Прощай, Колумбус и пять рассказов
Шрифт:
— Мики, тебя, меня, всех без исключения, Гроссбарт. Ничего тут не поделаешь. А может, война закончится раньше. Моли о чуде.
— Но…
— Спокойной ночи, Гроссбарт. — Я лег и, когда пружины подпрыгнули, почувствовал облегчение — значит, Гроссбарт встал. Теперь я видел его хорошо: челюсть у него отвисла, вид был, как у боксера, когда его послали в нокаут. И тут я заметил, что Гроссбарт держит бумажный кулек.
— Гроссбарт! — Я улыбнулся. — Это что, гостинец?
— Ну да, сержант. От всех нас. — Он вручил мне кулек. — Овощной
— Рулет? — Я взял кулек, низ его промаслился.
— Мы подумали, вдруг он вам придется по вкусу. Вам же наверняка доводилось есть китайский овощной рулет. Мы решили: вдруг вы любите…
— Твоя тетя приготовила для вас овощной рулет?
— Ее не было дома.
— Гроссбарт, она тебя пригласила. Ты сказал — она пригласила тебя и твоих друзей.
— Верно, — сказал он. — Я только что перечитал ее письмо. Она нас пригласила на следующее воскресенье.
Я встал с постели, подошел к окну.
— Гроссбарт, — сказал я. Но к его совести взывать не стал.
— Что?
— Что ты за человек, Гроссбарт? Нет, скажи по правде, что ты за человек?
По-моему, я в первый раз задал ему вопрос, на который он не нашелся с ответом.
— Как ты можешь так поступать с людьми? — продолжал я.
— Сержант, отлучка нам пошла на пользу. Фишбейн, вы бы только поглядели на него, он просто обожает китайскую кухню.
— А как же седер? — сказал я.
— Раз с седером не вышло, пришлось довольствоваться китайской кухней.
На меня накатила ярость. И я даже не пытался взять себя в руки.
— Гроссбарт, ты лгун! — сказал я. — Каверзник и ловчила. Ты ничего и никого не уважаешь. Ничего и никого. У тебя нет уважения ни ко мне, ни к правде, ни даже к бедняге Гальперну. Ты всех нас используешь…
— Сержант, сержант, я жалею Мики. Правда-правда, жалею. Я к нему привязался. Я пытаюсь…
— Пытаешься! Жалеешь! — Я набросился на него, взял за грудки. Потряс что есть силы. — Пошел вон! Вон — и держись от меня подальше. Попадешься на глаза — пеняй на себя. Ты меня понял?
— Понял.
Я отпустил его и, когда он вышел из комнаты, едва удержался, чтобы не плюнуть ему вслед. Я был взбешен. Бешенство обуяло, обуревало меня, надо было выплеснуть его — дать волю слезам или что-то сокрушить. И я схватил с кровати кулек с рулетом и вышвырнул его в окно. Назавтра, когда солдаты убирали лагерь, я услышал, как один из новобранцев — он не рассчитывал поживиться на уборке ничем, кроме разве что окурков или фантиков, — испустил радостный крик.
— Овощной рулет! — вопил он. — Вот те на — это ж надо, китайский овощной рулет!
Когда через неделю пришел приказ, спущенный отделом комплектования, я не поверил своим глазам. Всех до одного новобранцев направляли в лагерь «Стоунмен» (штат Калифорния), а оттуда на Тихий океан, всех, за исключением одного. Рядового Шелдона Гроссбарта. Его направляли в форт «Монмут» (штат Нью-Джерси). Я прочитал отпечатанный
Я поднял трубку, позвонил в отдел комплектования.
Голос на другом конце провода четко отрапортовал:
— Капрал Шульман слушает.
— Соедините меня, пожалуйста, с сержантом Райтом.
— С кем я говорю?
— С сержантом Марксом.
В ответ на другом конце провода — чему я очень удивился — сказали:
— А-а-а! — Затем: — Одну минуту, сержант.
Ожидая, когда Райт подойдет к телефону, я обдумывал Шульманово «А-а-а!». С чего бы вдруг это «А-а-а!»? Кто такой Шульман? И тут мне открылось — вот она та пружина, на которую нажал Гроссбарт. Я прямо-таки слышал, как Гроссбарт, встретив Шульмана в гарнизонном магазине, кегельбане, а может, и в молельне, говорит:
— Рад познакомиться. Ты откуда? Из Бронкса? И я оттуда. Знаешь того-этого? А этого-того? И я их знаю. Ты из отдела комплектования? Ну да?
Слушай, а нас и вправду отправят на восток? А ты не мог бы помочь? Изменить приказ? Схитрить, смухлевать, соврать? Нам, сам понимаешь, надо помогать друг другу. Вот если бы евреи в Германии…
К телефону подошел Боб Райт.
— Как дела, Нат? Не повредил рабочую руку?
— Да нет. Боб, слушай, не в службу, а в дружбу, сделай одолжение. — Я сознавал, что говорю точь-в-точь как Гроссбарт, и оттого к осуществлению своего плана приступил неожиданно легко.
— Ты не поверишь, Боб, но есть тут один парень, его направляют в Монмут [66] , а он туда не хочет. У него в Европе убили брата, и он просто рвется на Тихий океан. Говорит, будет чувствовать себя трусом, если застрянет в Штатах. Слушай, Боб, нельзя ли как-нибудь ему помочь? Направить в Монмут вместо него кого-нибудь другого?
— Кого? — Райт насторожился.
— Кого угодно. Да хоть первого же по алфавиту. Мне все равно. Но этот парень просит: нельзя ли что-то сделать.
66
Монмут — городок в Нью-Джерси, позже переименован во Фрихолд.
— Как его зовут?
— Гроссбарт, Шелдон.
Райт промолчал.
— Ну да, — сказал я. — Парнишка — еврей, вот я и решил ему помочь. Ну, ты понимаешь.
— Наверное, я смогу ему помочь, — сказал наконец Райт. — Майор уже которую неделю не кажет к нам носа. Временно прикомандирован к площадке для гольфа. Попытаюсь, Нат, но больше ничего обещать не могу.
— Буду очень тебе благодарен, Боб. До воскресенья, — и — весь в поту — повесил трубку.