Прошлой ночью в XV веке
Шрифт:
— Папа! — вздыхает Морис Пикар, — ты же отлично знаешь, что буддизм не имеет ничего общего с вудуизмом.
Старый фавн подмигивает мне и вопрошает с торжественной многозначительностью, скрашивающей его ворчливо-фамильярный тон:
— Итак, вы решили вернуться на место преступления?
Я цепенею от ужаса. Значит, почтальонша все-таки проболталась, и все они в курсе моего вчерашнего незаконного вторжения в дом, где на тот момент отсутствовали хозяева.
— У него не было выбора, — с ангельской кротостью отвечает уроженка Маврикия, глядя куда-то влево, поверх моей головы. — Тогдаему пришлось бежать, нынче же пришлось вернуться.
Я сажусь к столу в гнетущей тишине, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Слава богу, почтальонша просто сообщила им о послании, которое записала для меня в комнате донжона, и эти намеки касаются только моей пресловутой прошлой жизни. Теперь можно вздохнуть спокойно. Уж если и нужно что-то расхлебывать, пусть это будут последствия ее гормонального бреда, а не моей профессиональной оплошности.
Пикар-отец хватает бутылку и тянется ко мне, чтобы налить вина. Его супруга хранит сосредоточенное молчание; обхватив костлявыми пальцами края суповой тарелки, она впилась в нее глазами, словно гадалка в хрустальный шар.
— Ее имя Изабо, не так ли? — чуть слышно спрашивает она.
— Не знаю, — отвечает почтальонша, с громким хлюпаньем втягивая суп. — Никогда не позволяю себе перечитывать записи, это нескромно.
— Она показывает мне дивную красавицу с длинными темными волосами и пышными грудями, но под конец худую, как скелет, — продолжает маврикийка, обводя взглядом кусочки овощей на дне тарелки. — Изабо… да, именно так.
Юный Луи уносит супницу на буфет и ставит рядом с толстенной папкой в истертом кожаном переплете. Когда он раскрывает, а потом захлопывает папку, из-под ее обложки вылетает облако пыли.
— На этом дереве множество всяких Изабо, — сообщает он, разворачивая передо мной широкий хрустящий пергамент, от которого пахнет плесенью. — Как по-вашему, которая из них?
Стараясь не проявлять чрезмерного интереса, я бегло просматриваю раскидистое генеалогическое дерево, испещренное неразборчивыми именами; некогда их тщательно выписывали старинным пером, но тушь давно уже поблекла.
— Лично я выбрал бы вот эту, — продолжает Луи, указывая на ветку где-то в середине дерева. — Изабо Анна де Гренан, 1412–1431.
— И всего-то девятнадцать лет! — укоризненно восклицает Морис Пикар, обращаясь ко мне. — Но что же с ней случилось?
Я пожимаю плечами в знак неосведомленности и поворачиваюсь к почтальонше, которая занята тем, что щедро намазывает маслом ломоть хлеба. Мне вспоминается ее вчерашний истерический транс и гневный крик: «Мерзавец!»
— Пятнадцатый век! — восклицает старик Пикар, качая головой и так же сокрушенно глядя на меня. — Долгонько же вы отсутствовали!
— А что вы думаете о реинкарнации? [28] — осведомляется его половина, и ее бесстрастное лицо озаряет еле заметная улыбка.
Я отвечаю, что мои интересы лежат, скорее, в области современной живописи и библиофильстве, — таким образом я надеюсь подбросить сразу две новые темы для беседы, но никто из них на мою уловку не клюет.
— Реинкарнация не пустое времяпрепровождение, — уточняет дама, — впрочем, она и не фатальна. Скажу больше: это явление встречается куда реже, чем принято думать. И осуществить ее, увы, весьма трудно.
28
Реинкарнация (перевоплощение) — переселение души умершего человека в новое тело.
— Моя жена имеет в виду нашу дочь, которую потеряла сорок восемь лет назад, упав с лестницы, — разъясняет мне тоном докладчика старый фавн. — С тех пор она безуспешно пытается реинкарнировать ее. Ей казалось, что лучше всего возродить Морисию в теле дочери Мориса, — тогда это осталось бы нашей семейной тайной. Но, к сожалению, жены нашего сына — все как одна! — отказывались совершать необходимый ритуал, и, в результате, мы выплачиваем алименты уже трем его бывшим супругам.
— Папа, месье Тальбо это совершенно не касается, — сухо отчеканивает ПГД Green War. — Я обязан перед ним отчитываться только по делам нашей фирмы.
Стараясь избежать этой темы, я спешу доесть свой минестроне, и юный Луи уносит мою тарелку. Над столом повисает тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих дров в камине. Затем Ядна Пикар встает, шелестя своими одеждами, и провозглашает тост, обращенный ко мне:
— Давайте поблагодарим Морисию за то, что она пригласила вас на свой день рождения. И пожелаем, чтобы это не оказалось простым совпадением…
Ее слова встречены многозначительным шепотом и понимающими улыбками; бокалы тянутся ко мне со всех сторон, красное вино искрится в сполохах каминного огня. В ответ я желаю присутствующим здоровья и процветания. После чего наклоняюсь к Джонатану Прайсу, который за весь обед раскрыл рот только для питья, и, указав на свежую деревянную заплату, размером два метра на метр, светлеющую в старинном дубовом паркете у дверей столовой, спрашиваю его, лишь бы сменить пластинку:
— У вас были проблемы с канализацией?
— Нет, просто в январе я убрал оттуда скелет, — говорит англичанин. — Как только мы нашли ему достойное место упокоения, нам сразу полегчало.
— Во времена Столетней войны существовал такой обычай, — разъясняет его друг, входя из кухни с чугунной гусятницей в руках, — убитого врага хоронили в жилых покоях, дабы попирать ногами его труп и, тем самым, глумиться над ним даже после смерти. К счастью, Мари-Пьер засекла это место. Вы, наверное, заметили его шпагу в холле: Джонатан счел нужным экспонировать ее, поместив в витрину…