Прощайте, скалистые горы!
Шрифт:
В комнатушку вошли матросы.
— Товарищ лейтенант, возьмите телогрейку, а то у нас прохладненько стало, — предложил с виду самый старший из матросов Шубный. Ломов заметил в его курчавых волосах густую седину.
— Спасибо… товарищи.
Шубный немного помялся и с ласковым добродушием сказал:
— Мы вот с Титовым сейчас за хворостом пойдём для бани. Утром приходите помыться, с дороги — самый раз.
Разговаривал он певуче, с говорком на «ё». Чувствовался настоящий северянин.
— И за это спасибо. Обязательно приду, — ответил Ломов.
—
— С Волги, саратовский.
— Издалека, — разочарованно произнёс Борисов. — Я ленинградский.
— Какой ты, Мишка, ленинградский! Твои же Струги Красные к Псковской отошли. Ты уж говори: «Мы псковские», — подшутил Мельников.
Рядом с землянкой вдруг грохнул разрыв снаряда, потом ухнуло где-то в стороне. Ломов накинул шинель и вышел из землянки. За ним выбежали матросы.
В небе разорвался осветительный снаряд и, плавно покачиваясь, стал опускаться над полуостровом.
— Осветительные бросает, дрожит, собака, — произнёс кто-то.
К Шубному подошёл Титов, дал ему клинковый штык.
— Пойдём, Фома, а то без дровишек останемся, — сказал он, расправляя чёрную пушистую бороду.
Они быстро скрылись в темноте, направляясь в сторону переднего края, где ещё сохранился небольшой кустарник.
Старшина роты мичман Чистяков проснулся раньше обычного. Его богатырское тело не умещалось на нарах. Спал он «калачиком» или подымал ноги на фанерную стену. Часто ругал тех, кто строил эти нары, не рассчитывая на его рост.
Под соломенной подушкой мичмана лежал большой кисет, в который можно было поместить три месячных пайка махорки. Курил он много и даже ночью.
Вставать Чистякову не хотелось. Он набил трубку махоркой, зажёг спичку и увидел лежащего Ломова. Соображая, кто бы это мог быть, он опять зажёг спичку.
— Дневальный! — вполголоса позвал Чистяков.
Никто не ответил. Слышалось ровное дыхание спящих, кто-то громко храпел. Чистяков встал, вышел из комнаты.
— Мельников! Ты оглох, что ли?
— Вроде нет, товарищ мичман, письмом увлёкся, а что?
— Кто это у меня там спит, лейтенант какой-то?
— Не какой-то, а командир нашего взвода, — ответил Мельников, кладя карандаш.
— Когда прибыл?
— Вчера, перед отбоем.
— Что же меня не разбудили?
— Он с командиром пришёл. Песни пели, а потом фрицы так долбили по нашей сопке, аж страсть, — приврал Мельников. — В такую трескотню нельзя было не проснуться. Вас будить, знаете как… а пушек в роте нет.
— Это зря, я очень чуткий.
Мельников не выдержал и рассмеялся.
— Баню ушли топить?
— Ушли Титов с Шубным.
— Порядок, — сказал Чистяков и направился в комнатушку.
Мичман зажёг спичку, стряхнул со стола хлебные крошки и, передвинув из-под своих нар к нарам Ломова серую оленью шкуру, взял свёрток с бельём и направился в баню. У порога он остановился и, подозвав Мельникова, строго сказал:
— Смотрите, чтоб порядок был!
ГЛАВА 2
Капитан-лейтенант
Федину было около тридцати лет. Неторопливый, с добродушным выражением лица и глубокими ямочками на щеках, он казался покладистым и невозмутимым офицером. В то же время он был строгим, волевым командиром, в меру серьёзным и весёлым, а в бою бесстрашным.
Ломов пришёл к Федину сразу же после завтрака. Командир роты усадил его напротив себя, застегнул воротник заметно поношенного, но аккуратно сидевшего на нём тёмно-синего кителя, вытер платком большую лысину и сказал:
— Автобиографию твою по лицу вижу: до вчерашнего дня учился, теперь, та-скать, женили на взводе и отделили… — Федин говорил тихим и глухим голосом. — Однако коротко расскажи о себе…
Ломова такое начало разговора ободрило. Он думал, что командир роты для продолжения знакомства устроит ему экзамен по сухопутной тактике.
Федин внимательно выслушал Ломова, потом рассказал о боевом пути бригады морской пехоты, о роте и незаметно перешёл к недостаткам во взводе, которым будет командовать лейтенант.
— Взвод долго был без офицера. А это сказалось на многом, — заключил командир роты.
— У меня сейчас большое желание взяться за дело, а сил и энергии, думаю, хватит.
— Вижу, — согласился Федин и его приветливые глаза, сузившись, улыбнулись. — Составь расписание занятий с матросами взвода. Политбеседы проводить приходилось?
— Один раз в училище. — Ломов покраснел, вспомнив, как он провалил эту политбеседу, хотя усердно готовился к ней. Он тогда без остановки прочитал за несколько минут конспект. Прочитанные листы подкладывал друг под друга и до того увлёкся, что не заметил, как перешёл к той страничке, с которой начал.
И он рассказал об этом Федину.
— Она у всех памятна, первая политбеседа. Я тоже, помню, минут за пятнадцать отмахал конспект и перекур объявил. Начальство поругало меня и говорит, что к занятиям, та-скать, готовиться надо. Но дело разве в этом только? Чтобы провести хорошую политбеседу, много знать надо. Вот попробуй, хотя бы неделю не почитай газеты — и… отстал от событий. Надо каждый день работать над собой. То, что ты познал нового сегодня, пригодится тебе завтра, через месяц, год. Когда будет багаж политических знаний, тебе захочется не читать конспект, а много рассказывать. Политическое воспитание личного состава — одна из основных задач командира, это, та-скать, большого калибра снаряд, которым бьём по врагу. А ты должен стремиться к тому, чтобы этот снаряд у тебя не был холостым.