Прощайте, скалистые горы!
Шрифт:
— Чего же тогда спрашиваете? — обиделся Шубный и, разыскав Ломова, тайком спросил его: — Финляндия, значит, того, как её?…
— Товарищи! — громко сказал Федин, и гул смолк. — Это событие, та-скать, приближает день нашего наступления. Сейчас командованию надо знать, что будет на стороне врага с выходом Финляндии из войны. Наш ночной «язык» к утру устарел. Это говорит о многом.
На стихийно возникшем митинге говорили долго. Каждому хотелось сказать что-то своё, накипевшее за многие месяцы обороны.
Антушенко прискакал из батальона. Спешился около комендантского
Растокин только что вернулся из штаба. Он сидел на полу и рассматривал большую карту. Лицо комбрига было чем-то озабочено.
— Легок на помине, Анатолий Прокопьич. Заходи, очень нужен, — Растокин передвинул карту, давая место Антушенко. — Приказано направить небольшой отряд в десять человек к посёлку Леастарес для уничтожения бензохранилища. Пойдёт группа, состоящая из командира, радиста, сапёров и разведчиков.
Антушенко разделся, сел около Растокина на полу. Комбриг провёл карандашом по карте от Муста-Тунтури до местечка, обведённого двумя красными кружочками, и сказал:
— Основной запас бензина у северной группировки немецких войск сконцентрирован на Леастарес. Вы понимаете смысл операции?!
— Там же аэродром, усиленная охрана, — предостерёг Антушенко, разглаживая карту от Муста-Тунтури до Леастарес.
— Вот поэтому-то и нужна небольшая группа разведчиков. Предлагают командиром лейтенанта Ломова, — Растокин вопросительно взглянул на Антушенко и добавил: — Кандидатура вполне подходящая. Владеет немецким языком, а это большое дело.
— Федин знает, кого рекомендовать. Ломов снимет часовых на Леастарес, как сегодня ночью…
— Я не сомневаюсь в этом, — весело сказал Растокин, вставая с пола, и предупредил: — Но пока в бригаде об этом приказе знаем только мы с вами. Ломова рекомендую я.
Антушенко удивлённо посмотрел на комбрига.
На пороге появился Егорыч, неумело козырнул и доложил:
— К вам тут два человека просятся, товарищ полковник, с голубыми погонами, стало быть, авиация…
— Пусть заходят, — разрешил Растокин.
В землянку вошли смуглолицый, немолодой, но очень подвижный лейтенант и белокурая девушка — сержант, с туго набитой зелёной сумкой.
— Товарищ полковник, — доложил лейтенант, — прибыли в ваше распоряжение из авиаполка.
— Ласточки опускаются к земле перед самым дождём, — приветливо сказал Растокин, знакомясь. И спросил: — А какими птичками поддержит нас авиация?
— Что прикажете, товарищ полковник, — отчеканил лейтенант и, улыбнувшись, добавил: — Когда наши ласточки в небе летают, говорят, у вас в пехоте хлопот мало.
— Хлопот всем хватит, — ответил Растокин и, увидя, что Антушенко направился к двери, остановил его:
— Анатолий Прокопьич! Отыщи свободную землянку в стороне от штаба, это для тех товарищей, о которых говорили. А о приказе — ни одному человеку, сам понимаешь. Как освободишься — быстрее заходи, тогда и остальное решим.
ГЛАВА 11
Растокин и Антушенко давали последние указания Ломову, взволнованному до глубины души доверием, которое ему оказало командование, посылая на Леастарес. Это были не просто указания, а советы боевых командиров, видевших виды в тылу врага на сопках Заполярья. Глядя на Ломова, Растокин представил себе полыхающие в огне бензохранилища, подумал, что враг будет наверняка преследовать смелую десятку разведчиков. «Вырвутся ли они из вражеских тисков?»
— Я приглашаю вас на день победы к себе. Плясать русского можете? — неожиданно спросил комбриг.
— Плохо, — улыбаясь, ответил Ломов.
— Это уже не годится. Мы закатим такой бал — сопки задрожат!
Вошёл Федин и доложил комбригу, что все отобранные для операции люди разместились в отдельной землянке.
— Отлично, — сказал Растокин и повернулся к Ломову. — Да, вот ещё что. Очень трудно будет пробиваться сюда, идите на Мурманск, к Карельскому фронту, тем более, если он начнёт наступление. Мы с Рыбачьего пойдём к нему навстречу спустя сорок восемь часов.
— Учту, товарищ полковник.
— В крайнем случае отсидитесь в сопках, дождитесь подхода частей фронта. После взрыва хранилища немцы так просто не отпустят вас. Об этом не забывайте. Избегайте боя, иначе долго не продержитесь.
— Благодарю вас за советы, товарищ полковник.
— Не теряйте времени, — Растокин протянул Ломову руку, ласково посмотрел ему в глаза и тихо сказал: — Желаем успеха… Ждём с победой!
Федин и Ломов вышли из землянки, спустились в лощину и быстро пошли к подножью противоположной сопки. Здесь стояла одинокая землянка. Сейчас в ней было весело и оживлённо. Матросы встали, окружили своих командиров. Глядя на крепкие фигуры матросов, Ломов почувствовал и себя сильнее. Готовясь к опасной операции, они не думали о смерти, шутили, смеялись, и в этой неподдельной радости Ломов видел нерушимую силу русского моряка.
Перед ним стояли богатыри Чистяков и Борисов, худенький матрос Козлов, поправившийся после лёгкого ранения. Неразлучные Громов и Ерошин стояли, как в строю. За ними виднелось довольное, чему-то улыбающееся лицо Шубного. Влюблёнными глазами смотрел на командира отряда такой же молоденький, как и Ломов, радист Башев из роты связи.
Скрипнула дверь, и в землянку вошли неторопливые, даже, на первый взгляд, угрюмые, два сапёра. У каждого из них было по два ящика со взрывчаткой. Они хотели было доложить Федину о прибытии, но тот кивнул на Ломова и отошёл в сторону. Сапёров Чупина и Драгунова, лучших подрывников бригады, разведчики знали давно. И тот, и другой окали. Они были земляки, ходили по-медвежьи, вразвалку, сами шутили редко, но посмеяться любили. Матрос Чупин, находясь с первых дней на сухопутном фронте, имел столько лёгких ранений, что со счёта сбился. И часто после ранения он говорил: «Чёрт семерым нёс осколки, а мне одному достались». Драгунова, наоборот, ни разу даже не царапнуло, хотя нередко случалось, что он чудом спасался от гибели.
Началась подготовка к рейду. Вскоре к разведчикам пришли Хорев и Антушенко. Начальник политотдела принёс с собой свежие газеты, последнюю сводку информбюро. Он прочитал её, сидя среди матросов. Сама собой началась непринуждённая беседа.
— Вы будете заместителем Ломова по политчасти, — обращаясь к Чистякову, сказал Хорев. — Сколько коммунистов у вас?
— Пять человек: Борисов, Громов, Ерошин, Драгунов и я.
— Комсомольцев?
— Радист Башев и командир.
— Отлично, — сказал Хорев, доставая трубку. — Выходит, беспартийных… — начальник политотдела задумался, подсчитывая.