Прощайте, скалистые горы!
Шрифт:
Ломов, слушая разговор матроса, думал о будущей операции. Он чувствовал, что бой предстоит необычный, и не только потому, что он впервые должен командовать на вражеском берегу. Ему хотелось быть в этом бою не таким, как тогда, в бухте Тихой, доказать всем и самому себе, что он не трус, не слабовольный юноша с офицерскими погонами. Лейтенант последнее время засиживался над боевым уставом пехоты. Перечитывая обязанности командира взвода в бою, он глубоко понял смысл слов: «Командир взвода личным примером увлекает бойцов…» В землянке появился Чистяков с коробкой запалов к гранатам. Следом за ним пришёл
Около землянки командира роты Ломов встретил командира другого взвода разведки — старшего лейтенанта Великанова. Низенький и худенький, уже в годах, старший лейтенант поздоровался с Ломовым, поправил на носу большие очки в роговой оправе и открыл дверь землянки. Федин готовился к совещанию с командирами приданных взводов.
На столе лежала карта, на ней — газета, исчерченная красным карандашом. Ломов заметил много чёрточек, кружочков, стрелок, пересекающихся нитей и два слова — «Суура-Ниеми». Это был набросок плана будущего боя, взаимодействия всех сил отряда, пути движения вперед и отхода. Ломову казались непонятными хитросплетения всех этих красных нитей, и он подумал: «Не заблужусь ли я на незнакомой местности?»
Совещание началось. Федин говорил о боевой задаче отряда, и Ломов впервые увидел лицо командира строгим и напряжённым. Федин заново чертил на газете красным карандашом мыс Суура-Ниеми, отметил два дальнобойных орудия на северной его части, выступающей «языком» в море, одно орудие на восточном берегу и небольшой гарнизон на западной стороне мыса. Перед тем как поставить боевую задачу перед каждым взводом в отдельности, командир роты сделал паузу. Ещё до совещания он думал о Ломове. Молодой лейтенант не имел боевого опыта, но командовал взводом, который был намного больше, чем у Великанова, и поэтому должен получить более ответственную боевую задачу. Так и решил Федин. Но сейчас, смотря на пожилого, опытного Великанова и годного ему в сыновья Ломова, чуть было не изменил своё решение. Федину хотелось, чтобы Ломов встретил первый бой с меньшей опасностью.
— На уничтожение двух орудий, — начал он после паузы, — пойду со взводом я, к третьему, на восточный берег…
— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите мне, — не дал договорить Ломов, боясь что Федин назовёт Великанова и тогда невозможно будет уже изменить решение командира.
В глазах капитан-лейтенанта сверкнули приветливые огоньки.
— К третьему орудию пойдёт… взвод Ломова, — продолжал он. — Ты, Великанов, высадишься на западном берегу, там десятка полтора землянок, уничтожишь небольшой гарнизон и поможешь нам.
Зазвонил телефон. Федин взял трубку.
— Слушаю!… Нет, всё время в землянке, товарищ капитан второго ранга… Да, да… — Федин несколько раз взглянул на Ломова, молча слушая начальника штаба по телефону, а когда тот, видимо, закончил, ответил: — Поздно уже… Есть, учту.
Ломов, склонившись над столом, не заметил, что говорили о нём. Он всматривался в красные стрелки и кружки, исчертившие газету, и видел вместо них двигающиеся взводы и группы отряда, командиров. Теперь он уже ясно представлял план операции от высадки десанта до возвращения на Рыбачий.
ГЛАВА 4
Полуостров окружала ночная темнота, хотя времени ещё было мало. Не переставая, шёл снег. Он крупными хлопьями падал на землю. В землянках разведчиков заканчивались последние приготовления перед высадкой в тыл к немцам.
— Все готовы? — спросил Ломов, возвратившийся от командира роты.
— Мы, как пионеры, всегда готовы, — сказал Борисов, подходя ближе к Ломову, — а вот куда высадят, не знаем.
Ломова обступил весь взвод, но никто больше не спрашивал, видя, что командир хочет говорить.
— Давайте-ка сюда стол, лампу, садитесь поближе, — предложил лейтенант и, расстелив на столе карту, продолжал: — Товарищи! Сегодня в 23.00 мы должны в полном боевом снаряжении прибыть к причалу у посёлка Приманки и в 23.30 на катерах выйти в море. Высаживаться будем на мыс Суура-Ниеми.
— А что я говорил?! — воскликнул Борисов, прихлопнув на затылке шапку.
Ломов чертил на газете план операции, как это делал Федин, говорил о боевой задаче, не замечая, что всё громче и громче звучат его слова. Казалось, он чувствовал себя не в землянке, а там, на вражеском берегу, в бою.
Бывалые матросы с еле заметной улыбкой слушали лейтенанта, думая про себя: «Растолковывает, как новичкам, а сам-то и боя порядочного не видел». Ломов замолчал и вопросительно посмотрел на окружающих: не знал, ставить ли боевую задачу каждому матросу, как это сделал Федин перед командирами взводов. Но долго размышлять он не стал и, садясь к столу, добавил:
— Наша задача — уничтожить гарнизон, взорвать пушки, сравнять с землёй жилища врага. Не так-то уж много, правда? А как это сделать, думаю, вы лучше меня знаете. Есть вопросы?
— Нет. Всё ясно.
— Прошу сдать документы. Поторопитесь, товарищи, время на исходе.
Взгляд Ломова задержался на Громове и Ерошине. Вспомнил, как они и слушать не хотели о том, чтобы остаться в землянке. С разрешения Ломова они ходили к Федину просить его взять их в операцию. Узнав, как Ерошин с Громовым попали на Рыбачий, матросы отнеслись к ним с особенным уважением. Новички быстро привыкли к новому коллективу, знали почти всех по фамилии, но пока ещё держались друг друга. Выйдет Ерошин из землянки — Громов за ним. Сел Громов писать письмо — и Ерошин тоже. Но к Федину с просьбой ходил один Ерошин. Громов всё подбадривал друга, но когда подошли к землянке командира роты, он остался у входа, сославшись, что коллективно обращаться не положено. Федин разрешил взять друзей в операцию.
Документы, ордена и медали складывали на столе. Ломов достал свой комсомольский билет, раскрыл его и увидел небольшое фото вождя. Он торопливо сделал короткую надпись на обороте портрета и положил его во внутренний карман кителя.
Десантники были готовы к маршу. Курили, не зная, когда снова удастся затянуться махорочным дымом. В новых белых маскировочных халатах они словно помолодели. Матросы теснились около входа в землянку, подшучивали над Шубным. Тот, нисколько не смущаясь, сидел на корточках около чугунной «буржуйки», жёг немецкие листовки, подобранные около землянки. Изредка он посматривал в котелок с супом, качал головой и снова бросал в огонь разноцветные листовки.