Прощайте, мама и папа. Воспоминания

Бакли Кристофер Тэйлор

В то утро двадцать седьмого февраля 2008 года я узнал нечто важное. В век Интернета новости разлетаются быстро. Папа умер в девять тридцать. Я позвонил другу в «Таймс», и они опубликовали (уже подготовленный) некролог в одиннадцать ноль четыре. Президент Соединенных Штатов Америки позвонил мне около половины двенадцатого. Киберпространство не оставляет времени, чтобы собраться с мыслями. Некий человек, вероятно, с добрыми намерениями, но уж слишком настойчивый — это было не позже четверти двенадцатого, — требовательно спрашивал, как ведутся приготовления к похоронам, присовокупляя к этому, что они, он надеется, не усложнят ему путешествие в Калифорнию. С этим джентльменом я позволил себе довольно грубый тон. Мой отец все еще лежал на полу своего кабинета и не успел остыть в ожидании патологоанатома, а от меня требовали ответа насчет похорон. Наверное, один из уроков этой книги таков: не считайте себя виноватым, если позволяете себе резкость в подобных обстоятельствах.

У меня есть кое-какие надежды, связанные

с этой книгой, о которых мне хочется рассказать, скорее всего в целях исправления собственных ошибок, так как я все же собираюсь ее написать. Во-первых, я надеюсь избежать любого намека на жалость к себе, тем более на якобы особую жестокость судьбы по отношению к себе. Пока я это печатал, сто пятьдесят восемь спасателей заживо похоронены в Китае во время землетрясения. В печально известном Мьянмаре сотни тысяч людей погибают ужасной смертью от рук отвратительных тиранов. Сын моего лучшего друга — мой крестник — в опасности, так как сражается в рядах армии США в Ираке. Его брат вскоре отправится туда же. У меня есть — «постучи по дереву!» — как говорила мама, — здоровье и благополучие. Я не забываю о благодарственной молитве перед едой и частенько веду счет мириадам полученных мною счастливых даров. «Пока моя чаша минует меня», как обычно говаривал папа. Но и не могу сказать, что последние годы были для меня сплошной радостью бытия. Пару раз мне уже пришлось процитировать королеву Елизавету: «annus horribilis». [3] Но если вы заметите нечто вроде хныканья (ой, я несчастный), немедленно бросайте книгу в мусорное ведро, а еще лучше — тащите ее в магазин и меняйте на свежее издание в мягкой обложке «Бега с ножницами». [4]

3

Ужасный год (лат.).

4

«Бег с ножницами» — автобиографический роман Огастина Берроуза.

Еще я надеюсь на то, что моя книга послужит, несмотря на не слишком жизнерадостную тему, прославлению — на чем мы настаиваем в «улыбчивые» времена похорон и поминальных служб — двух потрясающих людей, моих мамы и папы; на то, что она будет достойна их, даже если отдельные страницы, я уверен, привели бы их в ужас. Будучи публичными людьми, здесь они предстанут в несколько ином свете. А стало ли мое сиротство кисло-сладким преимуществом, теперь решать вам.

Глава 1

Нет более жестокого месяца, чем апрель

День четырнадцатого апреля 2007 года начался неплохо. Я был в Университете имени Вашингтона и Ли в очень деревенском Лексингтоне, что в штате Вирджиния. Там чудесный кампус, и возможность побывать в этом университете была моей заветной мечтой, почти сном эротомана. Накануне днем я въехал в город под чудовищно огромной растяжкой над главной улицей: ВАШИНГТОН КРИСТОФЕРА БАКЛИ — ЛЕКЦИОННАЯ СЕРИЯ ТОМА ВУЛФА. Вот черт! Двухдневная программа лекций и семинаров для профессоров от журналистики и политологии, и все это посвящено моим романам. С заключительной лекцией должен был выступить Том Вулф. Ничего лучше и быть не могло. Том Вулф был моим beau-ideal [5] и героем с семидесятых годов, когда в семнадцать лет мне в руки попала его книга «Электропрохладительный кислотный тест», и я не спал всю ночь, читая ее, жадно проглатывая кусок за куском азотистую прозу. Итак, отставив в сторону скромность, я с большой радостью принял приглашение на эту конференцию в Университет В. и Л. — альма-матер Маэстро.

5

Непревзойденный идеал (фр.).

Накануне вечером, после моего доклада, состоялся прием у ректора. Я спросил его, правда ли, что в этом доме жил Роберт Э. Ли, когда занимал пост декана колледжа, который тогда был имени Вашингтона? Мой собеседник ответил: да, так оно и есть, более того, мы находимся в той самой столовой, где генерал умер. У него случился удар, когда он сидел за обеденным столом, а так как перенести декана не представлялось возможным, то свои последние дни он провел именно здесь.

Я с благоговением огляделся. В моих мыслях поселилась смерть. Это было тринадцатого апреля, за четыре дня до годовщины капитуляции в Аппоматоксе, [6] расположенном неподалеку, и накануне годовщины убийства Авраама Линкольна, давнего врага генерала Ли. После приема, когда мы отправились обедать, мне показали конюшню, где конь генерала Ли, Путешественник, провел свои последние дни. Я попросил, чтобы мне показали конюшню, потому что у меня когда-то была маленькая деревянная яхта, которую я назвал «Путешественником» в честь генеральского коня. Моя бабушка со стороны Бакли, гордая уроженка Нового Орлеана (родилась в 1895 году), утверждала, что мы являемся родственниками Роберта Э. Ли, однако дядя Рейд, наш семейный историк, самым решительным образом похоронил ни на чем не основанное, но симпатичное предание. Бакли имеют такое же отношение к Роберту Э. Ли, какое все люди на планете имеют к той даме репродуктивного возраста из семейства приматов, которая жила в Африке сто тысяч лет назад. С другой стороны, Рейд утверждал, что дед Мими был особым образом украшен для храброй драки на стороне Ли в Шилохе, а также для других боев на других полях. Родственников у Роберта Э. Ли было не меньше, чем членов команды торпедного катера ПТ-109 во времена ДФК.

6

Аппоматокс — главный город графства Аппоматокс-куртгауз, иначе Кловер-Гилль. Здесь 9 апреля 1865 года капитулировал генерал Ли с армией в 27 805 человек.

После ужина мы смотрели фильм «Здесь курят» по одному из моих вашингтонских романов. А так как я видел его больше раз, чем насчитывается родственников у Роберта Э. Ли, то меня довольно быстро разморило, и я отправился в дом для гостей, стоящий на горе. Мой мобильник был выключен, и мне не терпелось посмотреть, нет ли для меня сообщений. Мама умирала за четыреста пятьдесят миль к северу от Лексингтона, и я чувствовал себя изолированным от своей семьи, особенно в темной сельской ночи, в которой громко орали цикады.

Это была пятница (тринадцатое). Во вторник мама легла в больницу, чтобы ей ввели стент [7] в бедро и предотвратили возможную ампутацию ноги. В четверг рана нагноилась. Мама впала в кому, из которой, как сообщили врачи, ей не суждено было выйти. В пятницу утром отец сказал мне по телефону: «Поезжай в Вирджинию. Отдай честь собранию. Приезжать сюда нет смысла. — Потом он добавил: — Почему бы нам не признаться самим себе, что следующий мой звонок будет после ее смерти?»

7

Стент (по имени английского стоматолога Ч. Стента) — это специальная, изготовленная в форме цилиндрического каркаса упругая металлическая или пластиковая конструкция, которая помещается в просвет полых органов и обеспечивает расширение участка, суженного патологическим процессом.

Я не знал, что сказать. Папин фатализм мог иногда граничить с бесчувственностью. На протяжении своей жизни он произнес (в буквальном смысле) тысячи речей, и он хранил верность рыцарскому кодексу поведения, то есть шоу должно продолжаться. Мне самому хотелось бежать к маме, в сознании она или нет. Однако действо Вулфа было замыслено заранее, за несколько месяцев: сотни людей заплатили деньги и приехали в Лексингтон из дальних мест. Тем не менее я запротестовал, и не только из меркантильных соображений: я представил, как, смеша аудиторию (один из моих талантов), взбираюсь на сцену сразу после телефонного звонка, сообщившего о смерти моей матери. Но папа был непреклонен. «Она в коме. У нее тяжелый удар. Она даже не заметит, что ты рядом. Поезжай». Вот так. Я отключил телефон, заплакал и поехал в Вирджинию.

Итак, в субботу утром я сидел в аудитории и слушал, как Том Вулф говорит приятные вещи о моей работе. Мы знакомы с ним лет тридцать. Краснея, я признаю, как назойливо докучал ему просьбами прорекламировать мои первые книги, которые он совершенно справедливо отвергал. (О, Юный автор! Каким же беспардонным ослом ты можешь быть!) Спустя много лет Том выразил — более чем щедро — свое одобрение. И оно было еще приятнее, оттого что его пришлось долго ждать.

Наступило время ланча, однако мне пришлось отказаться, так как уже ждала машина, чтобы отвезти меня в Балтимор. Пять часов дороги, после чего мне предстояло выступление на ежегодном собрании по сбору средств в пользу бесплатной Библиотеки имени Еноха Пратта. Это собрание тоже было обговорено несколько месяцев назад, и на его продвижение потребовалось много сил. Попрощавшись с Человеком-в-Соломенной-Шляпе, [8] а также выразив благодарность своим лексингтонским хозяевам, я вновь проехал под уже знакомой растяжкой и, вынув мобильник, позвонил жене, Люси, в Вашингтон.

8

Имеется в виду Том Вулф, который расхаживал по Нью-Йорку в соломенной шляпе, подчеркивая свое аристократическое южно-американское происхождение.

Она сказала, что началось дежурство у постели умирающей мамы. Папа заявил, что больше в больницу не вернется. Из Шэрона приехали дядя Джимми и тетя Питтс, чтобы поддержать отца. Но они уже уехали. Энн, жену дяди Джимми, полностью парализовало в результате ужасной автомобильной катастрофы, и он не мог надолго оставить ее одну. Питтс, которая к семье Бакли имела такое же отношение, как Гибралтар к Средиземному морю, сказала Люси: «Полагаю, Кристоферу тут не место». Потом я позвонил некой даме из Библиотеки Еноха Пратта.