Проселочные дороги
Шрифт:
Люцина с мамулей, ясное дело, сидели у подножия каменной лестницы, и их трясло — и от холода, и от волнения. И хотя мне, наоборот, было жарко, их я погнала в ресторан. Велела ждать там, пока не съезжу на машине на ту сторону горы, хотя прекрасно понимала — после того как спустилась, Тереса уже давно могла пешком добраться до нас еще засветло. И не обязательно по той дороге, по которой я собиралась ехать, а по тропинкам напрямик. Кстати, этот аргумент я высказала мамуле с Люциной, уговаривая их переместиться в забегаловку. Если, скажем, Тереса идет в обход горы и доберется до нас, искать нас она в темноте будет, конечно же, не у
— Пусть отец ждет в ресторане, а мы поедем с тобой, — упорствовала мамуля.
— Отец?! И опять потеряются?
Убедила. С собой я уговорила ехать одного из проводников. И даже не особенно пришлось уговаривать, ему и самому было интересно. Это был первый случай в его практике, когда туристам втемяшилось в голову спускаться с противоположной стороны. Туристам, честно говоря, много чего втемяшивалось в голову, но такое...
В полной темноте добрались мы до деревеньки на границе. Назвать дорогу неважной можно было лишь с большой натяжкой. Никудышная — это вернее. Сравнительно небольшие отрезки ровного грунта сменялись участками, покрытыми то щебенкой, то булыжником, то просто в сплошных выбоинах, но я как-то доехала.
В маленькой деревушке было темно и тихо. Я медленно проехала вдоль хат, но в свете фар не увидела ни одной живой души. Проводник предложил остановиться и покричать: может, та пани уже спит, а услышав наш крик, проснется и выйдет. Я остановила машину и выключила двигатель. Выйдя из машины, мы с проводником заорали изо всех сил:
— Тересааааа!
Эффект был потрясающий — отозвались все собаки в округе. Нет, не только в этой деревушке, но и во всех — близлежащих и, наверное, не только близ. Неимоверная какофония самого разнокалиберного собачьего лая заполнила все пространство вокруг пас на расстоянии никак не менее пяти километров.
Разразившегося шума мне показалось мало, я усилила его, несколько раз подряд нажимая на гудок, собаки тоже наподдали, жуткое дело!
— Невозможно! — с удовлетворением произнес проводник. — Будь эта пани здесь в округе, она бы непременно проснулась. Мертвый бы проснулся! Может, хватит, собачки охрипнут.
Выехав из деревни, я остановилась за околицей.
— Подождем, — предложила я без особой надежды в голосе. — Может, услышала и теперь бежит сюда. Глупо получится, если мы у нее из-под носа уедем.
С полчаса мы подождали. Собаки постепенно успокоились. Пять километров за эти полчаса Тереса успела бы пробежать хорошим галопом, а если находилась дальше, то все равно бы нас не услышала. То есть услышать-то услышала, но не поняла, что этот шум подняла я.
Поехали обратно, внимательно глядя по сторонам — не вылезает ли из придорожной канавы знакомая фигура, махая руками. Никто не вылезал и не махал.
Мы вернулись к ресторану. Тересы там не было.
— И что будем теперь делать? — спросила Люцина.
Мамуля ни о чем не спрашивала. Она сидела молча, с трагическим выражением глядя куда-то вдаль. От нее, конечно, напрасно ждать разумного совета. Единственное, что она могла предложить — совершить нам всем коллективное самоубийство. Отец, естественно, целиком был занят тем, чтобы успокоить свою супругу, и ни о чем другом думать просто не мог.
Да, решать надо было нам с Люциной.
— Теперь я бы поела, — ответила я ей, — с утра ничего не ела. А что касается Тересы — не знаю.
— Никакая сила не заставит меня сдвинуться с места, — трагическим голосом заявила мамуля.
— Еще как заставит! Тебя просто вышвырнут из ресторана, когда будут закрывать.
— Тогда я буду сидеть во дворе!
— Можно узнать, что ты там высидишь? — не отставала Люцина. — И к чему эти драматические позы, не строй из себя... не знаю что! С Тересой ведь ничего не случилось, это известно. Даже если опять заблудилась, днем выберется.
— Вот я и говорю — надо ждать ее здесь!
— Где? В машине? На опушке леса? Расположиться цыганским табором? Ты будешь в бубен бить, а Янек отправится воровать коней.
— Лучше коров, напоит жену молоком. Нет, мои дорогие, надо возвращаться в Поляницу, туда нам будут присылать сообщения, я дала адрес. Все знают, что мы остановимся в Полянице.
— Но я все равно спать не буду! — упорствовала мамуля.
— А кто тебя заставляет? Не хочешь — не спи. Но по крайней мере будешь лежать в постели, а то ведь завтра опять замучаешь нас своими болячками.
Мамуля в сердцах заявила — нет у нее ни дочери, ни сестры, вместо них две змеи ядовитые, и Бог нас накажет за такое к ней отношение. И еще у нас на совести Тереса, непонятно почему. Отмахиваясь от отца, как от надоедливой мухи, она и его совесть не оставила в покое. Оказывается, у отца на совести несчастный Тадеуш, муж Тересы, который сейчас в далекой Канаде в отчаянии рвет на себе волосы. Как Тадеуш в далекой Канаде мог узнать об исчезновении супруги, мамуля не сочла нужным разъяснять.
На следующий день мамуля растолкала нас в четыре часа, заявив, что изголодавшаяся и промерзшая Тереса ждет на опушке леса недалеко от каменных ступеней, и, если мы немедленно ее оттуда не заберем, с ней случится нечто еще более страшное. И таким ярким был созданный ею образ несчастной Тересы, что мы, полусонные, не поев, не попив, в пять утра оказались у подножия проклятой лестницы. Никакой Тересы там не было.
— Существуют только две возможности, — рассуждала Люцина, пытаясь согреться в лучах утреннего солнца. — Или Тереса нечаянно перешла границу и пошла в Чехословакию, или ее опутал тот тип, с которым они спускались с горы. Другими словами, нашла себе хахаля и сейчас в каком-нибудь гнездышке воркует с ним, а мы тут с ума сходим и ждем ее, как стадо идиотов.
— Ну какое же стадо? — не согласилась я. — Всего четыре штуки.
Мамуля не поддержала такой несерьезный тон разговора, прервав его энергичным:
— Необходимо немедленно сообщить в милицию!
— Ты с ума сошла! — воскликнула Люцина. — Хорошенький подарочек будет сегодня нашей сестрице! Политические осложнения в случае нелегального перехода границы, а в случае хахаля — ненужный шум.
— Да что ты с этим хахалем привязалась! — рассердилась мамуля. В ранние утренние часы она, в отличие от нас, была свежа и бодра, как жаворонок, и проявляла неумеренную энергию и темперамент. — Тот молокосос мог вполне оказаться бандитом. Мог ее ограбить!