего человека, своего по душе, по взглядам, по отношению к другим людям. Как иногда быстро происходит взаимопонимание людей! Наверное, это случается в решающую минуту, когда нервы и разум напряжены до предела. Это была Нина Егошина из Йошкар-Олы, столицы республики Марий-Эл. Тогда она работала старшим преподавателем на кафедре иностранных языков национального университета. Мы стали друзьями в этой командировке, всюду бывали вместе и я рада, что мне в жизни встретилась еще одна замечательная женщина — умная, добрая, и, совершенно лишенная самолюбования, самоуверенности и зависти. Со всеми остальными, по-своему интересными и даже замечательными людьми, мы знакомились постепенно, в ходе учебы и поездок.

В Англии стажировками для советских преподавателей ведала тогда известная неправительственная организация — «Британский Совет». Поездку, проживание, экскурсии по городам центральной Англии и учебу нам оплачивала эта организация. Она же выдала нам по семьдесят фунтов стерлингов на карманные расходы каждому. Я мечтала купить хороший учебник английского языка, что в последствии и сделала. Сумма в семьдесят фунтов казалась мне огромной, пока я не увидела, сколько стоит в Англии учебная литература. В общем, мой новый современный учебник с записями текстов и упражнений на кассеты, стоил пятьдесят шесть фунтов. Так что, сувениры, книги и какие-то мелкие тряпочки я покупала на блошином рынке и в букинистическом магазине. По-видимому, такие деньги на книгу из всех советских преподавателей потратила я одна.

Продавец, который упаковывал мою покупку, смотрел на меня круглыми глазами. Правда, он успевал еще наблюдать за остальными нашими преподавателями, чтобы они ненароком не унесли что-нибудь, не оплатив выбранное, и, как оказалось не напрасно. Помнится, что когда мы только прилетели в Лондон, нас еще раз собрали для инструктажа в Советском посольстве Великобритании. Помощник посла долго и занудно говорил о том, как надо вести себя в чужой стране, чтобы не исказить облик советского преподавателя высшей школы. Особенно меня возмутило его замечание о том, что нам не следует воровать вещи в магазинах и на рынках. Как он смел, даже предположить такое о нас, интеллигентных людях с высшим образованием, руководителях кафедр и факультетов! К сожалению, его опасения не были беспочвенными. И в нашей группе нашелся человек, из столичного престижного института, заместитель декана, то есть человек не бедный и имеющий большой опыт заграничных командировок, который ходил в магазины исключительно для того, чтобы украсть. Ничем не могу оправдать этого человека, тем более что он с удовольствием рассказывал о своих «маленьких» приключениях на рынках и в магазинах всех стран, в которых побывал! Рассказывал, что потом привозил украденное домой и дарил своей жене! Было противно и стыдно его слушать, тем более что среди нас было несколько женщин, попавших за границу впервые и никогда до этого не видевших настоящего изобилия. Первое время они ходили как во сне, проводя в магазинах все свое свободное время. Они не крали, но вели себя подчас довольно странно. Например, одна москвичка узнала, что, купив какую-нибудь вещь, можно, если она вам не понравилась, в течение трех дней обменять на другую. Эта женщина купила недорогое золотое колечко и в течение всего месяца через каждые три дня ходила его обменивать, испытывая при этом огромное удовольствие. Ее можно понять, потому что впервые в жизни она могла поступить по своему усмотрению, и ее при этом никто не унижал. Попробовали бы вы обменять свою покупку на Родине! Впрочем, и сейчас это сделать не так-то легко.

Спасибо «Британскому Совету» за все, и за эти деньги и за прекрасно организованную учебу, но главное за то, что он предоставил нам уникальную возможность познакомиться с прекрасной страной Англией, ее культурой, бытом и людьми. Мы жили и учились в знаменитом на весь мир Оксфорде, на территории одного из университетских колледжей, летом свободном от студентов. Сам Оксфорд — это маленький университетский город, состоящий из университетов, и входящих в них колледжей, старинных коттеджей для самих студентов и для преподавателей, исторического музея, ботанического сада, оборудованной по последнему слову техники библиотеки и древних католических храмов. Университеты и колледжи по большей части располагаются в старинных замках, строившихся на протяжении столетий, начиная с 1066 года нашей эры. Чистый, ухоженный Оксфорд хранит дух старины и уважения национальных традиций, свое древнее своеобразие, готическую и барочную архитектуру.

Нас расселили в двух больших студенческих коттеджах, окруженных высокими каменными заборами, с которых свисали вьющиеся и цветущие растения. Устройство в комнатах зависело от ранга квартиранта. Например, мне, как заведующей кафедрой была предоставлена отдельная двадцатиметровая комната, с ворсистым ковром на полу, с большим письменным столом, с обеденным столом, стульями и креслом, а также большой кроватью, заправленной по-английски, (одеяло непривычно и неудобно для русского человека подсовывалось под верхний матрас). После наших обшарпанных и неудобных общежитий такое внимание было несколько непривычно, хоть и приятно. Нина расположилась в соседней комнате, которая была меньше моей в два раза. Коттеджи были трехэтажными, если учитывать цокольный этаж. В цокольном этаже располагалась учебная комната, библиотека и хозяйственные помещения. На каждом этаже было по два душа и по две кухни. На кухонных столах стояли высокие круглые металлические банки с хорошим чаем и кофе, вся нужная посуда, а в холодильнике мы всегда находили литровые бутылки с не обезжиренным свежим молоком. Все это было предусмотрено помимо трехразового питания в студенческом кафе, которое, однако, не напоминало ни одно из наших предприятий общественного питания. Кафе состояло из трех помещений — кухни, шведского стола (мы тогда понятия не имели, что это такое), и большой столовой, уставленной рядами столов и скамеек вдоль них. Чтобы добраться до столовой, нужно было по узкому проходу пройти с подносом вдоль столов с несколькими видами салатов, а также мимо кухни, где за стойкой, на которой лежала горячая пища, возвышались три здоровых повара в безупречно белых, накрахмаленных фартуках и колпаках. По утрам они выдавали нам большие плоские тарелки с аппетитно зажаренными беконом, сосисками, а также вареными или жареными яйцами. В обед повара большими ножами ловко отрезали ломтики горячего мяса, стоя рядом с блестящими подносами, на которых лежали ароматно пахнущие, в натуральную величину — бараний бок, свиной окорок и большой кусок говяжьей вырезки. Двигаясь вдоль стойки, мы могли выбрать себе гарнир по вкусу, красиво выложенный в стальных судках — мелкую вареную, совершенно круглую картошку, вареную кукурузу, зеленый горошек, капусту брокколи, или пюре. В самой столовой утром на столах стояли заранее приготовленные чайники с чаем и кофейники с только что сваренным кофе, тут же находились кувшинчики с молоком и сливками, на тарелках горками лежали горячие поджаристые тосты, а в небольших посудинках, рассчитанных на трех-четырех человек, лежало масло и джем. В обед, кроме мясных блюд, предлагались протертые европейские супы и бульоны. Но особенно всех поражал шведский стол, который и теперь дал бы фору шведским столам лучших вологодских ресторанов. Кроме нескольких видов салатов из свежих и вареных овощей, здесь горками лежали фрукты и ягоды всех стран мира и всех сезонов. Был июль месяц, а на столе лежали: яблоки, груши, персики, абрикосы, вишни, арбузы, дыни, бананы, ананасы, черника, малина, клубника, ежевика! Все это великолепие дышало свежестью и ароматом, ни пятнышка, ни червоточинки не было видно ни на одном плоде. Далее стояли десерты из этих фруктов и ягод. Здесь же лежали миниатюрные, граммов на пятьдесят, упакованные в фольгу круглые, квадратные и треугольные кусочки французских и голландских сыров известнейших марок. Два последних стола были уставлены маленькими двухсотграммовыми стеклянными бутылочками минеральной воды и сухого белого и красного столового вина со всей Европы. Хорошо, что многие из нашей группы уже бывали за границей и многое видели. Для остальных то, что они здесь увидели, было настоящим потрясением, тем более что нас никто не ограничивал в еде, можно было брать и есть сколько угодно и чего угодно. Поэтому в первые дни нашей жизни в Оксфорде у многих болели животы от переедания. Кто-то уносил с собой фрукты, чтобы поесть в перерыве между завтраком, обедом и ужином, а кто-то потихоньку таскал маленькие сыры в свою комнату, чтобы накопить их в чемодане и увезти родным домой. Однако жить с постоянно больным животом не будешь, а мелкие упаковки сыра имеют тенденцию быстро портиться и издавать ужасный запах…

Постепенно все привыкли есть в меру, и повара перестали с ужасом смотреть на наши полные подносы еды. Особенно их возмущало, когда мы брали лишнее и не съедали. В богатой, щедрой, но экономной Англии такое поведение за столом считается преступным. Странно, что мы, живя дома небогато, приобрели привычку недоедать положенное на тарелку, выбрасывать на помойку огромное количество еды, не задумываясь над тем, что она кому-то могла бы пригодиться.

Я с самого начала решила сосредоточить свое внимание на том, чего не хватает в моем рационе в Вологде, а именно на фруктах, ягодах и настоящей минеральной воде. Я и вообще-то ем немного, а такая полезная диета быстро привела к тому, что у меня улучшился цвет лица, и я заметно похудела, чего давно не могла добиться дома.