Просека
Шрифт:
Старая хозяйка говорит, что немцы в Тихвине были месяц с небольшим, накануне сорок второго их выбили из города… Я — на кладбище без могил. Солнце уже спускается к лесу. Там, где я только что разрывал траву, что-то блеснуло. Это стёклышко от очков; я вытираю его, кладу в карман.
Только что я пил вкусную воду, вытекающую прозрачным бойким ручейком с этого кладбища. Почему-то осторожно ступая на свои же следы, выхожу к лощине, бреду обратно.
Напротив Веркиного дома живёт пожилой Яков Полетаев, он без левой руки. Просил нас выписать для него дров на базе, мы выписали, и он теперь при встрече приветливо
— Вот и студент с глухарями, — говорит Гриша, — где они?
— В лесу. — Я присаживаюсь, рассказываю о болоте.
— По ручью попал туда? — спрашивает Яков.
— Да.
— А не врёшь ты? — пугается чего-то старик.
— Как же вру, когда говорю, что видал.
— И табличек там нет никаких? На столбиках?
— Я не видел.
Он говорит, что лощина у начала ручья и болото были заминированы. Там осталось много мин. И он сам был в комиссии, прибивал дощечки, предупреждающие людей об опасности.
— Два года назад там старуха и девочка подорвались, — говорит Яков, — должны минёры приехать. Они там второй год уже роются и никак не разделаются. И проволоки колючей там нет?
Мне кажется, я видел обрывки проволоки, но не обратил на неё внимания.
— Понимаю, понимаю, — бормочет Яков. — Ах ты бродяжка! — ругается он и встаёт. — Это Сашка-дурачок снял проволоку: зимой я видел, он тащил моток её к станции. Это он. Надо в горсовет заявить завтра. А коров не пасли в лощине?
— Я не видел.
Он прощается.
— Ты на Курской дуге не воевал, Гриша? — говорю я.
Мне хочется, чтоб он сказал: да, воевал, и упомянул бы Петровск.
Нет, Гриша не был в тех местах. Во время Курской дуги он был на переформировании под Москвой…
В работу мы с Гришей втянулись, мышцы у нас не болят по утрам. Обитатели улицы нас уже знают. Проходим мимо компании женщин, стариков, старух, собравшихся посудачить перед сном. Заметив нас, они умолкают, присматриваются
— Это Веркины жильцы. — И продолжают беседу.
4
Вот и конец мая, а повестки с вербовочного пункта нет. Пряхин прислал письмецо: на моё имя корреспонденций никаких не приносила почтальонша; курс сдаёт зачёты; Федя хочет сдать экзамены досрочно и уехать домой. Яковлев Миша перевёлся на электромеханический факультет. На моей койке спит теперь Бес, а на койке Беса — новый студент, перешедший к нам из кораблестроительного института. Я несколько раз перечитал строчки, написанные наспех. На Магадан махнул рукой: не вызывают, и не надо, навязываться не буду. От Николая ответа на моё письмо нет… Последнее время всё тянет написать Вареньке Кунцевой. Но что написать? О чём? Я часто вижу её той маленькой и незаметной девчонкой, какой она была в школе. И такой, какой она стала. Вспоминаю нашу встречу. И у меня большое желание повидаться с ней и поговорить.
В будущем месяце работы будет мало: бездорожье приостановило доставку брёвен из леса, отгружаем в основном заготовленное зимой.
Настоящие рабочие без работы не останутся, они примутся за сплавной лес. «Проходная» бригада будет «на подхвате». Это значит, посадят на тариф и заставят убирать территорию перевалочной. Грише подобное не грозит: его маленькая бригадка уже грузит сплавные брёвна.
Лобов хочет проситься в какую-нибудь другую бригаду. Крылову и Стельченко всё равно — где бы ни работать, лишь бы не работать.
— Солдат спит, а служба идёт! — говорит Крылов.
Я же болтаться не хочу. И напрашиваться в какую-то бригаду я не хочу. Разнюхиваю, где в этом городе можно ещё найти работу. Говорят, начался сплав леса, сплавной конторе требуются сплавщики. В воднотранспортной конторе тоже можно найти работу.
Выпадает день, когда нашей бригаде выделяют только один крытый вагон для загрузки катушкой — полуметровыми берёзовыми швырками. К часу разделываемся с работой, я ухожу домой.
Бреюсь, переодеваюсь. По пути в сплавную контору захожу на почту, даю телеграмму на вербовочный пункт: когда отправка, прошу сообщить мне срочно. Но на душе спокойно. Вызовут — хорошо, не вызовут — бог с вами.
Сплавная контора размещается в новом бревенчатом доме. В пустой комнате за столом, на котором лежат счёты и какой-то журнал, сидит дядька с большой круглой головой. Я не знаю, кто это, но думаю, какой-то начальник. Говорю, зачем явился. Он вежливо предлагает сесть. Должно быть, он очень нервный. Ногами то дело шаркает под столом.
— Где вы сейчас работаете?
Я говорю.
— А до перевалочной базы?
Рассказываю, кто я, а он улыбается. Пожалуй, примет сплавщиком.
— Какая штука, вот какая штука, — говорит этот гора-человек, — понимаю вас, понимаю. Да… У меня тоже сын — студент. Он в университете учится. Да… Я рад вам помочь… Парень вы крепкий, и вы бы хорошо заработали… но я не могу вас сплавщиком взять.
— Почему?
— Понимаешь, — он переходит на отеческий тон, — ты опыта в этом деле не имеешь, и с тобой обязательно что-нибудь случится. Нет, понимаешь, я не могу тебя на сплав взять. Грех на душу не хочу брать…
Воднотранспортная контора за шлюзом. Здесь принимает меня иного склада человек, сухой и угрюмый. Изучив молча мой паспорт, молча возвращает мне его. Уставился неподвижным взглядом в стол, подперев голову рукой. И ничего не говорит.
— Где ж тебе дать работу, — наконец рассуждает он, не отрывая взгляда от стола, — какая сейчас у нас работа? Нет никакой работы. У нас зарплату по два месяца не получают — нет денег у нас. Наша водная дорога бедна. — Он подпирает голову рукой, находит взглядом какую-то другую точку. — Тут хоть сам ищи где-нибудь работу. И сбежал бы ко всем чертям, но… — опять молчание. Может, он так занят своими мыслями, что и забыл, зачем я к нему пришёл? — Это не организация, а такая шарашкина контора, что в свете другой такой и быть не может! — Он откидывается назад. Теперь вижу его глаза, в них печаль и скорбь.
Мы смотрим друг на друга, и я готов рассмеяться.
— Сдельную работу я могу дать тебе, — неожиданно говорит он. —
К нам поступают дрова на баржах. Распилить плаху пополам, поколоть и сложить дрова в поленницы там же на место — десять рублей за кубометр. Как?
— Согласен.
— Хорошо. Напарника тебе найдём. Пиши заявление.
— Я ещё не взял расчёт…
— Но будешь брать?
— Буду.
— Пиши. А приступать к работе можешь, когда сможешь. Хоть через две недели. Дрова там разгружают. Из тех ребят и возьмёшь себе напарника.