Прощайте паруса (Поморы - 3)
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Новый председатель начал с того, что ввел у себя ежедневные утренние планерки. К восьми часам все стулья в его кабинете были заняты. Иван Данилович начинал совещание неизменным "итак". - Итак, что мы имеем за прошлые сутки?
– Он сам отвечал на этот не очень конкретный, но в общем-то всем понятный вопрос: - К ферме привезли шесть возов сена. Мало, Фекла Осиповна! Почему рано отпустили возчиков? Можно было еще по разу обернуться. Фекла глянула на Климцова холодновато, вприщур. Серые глаза председателя на молодом скуластом лице были непреклонны. Фекла вздохнула, досадуя на себя: еще не вошла в роль заведующей по-настоящему и больше занималась уговорами, чем требовала. - Да вывезем сено. Не впервые, - примирительно сказал Окунев. - Проследите за этим, - распорядился Климцов.
– А вы, Фекла Осиповна, требовательнее относитесь к подчиненным, - уже более мягко посоветовал Климцов.
– Теперь дальше... Как идет ремонт судовых механизмов на "Боевике", Афанасий Григорьевич? - Денька через три опробуем двигатель, - ответил Патокин. - Срок приемлемый. А что с трактором?
– Климцов повернулся к трактористу, высокому рыжеватому парню в ватнике.
– Почему вчера, Павел, не ездил за бревнами? - Двигатель забарахлил. Ремонтировать надо, - ответил тракторист. - Какая неполадка? - Что-то с пускачом. - Немедленно займитесь ремонтом. Пока стоит зимник, лес, что заготовлен для строительства, надо вывезти до бревнышка! Все это были те самые текущие дела, о которых говорил Климцову Панькин, когда передавал бразды правления. Когда люди разошлись, Митенев принес на подпись банковские документы. - Такая новость, Дмитрий Викентьевич, - сказал ему Климцов.
– Нам предлагают купить в тралфлоте судно. Они там обновляют свой флот, получают новые тральщики, а старые списывают или продают. Митенев насторожился. - Какой тип судна? - Средний тральщик. - А стоимость? Климцов назвал внушительную сумму. Дмитрий Викентьевич покачал головой. - А плавал сколько? - Не знаю. Надо уточнить... - Куда нам старье-то! Был бы новый... - Пока, быть может, придется купить и старый. Надо съездить в Архангельск, посмотреть, что за корабль. - Посмотреть непременно надо. Кота в мешке не покупают. Может, развалина какая... По принципу - на тебе, боже, что нам негоже... - Кого мне взять из знающих рыбаков?
– спросил Климцов - Офоню - по двигателям, а Дорофея - по мореходной части, - посоветовал Митенев.
– В рыбакколхозсоюзе еще попроси Сергеева посмотреть судно. И, само собой, Поморцева... - Спасибо за совет. Завтра вылетим. Митенев еще посоветовал ему: - Смотри, Иван, старьем не увлекайся. По молодости лет тебе, может, и хочется поскорее заиметь свое судно. Но по мне - лучше погодить бы до нового. Деньги на ветер нам нельзя бросать. И уж если тебе будут навязывать тральщик, то гляди в оба. Все досконально обследуй: двигатели, ходовую часть, корпус, траление чтоб было кормовым - не бортовым... Бортовое траление устарело... Дотошней будь. - Постараюсь, - сказал Иван.
2
Тихон Сафоныч, сдав хозяйство Климцову, почувствовал себя не на месте. Подобное случалось со всеми пенсионерами, когда они оказывались не у дел. Предаваться отдыху и праздному времяпрепровождению для него было, пожалуй, труднее, чем тянуть председательскую лямку. Он все никак не мог привыкнуть к положению отставного главы колхоза. По-прежнему по утрам его подкидывало с кровати чуть ли не с петухами. Пока жена досматривала утренние сны, он грел самовар и потихоньку садился пить чай. Потом, глянув на часы, хватался за пиджак: торопился в правление. Но тут же спохватывался - там его больше не ждут... "А может, ждут? Наверное, по привычке счетоводки и Митенев поглядывают на дверь: скоро ли появится Панькин? Да нет, чего им теперь меня ждать? Они, небось, радуются, когда в контору легкой походочкой влетает молодой председатель Иван Климцов. Все, Панькин, отплавал твой парусник. Приспосабливайся, брат, к новой жизни, как постаревший верховой конь, отгарцевавший свое под седлом, привыкает к тележному скрипу. Примиряйся со званием персонального пенсионера с орденами и вчерашней славой" - вот какие мысли приходили в голову Тихону Сафонычу, и он, вздохнув, снимал пиджак и возвращался к столу продолжать чаепитие. Вставала жена, умывалась, заплетала в косу жидкие волосы и поглядывала на мужа с ласковой многозначительной усмешкой. - Что, муженек, кончились твои заботы? Теперь уж я не знаю, как тебя и величать по должности. - Так и величай: пен-си-о-нер! Приметив пиджак, небрежно накинутый на спинку стула, Ирина Львовна интересовалась: - Опять надевал пиджак-от? Теплынь ведь в избе. - Дак попал на глаза... Жена, налив чаю, подвигала к мужу тарелку с шанежками. Единственная дочь Панькиных Лиза перед войной уехала в Ярославль учиться в техникуме, да там и осталась. Вышла замуж за мастера шинного завода. Теперь уж подросла и ходит в школу внучка. Иногда Лиза навещала родителей, но редко. Тихон Сафоныч
– спрашивал он, надевая очки, чтобы получше рассмотреть Панькина. Тот отвечал: - Наоборот, худею. От безделья... - Скоро и мне такой жребий падет: мух в избе пересчитывать да с женкой браниться... Недолго уж осталось, - с притворной сокрушенностью говорил бухгалтер. Секретарша Настя уже не вставала, как раньше, при его появлении, не вытягивалась в струнку, а только вежливо здоровалась и тотчас погружалась в свои бумажки. Климцов, правда, частенько забегал к Тихону Сафонычу посоветоваться в затруднительных случаях, чему Панькин всегда радовался. И, собираясь покупать тральщик, Иван Данилович пригласил его принять участие в осмотре судна. Но Тихон Сафоныч вежливо уклонился от такого предложения, сказав, что в современных рыболовных судах он совершенно не разбирается. Во время поездок в Мурманск к приходу туда рыбаков Тихон Сафоныч бывал на колхозных судах в основном гостем. Ему отводили одну из лучших кают, и он общался с экипажем. А по части устройства тральщика и состояния его механизмов он был специалистом неважным. Даже шутил по этому поводу: "Я знаю только, где нос, а где корма. Ну еще в салоне место сумею найти, когда сядем обедать да чарку поднимать за ваш приход с моря". Потому он и сказал Климцову: - Я буду вам только обузой. Обойдетесь без меня. Однако могу посоветовать вот что... Тебе будут нахваливать судно: все, мол, в порядке, тральщик почти новый! Так ты не очень-то слушай и про себя думай: "Ничего подобного, должны быть в нем изъяны", - и старайся обнаружить их. Надувать тебя никто не собирается, однако им надо списать судно, чтобы поскорее купить новое. На такое приобретение нужны большие деньги, и потому тебе будут продавать старое подороже. А стоимость корабля зависит от процента изношенности. Ты старайся определить его точнее, чтобы этот процент был повыше. Они станут его занижать, а ты повышай. И помни - тут есть одна тонкость. Чрезмерно занижать процент изношенности им тоже не с руки. К ним может вышестоящее начальство придраться: а, мол, судно еще хорошее, может плавать, а вы его списываете. Потому и нажимай на них. Поломаются, поломаются, да и уступят. Климцов осторожно возразил: - Вы думаете, нам придется торговаться? У них, наверное, уже все определено по документам - и уровень изношенности, и стоимость судна. - Все может быть, - уклончиво ответил Панькин.- И если то судно нам не очень годится, ставь вопрос о продаже тральщиков, которые мы арендуем. По отзывам капитанов и механиков, они еще довольно прочные и могут плавать долго.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Ферму от прежней заведующей Фекла приняла порядком подзапущенной. Помещения, стайки и кормушки требовали ремонта, в котельной растрескалась печь, всюду была грязь. Доярки даже фляги для молока мыли холодной водой. Полей в колхозе не имелось, и возле скотного двора накопились горы навоза. Фекле, привыкшей к чистоте и аккуратности, такое хозяйство не понравилось, и она принялась наводить в нем порядок. Сходила к Мальгину в сельсовет и попросила его отвести место для свалки навоза подальше от села, в тундре. Потом позвала на помощь Немка. Он привез глину, песок, известь и стал ремонтировать печи в котельной. Но одному Немку выполнить весь ремонт было не под силу, и Фекла решила пригласить еще Дорофея Киндякова. Дорофей на ремонте судна был занят не полный день, однако приниматься за кормушки в коровнике ему не очень хотелось. - Я на ремонте "Боевика" вкалываю. Навигация скоро... - Выбери времечко-то. Очень прошу. - А чего меня просить? В правление иди, пусть дадут тебе людей и наряд оформят как следует быть. - Будет, будет наряд, Дорофеюшко! Уж я тебе обещаю. Ты только согласись. С людьми нынче туговато. Сам видишь, многие на зверобойку собираются... Дорофей не сдавался. - Сказал - занят. - Я тебе хошь бутылку, хошь две поставлю, - пустила Фекла в ход последний козырь. Дорофей обиделся: - Нашла калымщика! Да ты что? Я сроду за бутылку не робил. Фекла хитренько прищурилась, погрозила пальцем. - Полно давай. Какой мужик откажется от бутылки? Где видано? Мне ведь не жалко. У меня нынче зарплата приличная. Я тебе все сделаю. Что мне какая-нибудь десятка? - Тьфу!
– Дорофей вскочил, как ужаленный.
– Ей говорят одно, а она другое. Никаких бутылок мне не нужно. Взяток не беру. - Так это ж не взятка, а могарыч... - Шут с тобой. И так сделаю, А материал есть? - Материал Немко подвез, - обрадованно сказала Фекла. - За бутылку? - Был грех... Он хоть не пьет, да копит. У него скоро день ангела... Дорофей уж совсем добродушно залился смехом: - Хо-хо-хо! Нашла... нашла ангела! Ох-хо-хо... - Ох-хо-хо да хо-хо-хо!
– передразнила Фекла.
– Чем не ангел? Безотказный человек! Умелец на все руки. Только кликни - все сделает. А тебя уговаривать приходится, словно ижемского купчину. Уж до чего доломался!.. Ну я пойду за нарядом. Спасибо тебе. - На здоровье, - буркнул Дорофей. У порога Фекла задержалась: - Женка-то где? Здорова ли? - А что, и ее захомутаешь на ферму?
– насторожился Дорофей. - Да нет... Старовата. - И то верно - стара. Здоровье неважное. Ушла к Мальгиным в чулан помолиться... Свои-то иконы я еще в тридцатом году вынес из избы, а у них сохранились. Родион хотел было в расход пустить, да оставил как память о матери. Только запрятал в темный угол, чтобы не видели. Праздник нынче какой-то... - Верно, Евдокия... А иконы нельзя в чулан прятать. Им свет нужен. - Да ты что? Разве можно так говорить?
– Дорофей изумленно уставился на Феклу.
– Активистка, член правления, заведующая фермой - и веруешь? - Я же тебе не сказала, что верую. Не наговаривай. Так не забудь про ремонт. Прощевай! - Будь здорова! Дорофей, вспомнив о возрасте жены и о ее болезнях, погрустнел: недоброе предчувствие легло на сердце... * * * Ефросинья пришла к дочери, когда та, подоткнув подол, мыла в чулане пол после побелки. Чулан служил Мальгиным продовольственной кладовкой, в нем хранили соленую рыбу в бочонках, ягоды - морошку и чернику и другие припасы. К весне они были почти съедены, чулан опустел, и Густя занялась им, благо у нее был выходной день. Ефросинья, постояв у порога, приметила, что угол в чулане опустел, иконы исчезли. - Куды иконы-то дели?
– спросила она у дочери. - Вынесли на поветь, там положили, - ответила Августа.
– Только чулан загромождают. Да и довольно их тут хранить. Увидит кто - неприятностей не оберешься. Скажут - муж предсельсовета, жена завклубом, а доски хранят. Уж не молятся ли втихую?.. Ефросинья недовольно поджала губы и укоризненно посмотрела на дочь, которая старательно выжимала над ведром тряпку. - Сегодня Евдокия. Грех полы-то мыть... Большой грех! - Полноте, мама. Спутники запускаем, космонавты летают, а вы все еще в бога верите. Пора бы от старинки-то и отрешиться. Ефросинья насупилась и хотела было уйти, но спросила: - Где они лежат-то? Я хоть одну возьму. А то еще пожгете, хватит у вас ума... - А на повети. Берите, пожалуйста, хоть все, пока не пришло лето и не хлынули сюда бородатые москвичи. Те приедут - все подберут. Охочи до предметов старого быта. - Бородатые-то москвичи иконы собирают из корысти. Я слыхала, что продают их там за большие деньги. За границу утекают наши иконки к католикам разным. Вот ты, культурный работник, позаботилась бы, чтобы иконы взяли в музей в Архангельск. Там бы они сохранились. Все лучше, чем барышникам отдавать... - Ладно, может, из музея кто приедет, так отдадим. А вы себе возьмите какую надо... Ефросинья подумала, пожевала запавшими старческими губами. - Дак отец-от опять выкинет. Он еще в тридцатом, в коллективизацию, все иконы на растопку пустил, безбожник окаянный. И твои пустит... Я одну только возьму, чтобы он не видел. - Как хочешь, мама. Ефросинья пошла на поветь, долго искала там иконы и нашла их в самом дальнем углу, за ворохом сена, сложенными в стопку и накрытыми мешковиной. Она выбрала для себя изображение богоматери с младенцем, подошла к оконцу, пригляделась к иконе на свету и аккуратно смахнула с нее пыль. Икона была старинного строгановского письма. В конце шестнадцатого века купцы Строгановы завели у себя "иконную горницу", где работали лучшие мастера-иконописцы в манере северного письма. Оттуда, из Сольвычегодска, и попала Богоматерь на Поморье. Этого Ефросинья не знала, но ценила образ не только из религиозных побуждений, а и потому, что икона была старинная и Богоматерь с младенцем выглядели на ней как живые. Она завернула икону в старый платок и понесла домой. Дорофей встретил ее с этой ношей не очень приветливо. - Ты не гляди так косо, Дорофеюшко, - сказала жена, положив икону на лавку.
– Куды человеку деться со своей верой? Не осуждай. Ну-ка, выкинули Богоматерь на поветь. Разве так можно? В молодые годы Дорофей бы без лишних слов взялся за топор, расколол бы икону и пустил ее в печь на растопку, а теперь промолчал и махнул рукой.
2
Хоть и хвалился Панькин в райкоме удоями да запасами сена, скотный двор в колхозе давно устарел. О механической подаче кормов и электродойке скотницы только мечтали. Единственным достижением были автопоилки, установленные два года назад. Стойловый период длился чуть ли не весь год. Только летом пасли коров на отгонном пастбище в приречных лугах, а осенью, зимой и весной - почти до июня их держали на привязи во дворе. Работа доярок была утомительной. Приходили к первой дойке еще до света, возвращались по домам, задав корм, поздно вечером. Фекла отправилась в правление колхоза со своими предложениями. - Что такое делается?
– сказала она Климцову.
– По всей стране животноводство механизировано, а в нашем передовом колхозе доярки коров по старинушке руками за сиськи тянут? Не годится. Надо, Иванушко, непременно завести нам электродойку. Ну в это лето я ее от тебя не потребую: работать еще только начинаешь, дел шибко много. А к осени, к стойловому периоду, чтоб были электрические доилки! Климцов, наморщив лоб, посмотрел в бумаги, лежавшие на столе, словно в них искал ответ. - Сперва надо построить новый коровник, а уж потом об электродойке думать. - Давай строить. Когда? - Годика через два. Раньше никак. Уж пока поработайте в старом. Это у нас не первое дело. Главное - промыслы. - Все главное, - холодновато возразила Фекла.
– И по-моему, так ближняя соломка лучше дальнего сенца. Электродойку надо заводить сейчас. Построим новый двор - перенесем. - Хорошо. Подумаем. На правлении обсудим, - пообещал Климцов. На заседании правления Фекла настояла на приобретении электродоильного агрегата. - Скоро, бабоньки, будем коров доить электричеством, - пообещала она скотницам.
– Потерпите маленько. Правление ввело недавно денежную оплату дояркам вместо прежней по трудодням, и заинтересованность в работе возросла. Сейчас каждая доярка держалась за место. С переходом на ферму многое изменилось в жизни Феклы. Теперь она всегда находилась близ дома, в селе, каждый день ела горячую пищу, спала на мягкой постели - не то что раньше, когда целыми месяцами жила по тоням на морском берегу, на озерах, на Канине в душных избушках, где и сесть было негде, кроме как на нарах, и спать было неудобно и жестко. Но на новой работе были свои беспокойства. Однажды Фекле среди ночи постучали в окошко. Откинув занавеску, она увидела Трифона, одного из братьев Сергеевых, которых она в войну уличила в краже рыбы на озере. Трифон теперь постарел, остепенился и мирно доживал свой век, выполняя обязанности сторожа на ферме. В руке у него горел фонарь "летучая мышь". - Что случилось, Трифон?
– спросила Фекла в форточку. - Настурция никак не растелится, - ответил сторож. Фонарь качнулся у него в руке, и свет заметался по темному окну.
– Агафья тебя зовет на помощь... - Сейчас... Фекла оделась, побежала к ветеринару, разбудила его. Настурция, небольшая коровенка местной породы, с помощью ветеринара растелилась-таки благополучно. Но случались отелы и неудачные. А то вдруг заболеет какая-нибудь корова... Или корм перерасходуют, или поилки откажут в работе - движок подкачает... И все бегут к Фекле. Как же иначе? Она - начальство. Да еще требовался подход к каждой скотнице, характеры у некоторых были строптивые, неуживчивые. И надо было следить за сторожем, чтобы ночами не дремал, не оставлял хозяйство без присмотра и сам бы ненароком не пожег от цигарки двор: курилка был неисправимый. А то и выпившим приходил на дежурство. Фекла не однажды заставала его спящим и давала разгон по всем правилам. Все это доставляло ей массу хлопот. Но что поделаешь? Уж если взялась за ответственное дело, надо не подкачать. С фермы Фекла уходила последней. И сегодня, собравшись домой уже поздно вечером, дала очередной наказ сторожу: - Смотри хорошенько, Трифон! Если что - беги ко мне. - Да ладно, не впервой. Знаю. - Знать-то знаешь, а смотри в оба! Ежели еще раз уснешь на дежурстве - не сносить тебе головы. - Уж больно ты строга, Феклуша. Совсем, значится, вошла в роль, - говорил Трифон, поглядывая хитрыми, чуть навыкате глазами и скручивая цигарку. Недаром говорят: дай бабе власть - она все под себя подомнет. Мужику тогда никаких не останется удоволь-ствиев... - Чего это ты про удовольствия запел?
– Фекла посмотрела на подчиненного с напускной строгостью.
– Какие тебе нужны удовольствия? Уж не такие ли, какие однажды Таська тебе доставила? Фекла намекала на давний случай, происшедший с Трифоном. Как-то сразу после войны в трудное, полуголодное время кто-то повадился по ночам на ферме доить одну и ту же корову Пеструху. Придет утром скотница, потянет за соски - молока в вымени нет. Сторож тогда был старый, глуховатый и подслеповатый. Он обычно сидел в котельной у теплой печки и ничего не видел и не слышал. Панькин попросил Трифона подежурить и выведать, кто крадет молоко. Чем руководствовался председатель, давая такое поручение именно Трифону, было непонятно: Сергеевы нечисты на руку, всякий знал. Хотел, видимо, Панькин таким необычным способом перевоспитать мужика. Вечером Трифон пробрался на скотный двор, устроился на куче свежей хвои, привезенной для подстилки, затаился. Вскоре скрипнула дверь с улицы, кто-то тихонько прошмыгнул к стойлу, сел под Пеструху на скамейку, и струйки молока тоненько запели в жестяном ведерке. Трифон подкрался, зажег спичку и увидел Таисью. От испуга она перевернула ведерко, и молоко вылилось... - Так вот кто по ночам коров доит!
– сказал Трифон. - Ой, Трифонушко, это я случайно. Не говори никому, бога ради!
– стала упрашивать Таисья. На Трифона ее уговоры не подействовали, он грозился обо всем рассказать Панькину. Тогда Таисья пустила в ход последнее, но самое верное средство: обхватила Трифона за шею и стала целовать его столь пылко, что он не устоял перед такими чарами... Надо же было в те самые минуты ночному сторожу очнуться от дремоты и выйти из котельной с фонарем. От него и пошла эта история гулять по деревне. На очередном собрании колхозники шутки ради попросили Трифона рассказать, как он подкарауливал вора на ферме и что из того получилось. Трифону пришлось признаться во всем, и жена тут же отхлестала его по щекам, говоря: "Ах вот ты какой! Вот ты какой!" - Ладно, Феклуша, про удовольствия забудем, - примирительно сказал Трифон. - А за порядок ночью не беспокойся. Я нынче вина не пью. Завязал.
3
Не торопясь шла Фекла домой и думала о том, что завтра надо бы послать лошадей за хвоей, пока зимник еще держится, да получить на складе отрубей на будущую неделю, и подсчитать, кто из доярок заработал дополнительную оплату. Забот было много, и, как она ни старалась, их не убывало. "Ну, Тихон Сафоныч! и нашел же ты для меня "спокойную" работенку на берегу! вспомнила она Панькина.
– Надо будет навестить его, посмотреть, как живет". На Фекле было новое драповое зеленоватого цвета пальто, приобретенное недавно взамен вышедшей из моды и поистрепавшейся плюшевой жакетки. Старинный материнский полушалок с кистями прикрывал плечи. На ногах были резиновые сапоги. В походке по-прежнему ощущалась легкость. Когда Фекла шла вот так неторопливо, то ставила ногу осторожно и аккуратно, будто старалась попасть в след, проложенный раньше. На улице уже было темно, в избах горел свет. Из репродуктора, что был укреплен на столбе возле правления, звучала фортепьянная музыка. Она не мешала Фекле предаваться собственным мыслям. - Фекла Осиповна!
– окликнул ее кто-то. Обернулась - по тропинке от сельсовета шел директор школы Суховерхов. - Добрый вечер! С работы?
– спросил он. - Да, с работы, - ответила Фекла. Она сняла варежку и подала руку. Суховерхов вежливо пожал ее, почему-то смутившись, и прошелся пальцами по пуговицам своего демисезонного пальто. Пуговицы были все застегнуты. - Идемте вместе, - предложила Фекла.
– Вы теперь живете у Ермолая? - Да. Дружно живем. Оба одинокие, любим поговорить, пофилософствовать... - О чем же говорите? - О разном. Вчера, например, была у нас беседа о звездных скоплениях нашей галактики... - Вон куда вас занесло! О звездах, значит. Ну и как они там? - На этот вопрос можно ответить стихами старого поэта. Вот послушайте... Суховерхов глуховатым и ровным голосом начал читать:
Ты для кого горишь, во тьме ночной звезда? Ты что в себе таишь? Твой путь лежит куда? - Я для себя горю. Мой путь - от всех вдали. На Землю свет я лью, не ведая Земли.
Ишь как... Спасибо. Хорошие стихи. Значит звездам до Земли нет дела. Так я поняла? А мы все же о них думаем? - Да. В связи с запусками спутников и автоматических станций эта тема для нас стала злободневной. Впрочем, не о них надо... Если спуститься на землю, то следует заметить - вы сами звезда первой величины у нашего горизонта... Фекла удивилась и присмотрелась к директору получше: "Чего это его потянуло в такие высокие материи? Уж не принял ли чарку?" Но Суховерхов был совершенно трезв, и она поддержала разговор в заданном тоне: - Даже так... А почему у горизонта, почему не выше? - Потому что вы - звезда восходящая. Фекла помолчала, с сомнением покачав головой. Большие темные глаза ее скользнули по лицу Суховерхова и спрятались под ресницами. - В моем возрасте восходящих звезд не бывает. Моя звезда скорее всего заходит, на убыль идет... - Это как рассматривать. Все в природе и в жизни относительно. Фекла задумалась, опасаясь попасть впросак в этом не совсем привычном для нее разговоре. - Может, и так, - не очень уверенно произнесла она.
– До звезд ой как далеко! Не скоро до них доберешься... - И все же когда-нибудь астронавты доберутся, - сказал Суховерхов. Несмотря на колоссальные расстояния... Вот, например, луч света, покинувший Полярную звезду, достигает Земли спустя 472 года. - Откуда это известно? - Подсчитали ученые-астрономы. Фекла подняла голову, посмотрела в небо. Там не было ни единой звездочки сплошь темные ночные облака. Суховерхов слегка поскользнулся на обледенелой тропке и, когда Фекла подхватила его под руку, почувствовал сдержанную и уверенную силу этой женщины. - Новая работа вам нравится?
– перевел он разговор на земные темы. - Хлопот много, - призналась Фекла. - Хозяйство большое? - Да. Но ничего, привыкаю. Впереди показалась приземистая изба Ермолая, придавленная к земле огромным сугробом снега на крыше. Электрический свет в маленьком оконце горел непривычно ярко. Суховерхов пригласил Феклу зайти в дом и поглядеть, как он живет со стариком. Ермолай сидел на лавке у окна. Старенький, бородатый, весь как бы усохший, он подшивал валенок, ковыряя шилом и держа во рту конец черной толстой дратвы. В конец была вплетена свиная щетинка, заменявшая иглу. Завидя гостью, Ермолай встал, отряхнул лоснящиеся на коленях ватные брюки. - Давно не видал вас, Фекла Осиповна, - приветствовал он ее.
– Проходите, садитесь... Я сейчас самоварчик... Фекла осмотрелась. В избе подметено, но пол, как говорят женщины, замыт. Видимо, терли его только вехоткой, без дресвы и голика. На шестке прокопченные чугуны. По всему было видно, что хозяин старался поддерживать порядок, но это ему плохо удавалось. Не чувствовалось в доме женской руки. Фекла сняла и повесила пальто, взяла с лавки валенок и протянула его Ермолаю: - Продолжай свою работу. А самовар я поставлю. Ермолай переглянулся с Суховерховым и, сев поближе к свету, снова взялся за шило. - Есть у тебя клюква, Ермолай Иванович?
– спросила Фекла, оглядев самовар. Ермолай удивленно поднял голову. - На кислое потянуло тебя, Феклуша? - На кислое. - Найду немножко. - Давай неси клюкву! Самовар-то весь позеленел от злости на хозяина. Из такого пить чай - страсть божья, отобьет аппетит начисто. Хозяин принес ягоды в кринке, Фекла закатала рукава и принялась чистить самовар клюквой и печной золой. - Ой, Феня, осторожней! Медали-то на нем не сотри!
– пошутил Ермолай. - Не бойсь, не сотру. Она быстро вычистила старинный латунный с медалями самовар, вымыла его в тазу, окатила чистой водой, протерла и только тогда стала наполнять. Вскоре сухие смолистые лучинки весело затрещали в трубе. Фекла не ограничилась чисткой самовара. После того как он засиял золотистыми боками, она принялась мыть и скоблить ножом стол, чистить чугуны. Ермолай тем временем заканчивал подшивку валенка, а Суховерхов просматривал газеты, незаметно наблюдая за ловкой работой гостьи. - Вот теперь хорошо. Еще бы пол вымыть... Да уж придется, видно, в другой раз. - Что вы, Фекла Осиповна!
– сказал Ермолай.
– Пол я и сам вымою. Зачем вас затруднять... - Вам тяжело наклоняться. Возраст... А тут требуется ловкость, гибкость да силенка!
– заметила Фекла. Самовар закипел, и Суховерхов поднял его на стол. Ермолай достал чайную посуду, принес из чулана моченой морошки, соленых грибов, вытащил из печи сковороду с жареной рыбой, нарезал хлеба и вынул из кухонного шкафа бутылку водки. - Такая гостья! Не грех и по чарке. Сели за стол. Ермолай разлил водку в граненые стопки, но Фекла ее пить не стала, налила себе чаю. - Ну, рассказывайте, как живете? Чем, Ермолай Иванович, нынче занимаетесь?
– поинтересовалась она. - Я ведь на пенсии. Сижу дома. Слежу за порядком, обеды готовлю. - Очень вкусно готовит!
– подхватил Суховерхов. - Вам бы женщину. Хоть одну на двоих. Уютнее бы стало в избе. Ермолай рассмеялся, в седой бороде блеснули ровные и еще крепкие зубы. - Надо бы... Да где ее взять? Со мной теперь бабы не хотят связываться. Ушло мое время. А у Леонида Ивановича - школа. Ему не до баб. - Одно другому не помешает, - неожиданно рассмеялась Фекла.
– Надо вам на паях пригласить хотя бы уборщицу. Эх вы, астрономы! Звезды считаете, а себя как следует обслужить не можете. В баню-то ходите? - Каждую субботу, - ответил Ермолай. - А белье кто стирает? - Сам. - Представляю... Вот бы поглядеть!
– Фекла уже совсем развеселилась, ей было забавно подтрунивать над бобылями.
– После стирки белье полощешь? - А как же! На реку к полынье хожу. - В прорубь ни разу не свалился? - Еще того не хватало! Ты, Феня, чем смеяться над стариком, взяла бы да и постирала. - И возьму. Приготовь, - серьезно предложила Фекла. - Что вы!
– вмешался Суховерхов.
– У вас дел много. Я могу школьную уборщицу попросить. - Анфису? Да у нее своих забот куча: пятеро детей. До чужой ли тут стирки? - Неужели пятеро?
– удивился Суховерхов. - Пятеро! Мал мала меньше. - Так у нее, кажется, и мужа-то нет, - растерялся Леонид Иванович. - А-зачем муж? В селе не вывелись мастера по этой части.
– Фекла опять захохотала.
– Сколько до Полярной звезды, сосчитали, а сколько детей у Фисы, не знаете. Вот так директор! Леонид Иванович не обиделся. "В самом деле, - упрекнул он себя, - как это я не поинтересовался семейным положением своего работника?" Он уже не раз ловил себя на том, что ему приятно смотреть на Феклу. Она все еще была хороша собой и так весело и заразительно смеялась и говорила обо всем с удивительной прямотой. Все в ней казалось таким понятным, что обижаться на нее было просто невозможно. Суховерхов за свою жизнь повидал немало людей и чувствовал, что Фекла была не совсем обычным и вовсе не заурядным человеком. После чая Леонид Иванович показал ей свою горницу. Там стоял небольшой стол с аккуратно сложенными на нем тетрадями и учебниками, а также с чернильницей-непроливашкой, принесенной, видимо, из школы. На стене висел портрет Ленина. На подоконнике стоял в глиняном цветочнике полузасохший цветок. В углу разместилась простая железная койка под суконным, похожим на солдатское, одеялом. Фекла ткнула пальцем в цветочник. - Надо поливать, - заметила она и, повернувшись к кровати, взяла подушку, взбила ее и поставила углом вверх. Подушка сразу стала мягкой и пышной. Вот так, - улыбнулась Фекла, видя, как Леонид Иванович, принеся воды в ковшике, осторожно поливает цветок.- Незавидное ваше холостяцкое житье. Нравится оно? - Как сказать...
– замялся Суховерхов.
– Откровенно говоря, приятного мало. - Пора мне домой, - сказала Фекла и вышла в переднюю комнату, где Ермолай, прибрав на столе, сидел с газетой в руках. - Спасибо тебе, Феня, за приборку и за самовар. Сияет, как новый, - сказал он.
– Приходи к нам почаще. - Постараюсь. Белье для стирки приготовил? - Если хочешь, так постирай, пожалуйста, - Ермолай вынес узелок.
– Вот. Суховерхов вызвался проводить ее. - По правде сказать, я не привыкла к проводам, - сказала Фекла, - но если желаете...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Климцов с Киндяковым и Патокиным проездили в Архангельск почти неделю. От покупки траулера пришлось отказаться. Судно было старое - даже Иван своим неискушенным глазом сразу заметил его изъяны: траление бортовое, при котором судно имеет низкие надводные борта и рыбу матросы шкерят прямо на палубе; к тому же долго находиться в море тральщик не мог, так как надо было быстрее сдавать улов, пока он не испортился. Но главное - корабль был порядком изношен, находился много раз в капитальном и текущем ремонтах. Офоня, обследовав машинное отделение, высказал председателю свое мнение: - Не стоит овчинка выделки. Год-два поплаваем и на слом. Дорофей тоже придирчиво осмотрел тральщик от форпика до ахтерпика3 и не проявил восторга. - Корабль настоящий, промысловый, - сказал он Климцову.
– Старое судно надо уважать, а все же плавать на нем будет не только трудновато, но и рискованно. Лучше нам, Ваня, дождаться нового. Нынче, как я слышал, строят большие траулеры с морозильными установками. Иван согласился со своими помощниками. Представитель тралового флота, приняв после осмотра СРТ колхозных рыбаков и выслушав их мнение, не удержался от упрека: - Что вы понимаете в судах? Такой корабль вам не нравится! Плаваете бог знает на чем, а гонора хоть отбавляй. Где купите лучшей? - У вас же, - невозмутимо ответил Климцов, помня совет Панькина.
– Вот те два судна, которые мы арендуем, можем купить. Продадите? - Это вопрос особый. Я не могу вам сейчас ответить. Доложу начальнику управления, тогда и решим. - Сколько ждать? - Пару дней. Пока не уезжайте. С тем и ушли из управления. Пока суд да дело, Иван Климцов занялся снабженческими операциями, а Дорофей с Офоней решили прогуляться по городу. В том месте, где старинная Поморская улица пересекалась проспектом Павлина Виноградова, было очень людно. Колхозники дивились толпам спешивших прохожих: день будничный, не выходной, а народу - тьма. Дорофею такое скопление людей не очень понравилось. "Здесь народу уйма, а в деревне пусто..." - с неудовольствием отметил он. Вместо старых деревянных построек в северо-восточной части города, известной под названием Кузнечиха, поднялись новые корпуса. Раскинули в сыром апрельском воздухе стрелы башенные краны на Мхах, в Привокзальном районе. Город перестраивался заново. - Многое изменилось, - с любопытством поглядывал по сторонам Офоня. Обновляетя, можно сказать, столица Севера... Я с войны не был тут... - Так ведь и я тоже, - сказал Дорофей.
– Почти двадцать лет прошло... - Больше. Двадцать четыре... Прошлись по набережной. Остановились в сквере возле бронзового Петра на высоком пьедестале. Посреди Двины фарватер был взломан ледоколами, и по проходу медленно, будто ощупью, пробирался вниз по реке буксир. Вдали виднелся железнодорожный мост, построенный недавно. - А сколько мороки было с перевозом!
– вспомнил Офоня.
– Теперь - другое дело. Да-а, строится город, прихорашивается. Понимаешь, Дорофей, гляжу я вот на эти каменные громадины и думаю теряет Архангельск стародавний поморский облик. Прежнюю губернскую пыль с себя отряхивает... Это и хорошо, с одной стороны, а с другой - и грустновато. - Старую пыль отряхивает, верно - Дорофей еще раз глянул на бронзового Петра.
– Ну а обличье поморское все же остается. Тут я с тобой не согласен. Морское пароходство как было - так и есть, и траловый флот, и речники... - А все ж и старинушку вспомнить приятно. Помнишь, наверное, как у Соборной пристани парусники тояли? Лес мачт! Шхуны, лодьи, шняки, бота... - У нас в Унде тоже были парусники. А нынче заботимся о траулерах. Жаль только, что плавать нам с гобой на них не придется. Остарели, брат... - Да, жаль. Что верно, то верно. Офоня поглубже нахлобучил на лоб цигейковую ушанку. Был он сухопар, по-молодому подвижен, и только по морщинам, густой сетью покрывавшим лицо, и можно было судить о его почтенном возрасте. - Знаешь что, - Дорофей вдруг стал шарить по карманам своего новомодного пальто из синтетической ткани.
– Был тут у меня один адресок, Фекла дала. Да куда же он запропастился? Вот, нашел... Адрес Вавилы. - Вавилы?
– удивился Офоня.
– Да жив ли он? Ему уж, поди, за семьдесят. Много за семьдесят... Надо бы зайти, навестить старика. Как никак земляк. Как он теперь живет-то? - Не могу сказать. Знаю только, что женку он похоронил в сорок шестом году. О том, что сын Вениамин погиб, тебе известно. А сейчас Вавила живет...
– Дорофей прочел адрес: - на Новгородском проспекте... Но на Новгородском проспекте, к их удивлению, указанного дома не оказалось. Стали расспрашивать прохожих. Те объяснили, что дом тот снесли, а жильцов переселили в новый. В какой - неизвестно.
2
По справке, полученной в адресном столе, друзья разыскали новый девятиэтажный дом в Кузнечике. Квартира была внизу, на первом этаже. Дорофей деликатно нажал кнопку звонка. Подождали - никто не отозвался. Еще позвонили. Наконец за тонкой дверью послышались шаркающие шаги и покашливание. Дверь отворилась, и на нежданных гостей глянули из-под серебристых бровей темные глаза Вавилы, будто подернутые туманцем, как бывает у сильно близоруких людей. - Кого бог послал?
– хозяин посторонился в узкой прихожей.
– Проходите, прошу. Уж не ундяне ли? - Угадал, Вавила Дмитрич, - отозвался Дорофей. В комнате было светлее, чем в прихожей, и Вавила теперь хорошенько разглядел вошедших. - Дорофей! Офонюшка! Ну, брат, порадовали меня... Бледное рыхловатое лицо Вавилы из-за окладистой, совсем уже седой бороды казалось широким, потертая вельветовая куртка свободно висела на его высокой сутулой фигуре с угловатыми плечами. Обнимая земляков, Вавила даже прослезился - так разволновался. Подал старинные венские стулья с гнутыми спинками. Дорофей бегло осмотрел жилье. Комната небольшая, в одно окно. Под потолком - трехрожковая люстра. Посредине - круглый стол без скатерти, на нем чайник, стакан в подстаканнике, сахарница, тарелка с хлебом. Стены голые ни картинки, ни коврика, как заведено в иных городских квартирах. На комоде дешевенькая скатерть, будильник, какие-то безделушки, оставшиеся, видимо, от покойной жены Меланьи, и два портрета в одной рамке под стеклом: Меланья еще в молодом возрасте и сын в матросской форме. Вавила прошел в крошечную кухоньку, принялся там хлопотать. - Чайку согрею. Выпьем чего-нибудь, - сказал оттуда громко и вскоре принес чайник, бутылку вина.
– Закуска вот только неважная, - принялся он вскрывать банку рыбных консервов. - Не хлопочи, Вавила Дмитрич. Мы ведь не в гости. Навестить пришли, справиться о здоровье, - пояснил Дорофей. - Спасибо. На здоровье пока не жалуюсь. Вот только глаза стали слабоваты. Иной раз на улице, если потемки, и дороги не различаю. Одним словом, по поговорке: "Ночь-та темна, лошадь-та черна, еду-еду да пощупаю: тут ли она?" - Вавила рассмеялся беззвучно, тряхнув бородой.
– А живу...
– он поставил перед гостями консервы, стаканы, - живу, с одной стороны, вроде бы и ничего. Квартиру дали в новом доме, как родителю павшего воина... Пенсия идет, хоть и небольшая. На хлеб хватает - и ладно. И в то же время плохо живу, тоскливо. Один как перст, жену давно похоронил, сына нет, родных больше никого... Знакомых можно перечесть по пальцам. Работать всерьез не могу. Остарел. Зимой иногда на барже дежурю сторожем... Вот и все мои, как говорится, жизненные интересы. Ну что же, земляки, по чарочке для встречи! Выпили по стопке. Дорофей чувствовал себя немного стесненно. Не виделся со своим бывшим хозяином давно, отношения у них в прошлом бывали натянутые. Однако мало-помалу разговорились, натянутость исчезла. Воспоминания о прежних морских странствиях растопили ледок. В прежнем бывало и хорошее, не все плохое. О размолвке в памятный тридцатый год не вспоминали - теперь уж ни к чему. Оба старательно, словно подводный риф, обошли эту тему. Вавила грустил вслух: - Одна у меня отрада - глядеть на Двину. Как лед пройдет, каждый день хожу на набережную. Там весело, там жизнь! Корабли, ветер, волны... Иной раз и солнышко проглянет, обогреет. Воздух там, на берегу, чистый, дышу не надышусь. Кажинный денек хожу. В этом только и интерес в жизни. Ну а вы-то как? Хорошо ли нынче в Унде живете? Дорофей неторопливо и обстоятельно рассказал обо всем: о том, как отмечали тридцатилетие колхоза, как избрали нового председателя и как вот теперь приехали покупать суда... - Жизнь у вас идет своим чередом, - Вавила стал наливать чай. Дорофей смотрел на него украдкой, стараясь понять его, и все больше убеждался, что перед ними сидел уже не тот, не прежний Вавила, властный, уверенный в себе человек. Но и душевного надлома в нем не было. Просто он был уже стар; чувствовалось, что сам подвел итог своей жизни и успокоился на этом. Никакие планы и честолюбивые мечты уже не волновали его - так старое, отплававшее свое судно стоит в затоне на долгой стоянке до тех пор, пока держится на плаву, а потом идет на слом... "Все у него в прошлом. Да и в нем-то было мало радости. Не успел купец развернуть свои дела - революция помешала..." Дорофею стало даже жаль Вавилу. - Значит, Панькин остарел, теперь на пенсии? А колхоз, говорите, богатеет? Это ладно. А как люди-то живут материально? Не все ли деньги на суда ухлопываете?
– спросил Вавила. - Суда мы покупаем на средства капиталовложений. То, что идет в оплату труда, - особая статья по смете, - стал объяснять Дорофей.
– У тех, кто на промыслах, заработок твердый. Не обижаемся. - Да, не обижаемся, - охотно подтвердил Офоня.
– Мне дак хватает на прокорм семьи. Еще и лодочный мотор покупать собираюсь... - А сколько он стоит, этот мотор?
– спросил Вавила между прочим. - Да сотни две-три. Смотря какой марки... - Покупка солидная, - усмехнулся Вавила, но тотчас опять стал серьезным. Так-так... Раз есть достаток - и жить легко. А как там Фекла? А Родька Мальгин? - Зюзина теперь заведует фермой. А Родион по-прежнему в сельсовете. - Так-так, - повторил Вавила.
– Значит, Фекла-то в начальство вышла? Справляется ли? Малограмотная девица была. Но - старательная. Этого у нее не отнимешь. Годы, видно, изменили ее к лучшему. Растут, значит, люди? - Не только растут, но и старятся... - Да, да, это уж само собой, - развел руками Вавила и тихо опустил их на стол.
– А ты, Дорофей, кем состоишь в колхозе? А ты, Офоня? Рассказали. Вавила одобрительно кивнул. Офоня думал-думал и предложил: - Переезжай-ко, Вавила Дмитрич, к нам. Чего тебе тут под каменной плитой сидеть?
– кивнул он на бетонное потолочное перекрытие.
– Все же родные места, природа и прочее... Вавила долго молчал, размышляя над таким предложением. Дорофей тоже сказал: - Если надумаете приехать - примем. - Это вы так говорите. А другие? - И другие примут. Даю слово. - А ты что, большая шишка в колхозе, раз даешь слово?
– улыбнулся Вавила, смягчая грубоватую шутку. - Шишка не шишка, а уважения среди людей еще не потерял. - Это хорошо, что не потерял. А я вот потерял. Давно потерял и сам не пойму - почему. Видно, такова жизнь. Вертит людскими судьбами так и сяк... Ну а если переберусь в село - чем заниматься буду? В деревне бездельников не любят. Это в городе их вроде не видят, народу много... А там не любят праздных людей. - Чем можешь - тем и занимайся. Хоть отдыхай, живи пенсионером, сиди со стариками на рыбкооповском крылечке... Хоть помогай посильным трудом, сказал Офоня, оживившись. Ему и в самом деле хотелось затащить Вавилу обратно в Унду. Будто там без него чего не хватало.
– На родине и помирать легче... - Какой из меня теперь работяга! Разве сторожем где-нибудь. И то не доверят. Скажут - "из бывших". - Не дело говоришь!
– Офоня даже обиделся.
– Я за тебя, Вавила Дмитрич, и поручиться могу! - Вон как! Ну спасибо, Офонюшка. Твоя порука пригодилась бы. Только переезжать мне, пожалуй, не стоит. Поздно. Да и землякам, чтобы принять меня, бывшего, как вы называли, экс... эксплуататора, надо старое забыть... А возможно ли? - Старое все забыто, - сказал Офоня. - Почти забыто, - уточнил Дорофей. - Вот-вот, почти... Это ты правильно подметил. Нет, брат, оставим этот разговор. Спасибо вам на добром слове, но старого пса к цепи не приучишь. Здесь мне все же лучше. Здесь я - пенсионер и все... Таких много. А там...
– Он не договорил, махнул рукой.
– Давайте-ко поднимем по чарке да вспомним, как воевали... Расстались по-доброму. Обещали наведываться к Вавиле, не забывать его. Отойдя от дома на некоторое расстояние, Дорофей и Офоня обернулись. В синеве влажных апрельских сумерек яркими прямоугольниками светились окна. Нашли окно Вавилы... Оно казалось придавленным к земле массивной громадой дома. Через два дня решился вопрос о продаже колхозу двух арендуемых тральщиков, и делегация вернулась домой.
3
Приехав из Архангельска, Климцов первым делом пошел к Панькину. Неустойчивая весенняя погода действовала на Тихона Сафоныча угнетающе, настроение у него было кислым - побаливала голова, не давала покоя старая рана в боку, в последнее время начал еще донимать ревматизм. Однако Панькин решил превозмочь все эти хвори и навестить Родиона Мальгина. Он собрался было идти, но тут явился Климцов. - Добрый вечер!
– Иван снял шапку и торопливо, словно оно ему надоело, сбросил с плеч пальто и прошел в горницу.
– Такое дело, Тихон Сафоныч: купили мы два тральщика. Те, которые у нас в аренде. - Вот как!
– Панькин сразу оживился, услышав такую приятную весть.
– Ну а тот, ради которого ездили? - Старый, изношенный. Офоня сказал, что плавать на нем от силы можно две-три навигаций. От покупки отказались. - Ну что ж, это по-хозяйски. - Я последовал вашему совету. В самом деле, если бы не Панькин, мысль о покупке двух судов не пришла бы Ивану в голову. - Пожалуй, надо дать телеграмму на тральщики, чтобы команды знали... обратился он к Тихону Сафонычу. - Радировать можно. А деньги за суда еще не уплачены? - Пока нет. Завтра перечислим. - Не торопись. На общем собрании вопрос ведь не обсуждался. Прежде надо собрать правление, потом собрание. Колхозники сперва прикинут, во что это приобретение обойдется, какая будет хозяйству выгода да не ударят ли тральщики по их карману. Все не так просто. Ты думаешь, с ходу денежки выложил - и делу конец? - Я упустил все это из виду, - признался Климцов. - В делах нужен порядок, - поучал Панькин. В душе он, конечно, радовался, что колхоз наконец купит свои суда, хоть и старенькие. Как он, бывало, мечтал об этом!
– Оформишь все с этими тральщиками, а после надо копить деньги на новый. Рыбы в море становится все меньше, плавать за ней придется далеко... Вспомнив о своем намерении навестить Родиона, он предложил Климцову: - Я собираюсь к Мальгиным. Давно не бывал у них. Только в сельсовете и встречаюсь с Родионом. Идешь со мной? Иван замялся. - Я бы охотно, но... домой надо. Баня топлена. Молодая женка скучает...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Родион Мальгин стоял возле стола с какой-то бумажкой в руках, и вид у него был весьма озадаченный. - Здравствуй, Тихон Сафоныч! Проходи, садись. Густя, подогрей-ко самоварчик, - сказал он жене, которая что-то шила в горнице. На подоконнике сидел дымчатый белогрудый кот и старательно намывал лапками гостей - по примете. В избе было тепло, пахло жареной рыбой. Августа вышла из горницы, поздоровалась, повязывая на ходу ситцевый фартук. Невысокая, полногрудая, с аккуратным тугим узлом русых волос на голове, она вся была какая-то домовитая, ласковая, уверенно-неторопливая. Одним словом, хорошая жена, олицетворение семейного уюта и благополучия. Панькин сел, пригладил поредевшие волосы рукой. - Зашел навестить вас. Давно не был. Чем занимаетесь? - Да вот братец задал мне задачку. - Какую?
– Панькин понял, что речь идет о Тихоне, который служил в торговом пароходстве во Владивостоке. - Вот послушайте!
– бумажка, которую Родион держал в руке, оказалась телеграммой.
– "Женюсь. Благослови. Приезжай. Свадьба первого мая". - Ну дает у тебя братец! Наконец-то собрался жениться! Ему уж, поди, за сорок? - Да. Возраст, можно сказать, критический для женитьбы. Любопытно, какая краля его там захомутала? Посмотреть бы... Но как? Владивосток - не Архангельск, до него не рукой подать. Он, небось, думает - сел да поехал. А одна дорога чего стоит! - Да-а-а, - Панькин по привычке почесал затылок.
– Задачка не из легких. - До первого мая осталось чуть больше недели, - размышлял Родион. Аэродром у нас действует последние дни... - Да. Потом Чубодерова не жди до конца мая, пока посадочная площадка не просохнет, - посочувствовал Панькин - Тихон-то ведь домой вернуться намеревался. Я помню, писал он тебе, что тоскует по Унде. - Собирался. Да разве молодая жена поедет в такую даль? Я хоть и не знаю ее, не видал, однако думаю так, - вздохнул Родион.
– И если рассудить здраво, видимо, и сам Тихон уже крепко прижился там... У нас условия плавания особые, нам надо промыслом заниматься, а он не рыбак - капитан торгового судна, в своем роде морская аристократия. У них ведь дела: привез - увез, и все заботы. Придут в порт - ходят в отглаженной форме и в белых перчаточках. А мы самые что ни на есть обыкновенные работяги. У нас роба в рыбьей чешуе, сапоги в тюленьей крови... Разве может он находить рыбные косяки да по нескольку недель в море возле одной-двух банок4 крутиться? А штормовать с тралами на борту? Вряд ли...
– Родион говорил спокойно, но чувствовалось, что он переживает разлуку с братом.
– Жалко, что не прибился Тихон к родному берегу. Война все спутала. Не она остался бы на Севере... Тихон Сафоныч задумался. Родион был прав. - Это верно, - наконец вымолвил он.
– Моряк моряку рознь. И хоть все плавают, да не одинаково. А Тихона там, видимо, ценят и уважают. Квартиру имеет... Теперь вот семьей обзаводится. Это много значит, когда на берегу жена ждет. А все же, Родион, не мешало бы его еще разок прощупать. Вот будет Климцов покупать новый тральщик - пригласи на него Тихона. Авось клюнет... - Попробовать можно, но я надеждой себя не тешу. С чем вернулись из Архангельска покупатели? - Договорились о приобретении арендуемых тральщиков. Осталось выполнить формальности. - Это здорово!
– Родион взволнованно заходил взад-вперед.
– Хоть и старенькие суда, да будут свои. Климцов, кажется, смекалкой не обижен. Есть хозяйская жилка. - Парень дельный! Он еще себя покажет. - Нет, на свадьбу ехать не придется, - решил Родион. Приглашение брата не выходило у него из головы.
– Да вот еще забота: Елеська в этом году кончает десятый класс. Я его агитировал по мореходной части, но у него душа к другому лежит. Хочет ехать в архитектурный институт. Вот те и поморский сын! Нет чтобы идти по дороге отцов-дедов. - Уже подал заявление? - Собирается. Августа налила им по стакану чаю, выжидательно посматривая на Панькина: "Что он скажет о решении сына?" Знала, Родион всегда считался с мнением Тихона Сафоныча. - А почему все-таки в архитектурный? Разве есть такие задатки? поинтересовался Панькин. - По черчению, видишь ли, у него высокие оценки. А к архитектуре он тяготеет, должно быть, еще с той поры, когда на лавке из кубиков дома сооружал, - усмехнулся Родион. - Так не отговаривай его. Пусть учится. Хотя по мне так лучше было бы, ежели бы он стал рыбаком. Но ведь у молодежи свой интерес в жизни. Мешать им неразумно. Августа благодарно глянула на бывшего председателя. А Родион удивился: раньше Панькин старался удержать молодежь дома, на промыслах. Что такое с ним произошло? Или теперь рыбаки стали не нужны, поскольку он больше не председатель? - А семейная традиция? Ты, Тихон Сафоныч, раньше частенько о ней говаривал. - Традиция традицией, а раз у парня своя цель, пусть добивается. Может, из него хороший зодчий получится. Может, у нею талант! А мы этот талант в море утопим... - И что такое делается с молодежью!
– сказал с неудовольствием Родион. Мы вон, бывало, за честь считали, если на ванты пошлют или хоть на камбуз картошку чистить. А они...
– не договорил он. Очень уж хотелось Родиону, чтобы сын был помором - плавал бы на колхозных судах, женился на рыбацкой дочери и зажил своим домом тут, в селе. - Ну а дочь как?
– спросил Тихон Сафоныч. - Та еще трешки да колы из школы носит. Устал воспитывать... - Полно!
– вступилась за Светлану Августа.
– Много ли трешек-то? А единица одна была еще осенью, да и то случайно. Уж ты, муженек, не позорь Светку-то! - И понимаешь ли, - продолжал Родион, не придав значения замечанию жены, понимаешь, Тихон Сафоныч, теперь она жинсы просит. - Чего чего? Жинсы? - Ну эти самые, штаны... Я спрашиваю: "Зачем тебе штаны? Ты ведь не мужик". А она говорит: "Мода такая" - "А где носить их будешь?" - "А тут, в селе. Иной раз, говорит, холодно, ветер поддувает, дак в штанах теплее..." Видал, Тихон Сафоныч? - Нда-а-а... Ну что же, купи ей жинсы, раз надо. Августа рассмеялась. - Да джинсы! Не жинсы... - Ну джинсы. А где я их возьму? В Архангельск надо заказывать. И есть ли там - с нашлепками, с молниями, да еще, говорит, потертые. Вишь, моднее потертые-то... - Купи матерьялу в рыбкоопе, Августа сошьет. А потрет Света сама, на реке с песочком, - рассмеялся Панькин. - Слава богу, хоть вы-то, Тихон Сафоныч, улавливаете веяния современной моды, - полушутя заметила Августа.
– Отец, ну, отец! Ты же глава сельсовета, тебе не к лицу не понимать этого! - Вот потому-то и не надо жинсов, что я - глава сельсовета. Какой пример подадим другим? Что, ежели все девки и молоды женки в жинсах заходят? Это у нас-то! В старом поморском селе! - Тебя не переубедишь, - махнула рукой жена. И переглянулась с Панькиным, который от души смеялся, слушая перепалку. - И ты в жннсах пойдешь?
– обратился Родион к Августе. - А что? И я пойду, если под настроение. Возьму тебя под руку и пойду в джинсах в клуб. Худо ли? - Фигура не та. Задок луковкой... - Сяду на диету, - глаза жены рассыпали веселые искорки. - Диета не поможет. - Много ты понимаешь! Я по науке. Родион отпил чай из стакана, недовольно пошмыгал носом. - Вот ноне жизнь какая, Тихон Сафоныч. И надо нам быть настороже, чтобы старинные традиции вовсе не потонули в западных жинсах! - Да джи-и-инсы!
– опять поправила Августа. - Ну ладно, - примирительно сказал Панькин.
– Вот ты говоришь раньше... А куда нам с тобой было податься из села с четырьмя-то классами? В Архангельск на лесозавод - бревна катать? Или на пристани грузчиками? Уж лучше плавать. И потом, в прежние времена глава семейства старался удержать детей дома, потому что ему нужны были работники. Один на карбасе или на еле в море не выйдешь за той же селедкой. Кто помощники? Да сыновья, дочери, зятья... И ловецкие угодья распределялись по числу душ. А теперь этого нет. Теперь для молодых - институты, техникумы, училища всякие. Города манят теплом, светом, весельем... Вот и уезжают. И на канате не удержишь. Хотели бы, да, не в силах. Такая, брат, логика жизни. Августа заметно повеселела. - Правильно говорите, Тихон Сафоныч. У нынешней молодежи жизнь совсем другая, интересы - тоже. Родион молчал, отпивая чай маленькими глотками и глядя куда-то в угол. - Так, да и не так, - сказал он наконец.
– Трудной работы не хотят делать. За чертежной доской в городском уюте куда легче, чем на Канине рюжи норить или в море за треской да селедкой мотаться. Вот в чем причина. Прежде всего! - Одна из причин, - осторожно поправил Панькин.