Прощай, красавица
Шрифт:
– Тем, чем следовало заняться вам. Кафе, именуемое «Флориан», так и называлось, когда было ночным заведением для белых. Я говорил с портье негритянского отеля, который знает этот район. Электрические вывески стоят дорого, поэтому негры, став там хозяевами, оставили старую. Прежнего владельца звали Майк Флориан. Он умер несколько лет назад, но вдова его жива. Проживает на Пятьдесят четвертой Западной, дом шестнадцать сорок четыре. Зовут ее Джесси Флориан. В телефонной книге она не значится, но есть в адресном справочнике.
– Ну и что мне – пойти к ней в гости? – спросил Налти.
– Я
– Кончай свои шуточки, – сказал Налти.
– Я спросил у миссис Флориан о Вельме. Помните, мистер Налти, Лось Мэллой искал рыжую по имени Вельма? Я еще не утомил вас, мистер Налти?
4
Кулидж, Джон Калвин (1872–1933) – тридцатый президент США (1923–1929).
– Чего ты злишься?
– Вам этого не понять. Миссис Флориан сказала, что не помнит Вельму. Домишко у нее очень ветхий. Новый в нем только приемник ценой долларов семьдесят-восемьдесят.
– К чему ты это все говоришь?
– Миссис Флориан – для меня просто Джесси – сказала, что покойный муж не оставил ей ничего, кроме своего барахла и фотографий, на которых запечатлены артисты оригинального жанра, время от времени выступавшие у них в заведении. Я угостил ее выпивкой, а она из тех девушек, что готовы сбить человека с ног, лишь бы дорваться до бутылки. После третьей или четвертой стопки она пошла в свою скромную спальню, все там расшвыряла и выудила со дна старого сундука связку фотографий. Но я подглядывал за ней, а она, не подозревая об этом, припрятала один снимок. Чуть погодя я прошмыгнул в спальню и забрал его.
Я полез в карман и выложил перед ним девицу в костюме Пьеро. Налти взял фотографию, поглядел, уголки губ у него дрогнули.
– Ничего, – сказал он. – Вполне. В прежнее время я бы от нее не отказался. Ха-ха! Вельма Валенто, а? Ну и что с этой куколкой?
– По словам миссис Флориан, умерла, но тогда непонятно, зачем было прятать снимок.
– Непонятно. Так зачем же?
– Миссис Флориан не поделилась со мной этой тайной. Под конец, когда я сообщил ей, что Лось на свободе, она, похоже, прониклась ко мне неприязнью. Кажется невероятным, правда?
– Давай дальше, – сказал Налти.
– Это все. Я изложил вам факты и представил вещественную улику. Если вы не знаете, что с ними делать, то я могу говорить хоть до завтра и все без толку.
– А что с ними делать? Тут ведь убийство негра. Сперва нужно Лося взять. Черт, он не виделся с этой девицей восемь лет, если только она не навещала его в тюрьме.
– Ладно, – сказал я. – Только не забывайте, что Лось ищет ее и что не остановится ни перед чем. Между прочим, сидел он за ограбление банка. Значит, тому, кто на него стукнул, полагалось вознаграждение. Кто его получил?
– Не знаю, – сказал Налти. – Может, удастся выяснить. А что?
– Лося кто-то выдал. Возможно, он знает кто. Не исключено, что будет искать и этого человека. – Я поднялся. – Ну, до свидания и желаю удачи.
– Оставляешь меня одного?
Я подошел к двери:
– Мне нужно домой, принять ванну, прополоскать горло и сделать маникюр.
– Ты не болен, а?
– Просто грязный, – сказал я. – Очень, очень грязный.
– Ну так чего спешить? Посиди минутку.
Налти откинулся на спинку стула и сунул большие пальцы в проймы жилета, отчего стал не более привлекательным, но более похожим на полицейского.
– Спешить незачем, – сказал я. – Совершенно незачем. Но я ничего больше не могу поделать. Вельма умерла, если миссис Флориан говорит правду, – а я пока что не вижу причин для лжи. Больше я не интересовался ничем.
– Ага, – отозвался Налти, по привычке недоверчиво.
– Тем более с Лосем Мэллоем у нас все ясно, и делу конец. Так что я отправляюсь домой и примусь зарабатывать на жизнь.
– С Мэллоем возможна промашка, – сказал Налти. – Этим типам иногда удается скрыться. Даже здоровенным типам. – Глаза его тоже выражали недоверчивость – насколько они вообще могли что-то выражать. – Много она тебе сунула?
– Что?
– Сколько эта старуха сунула тебе, чтобы ты отстал?
– От чего?
– От этого самого. – Он вынул пальцы из жилетных пройм и сложил руки на груди, сдвинув ладони. Улыбнулся.
– О господи! – сказал я и вышел из кабинета, оставив Налти с открытым ртом.
Дойдя до выхода, я вернулся, тихо приоткрыл дверь кабинета и заглянул. Налти сидел в той же позе, сведя вместе большие пальцы. Но уже не улыбался. Теперь он выглядел озабоченным. Рот его был по-прежнему открыт.
Он не шевельнулся и не поднял глаза. Непонятно было, слышал он мои шаги или нет. Я снова прикрыл дверь и ушел.
7
В том году на календаре был изображен Рембрандт, автопортрет, немного смазанный из-за плохо пригнанных клише. Художник держал выпачканную палитру на грязном большом пальце, голову его украшал шотландский берет, тоже не особенно чистый. В другой руке у него была кисть, словно он собирался немного поработать, если получит аванс. Лицо его было постаревшим, глубокомысленным, полным отвращения к жизни и опухшим от пьянства. Но в нем была этакая непоколебимая бодрость, которая мне нравилась, глаза сверкали, словно капли росы.
Примерно в половине пятого, когда я разглядывал его, сидя за столом у себя в кабинете, зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос, звучавший так, словно его обладатель был очень высокого мнения о себе. После моего ответа он манерно протянул:
– Вы Филип Марло, частный детектив?
– Точно.
– Э… вы хотите сказать «да». Мне рекомендовали вас как человека, умеющего держать язык за зубами. Я хотел бы, чтобы вы подъехали ко мне сегодня вечером в семь часов. Мы обсудим одно дело. Зовут меня Линдсей Марриотт, живу я в Монтемар-Виста, Кабрильо-стрит, сорок два двенадцать. Вы знаете, где это?