Прощение славянки

Незнанский Фридрих Евсеевич

Гордеев невольно улыбнулся. Он сам таких историй знал вагон и маленькую тележку. Может, когда-нибудь засядет за мемуары. Или за детективные романы. Если только к старости от всего этого тошнить не будет.

Минуточек, однако, прошло не меньше десяти, прежде чем окошко открылось снова:

– А нету у нас здесь такого – Гордеева.

– Тьфу ты, – сказал адвокат, выругавшись про себя значительно длиннее. – Гордеев – это я, я адвокат!!! А мне нужен Капустин. Капустин Андрей Леонидович, будьте внимательней, пожалуйста.

– Не учите меня работать.

Гордеев насилу удержался от ответной реплики.

Окошечко снова закрылось и теперь уже открылось через несколько минут.

– Капустина тоже нету, – радостно сообщила веснушчатая физиономия.

– Как это нет?! Он арестован и посажен в СИЗО!

– Был посажен. Его в Москву отправили. Перевели то есть.

– Когда?

– Да сегодня утром.

– Вот черт! Куда именно? В какой СИЗО?

– Или в пятый, или в шестой. Так обычно бывает. А может, и в первый. Тут не отмечено. Сказано – по запросу Генеральной прокуратуры и по постановлению областной прокуратуры, вот и все.

– Ладно, теперь это уже неважно, – проскрипел Гордеев и поскорее вышел на улицу, чтоб не высказаться матом.

Сопровождающий прапорщик больше не требовался и остался внутри – встретил другого прапорщика и что-то увлеченно стал ему рассказывать.

Сделав серию глубоких вдохов, Гордеев стал обдумывать вопрос, зачем следователь Моисеенко так поступила – намеренно дезинформировала адвоката, приехавшего из Москвы. Ответа не было.

Значит, Капустина увезли в Москву… В Москве ситуация будет осложнена тем, что хотя Андрей Капустин – мент и должен быть гарантирован от соседства с уголовниками, на деле мог попасть куда угодно. Гордеев хорошо знал, что такое бывает. По чьему-то недосмотру или тем более по злому умыслу. И вот то, что он был вдруг переведен в Москву, настораживало.

Гордеев позвонил следователю Моисеенко, но на работе ее не застал и никаких разъяснений по поводу Капустина от ее сослуживцев не добился. Мобильный телефон у Моисеенко не отвечал. Вот ведь чертова баба! Когда выдавала ему разрешение на свидание с Капустиным, наверняка уже знала, что того нет в Волжске… Милая полная женщина, как же! Подлая толстая сука, блин.

Теперь надо было срочно возвращаться в Москву, потому что у Юрия Петровича складывалось нехорошее ощущение, что его водят за нос. Просто дурдом какой-то. Только-только Гордеев уже смирился с тем, что ближайший месяц, а то и все лето придется провести в этом захолустье (ну ладно, провинции), и даже начал постепенно ценить такой поворот событий (все же не пыльная Москва, Волга рядом), как все опять переворачивается с ног на голову.

Гордеев стал голосовать на краю тротуара – он знал, что вечером есть еще два самолета в столицу, и хотел вернуться сегодня же.

Машины не останавливались.

Не теряя времени, он позвонил в Москву, Меркулову. Когда-то он и сам работал в Генпрокуратуре, и бывшие коллеги по сей день не отказывали в помощи – что Турецкий, что Константин Дмитриевич. К Турецкому, конечно, обратиться было бы проще, но тот находился в отпуске. Гордеев попросил Меркулова

помочь оперативно выяснить, где сейчас содержится Капустин. Меркулов разговаривал с ним несколько странным голосом, но обещал к приезду Гордеева в Москву снабдить его всей необходимой информацией, а также разрешением на посещение клиента.

Едва Гордеев закончил разговор, рядом остановился джип.

Гордеев немного удивился – такие машины нечасто останавливаются перед голосующими, если, конечно, ты не молоденькая барышня. Впрочем, может, в Волжске все иначе?

– В аэропорт отвезете? Водитель, не поворачиваясь к нему, кивнул, и

Гордеев забрался в салон. Машина тронулась с места, и вот теперь Гордеев изумился – за рулем сидел Турецкий.

– Саня?! Ты что здесь делаешь?

– У меня отпуск, – хладнокровно объяснил Турецкий.

– Помню вообще-то, но ты же на море собирался… Вот так встреча, бывает же такое!

– Бывает, значит.

– А машина-то чья, Сань?

– Напрокат взял.

– Круто живешь, – покачал головой Гордеев. – И шапочка у тебя занятная. Прямо маскарад…

Турецкий стянул шапочку, и Гордеев расхохотался – лысина, да еще и татуировка! Но тут же оборвал собственный смех.

– Так ты…

Турецкий кивнул. Это был ответ на невысказанный вопрос. «Так ты здесь под прикрытием?» – «Да». Турецкий протянул адвокату визитку: «Долгих Петр Петрович».

– Ни рода занятий, ни адреса, ни номера телефона, – прокомментировал Гордеев.

– Такой вот я загадочный нынче, – покивал Турецкий. – А телефон пока старый.

Пока доехали до аэропорта, Гордеев рассказал, каким образом он оказался в Волжске.

– Халтуришь, значит, – усмехнулся Турецкий.

– Напрасно иронизируешь. Слово «халтура» когда-то обозначало плату священнику за отпевание. Так что это – святое.

– Ага, – кивнул Турецкий, – а еще оно означало даровую еду на поминках.

– Тебе бы такую даровую, – буркнул Гордеев.

– Поговорим лучше о тебе. Что натворил твой подзащитный?

– Это служебная информация, – надулся Гордеев.

– Как хочешь.

– Ладно, скажу по секрету. Костюм женский украл.

– Домушник, что ли? Мелковатое дельце будет.

– Сам ты домушник. Опер он. Вещдок замылил. И дельце не мелкое, а запутанное.

– Женский костюм? – засмеялся Турецкий.

– Женский костюм.

– Фетишист, что ли?

– Не знаю, я его пока что в глаза не видел.

– Да, Юра, интересная у тебя работа.

– А у тебя – отдых! – огрызнулся Гордеев.

– А главное, денежная, – продолжал подкалывать Турецкий. – Опер этот – сто пудов миллионер, я угадал?

– Много ты понимаешь. Ты хоть знаешь, например, что в Европе совсем не так?

– Что не так?

– Все не так. Государство платит адвокатам за защиту, а не обвиняемые.

– Ты это серьезно? – удивился Турецкий. – Впервые слышу.

– Абсолютно серьезно. И это общий европейский стандарт. Но только в уголовных делах.