Прошлой ночью в XV веке
Шрифт:
— Это было автоматическое письмо?
— Ну, уж нет, я ее слышала, как вас сейчас. Вы ведь заставили ее кричать от наслаждения, вот и вернули ей голос.
Она ставит в фургон последнюю корзину и поднимает откидной борт, потом треплет меня по плечу.
— Ладно, это я пошутила. А, впрочем… вы и вправду любовник хоть куда. Знаете, у нас, девушек, секретов друг от дружки нет… Угостите меня кофейком?
У стойки «Почтового кафе» она описывает мне во всех подробностях ночь любви, которую я провел с Изабо. Весь ужас в том, что каждая сцена, каждое объятие, каждое слово ложатся точно на свои места, как части мозаики, и, по мере ее рассказа, воспоминание о моем сне становится все более полным и отчетливым.
— Знаете, самое потешное, что сама она тоненькая, как былинка, и грациозная такая, зато «р» у нее раскатистое, словно звериный рык. В те времена это было модно. «Ох, до чего прриятно было терребить его торрчок!» Мы были на волосок от катастрофы. Хотите узнать, чего вы избежали?
Я отвечаю неопределенной гримасой.
— Она мне сказала: «Я хочу, чтобы Гийом уверрился, что это я. Чтобы он прризнал меня по звуку голоса: одолжи мне на врремя свой голос!» А я ей отвечаю: курочка моя, может, не надо? Я уж не стала говорить, что от одного этого вы можете навсегда лишиться мужской силы, — пожалела ее. Это ведь такая хрупкая, хоть и пылкая, душа, она себя не помнит от счастья, что возлюбленный пришел ее освободить. Но все же вам обоим лучше вести себя поаккуратнее.
И она придвинулась ко мне вместе с табуретом, который жалобно скрипнул под ее тушей.
— Я уж ей и так и сяк внушала, что трахаться с вами, конечно, сладко, но не стоит увлекаться, ведь вы с ней существуете в разных вибрационных сферах, а это может вызвать такие пертурбации, что не дай бог! Не забывайте: она знает, что мертва, но не понимает, с каких пор; и для нее вы — все тот же, прежний Гийом, какого она знала, и вы по-прежнему живы. В общем, я ей сказала, что вам обоим лучше убавить жару, и знаете, что она мне ответила?
Я взбалтываю ложечкой свой жидкий, полупрозрачный кофе. Страшно не то, что почтальонша трубит на весь бар о моих интимных делах, а то, что я принимаю эти откровения как должное. Словно я в них верю. Словно я и раньше зналвсе, что она тут наговорила.
— Ну вот, значит, она мне и ответила: «А что тут дуррного? Это же великая ррадость — испить чашу стыда!» Так и сказала, слово в слово!
Я судорожно сжимаюсь. «Испить чашу стыда». Эти слова неожиданно вспыхивают в моей памяти: пропетые звонким, шаловливым женским голоском в момент моего пробуждения, они вызвали во мне чувственный отзвук. Правда, в них не было ни одного «рр».
Пытаясь сохранить остатки хладнокровия, я пристально смотрю в затуманенные очи Мари-Пьер: нужно заставить себя проявить интерес к этой толстухе-беррийке, благоухающей геранью и аммиаком, проникнуться ее мыслями, ее доводами, узнать, чем она живет.
— Скажите-ка, вот эти способности медиума, все эти послания и видения… давно это у вас?
— С самого рождения. В нашей семье уже пять поколений ясновидящих. Слава богу, у меня никогда не будет детей.
Я с машинальной вежливостью спрашиваю, почему она этому рада.
— Ох, и зачем нам такой подарочек?! — вздыхает она. — Все мои родные наделены этим. Добро бы мы слышали только мертвых, — так нет же, нам дано читать и мысли живых. А что у них творится в голове — лучше и не знать!
Желая окончательно войти к ней в доверие, я спрашиваю светским тоном, словно мы беседуем о летнем отдыхе:
— А кем вы сами были в предыдущей жизни?
— Насчет себя я ничего не знаю, — отрезает она. — Не знаю, и знать не хочу.
Чувствуя, как она занервничала, я успокаивающим жестом поднимаю руку и сворачиваю разговор на других:
— А ваши друзья в замке — вы считаете, что они обладают таким же даром, как вы?
Почтальонша снимает очки и протирает их замшевой тряпицей.
— Они замечательные люди! Приняли меня как родную, когда со мной стряслась беда.
— Какая беда?
— Неважно. И вообще, мне пора начинать объезд.
Нацепив очки, она начинает бочком сползать с высокого табурета, но я ее удерживаю:
— Так что теперь будет с Изабо?
Почтальонша глядит на часы и с тяжким вздохом заказывает себе вторую чашку кофе.
— Решайте сами, месье Тальбо. Улаживайте свои дела с Гийомом. С кем же еще и обсуждать это, как не с ним.
Я возмущенно вскидываюсь:
— Что вы несете? Если я был Гийомом в прошлой жизни, как я теперь могу отделить себя от него?! Это же абсурд!
Мари-Пьер выуживает рогалик из корзинки на стойке бара.
— В вашем понимании — да, абсурд. Но спросите у Ядны: реинкарнация — дело сложное. Нельзя просто уничтожить одно, заменив другим, — здесь это не проходит. Каждое человеческое существо подобно оркестру. Он состоит из множества музыкантов, явившихся из самых различных сфер, но играющих по одной партитуре, вот почему мы слышим единую мелодию. И вот является из Средневековья такой Гийом — предположим, что он вторая скрипка в оркестре под управлением Жан-Люка Тальбо, — и внезапно начинает исполнять импровизированную сольную партию, как вчера ночью. Ту самую партию, на которую его вдохновило воспоминание о предыдущих концертах. И вы, дирижер этого оркестра, услышали его и стали к нему прислушиваться, впервые в жизни.
Я пытаюсь собрать в кучку свои мысли, убеждения и возражения, но все они рассыпаются в прах перед непреложными, полученными мной доказательствами. Я гляжу на почтальоншу, которая макает в чашку кончик своего круассана, и, поколебавшись, решаю проверить, как она отреагирует на мое сообщение:
— Изабо мне написала. Прошлой ночью и сегодня утром.
Мари-Пьер вскидывается так резко, что брызги от ее кофе разлетаются во все стороны.
— Потрясающе! Значит, вам теперь не понадобится посредник. Какое счастье, теперь я смогу доверить ее вам! И что же она написала — не иначе, как любовное послание?
Я отвечаю, не спуская с нее глаз:
— Мало того, она сообщила два точных факта, которые я успел проверить в местном архиве. Они подтвердились.
Почтальоншу это ничуть не удивляет. Она с сосредоточенным видом сует в рот круассан и долго мусолит его перед тем, как откусить. Я продолжаю, все так же размеренно и четко:
— Вам известно, что вы рискуете получить от трех по пяти лет тюрьмы?
— Чарли, плесни-ка мне рому! — командует она и шепчет мне, хитро подмигнув, — ну вот, теперь и вы тоже медиум.