Прошу, убей меня.
Шрифт:
Looking like a farmer in your Sunday best
Walking up the stairs to get a good day’s rest
Hasn’t worked a day in quite a while
He’s living life his way because that’s his style
And he’s living alone. [74]
Глава 40
Один посреди толпы [75]
Джеймс Грауэрхольц: Билли, сын Уильяма Берроуза, умер в марте 1981-го. А Уильям снова сел на геру еще
74
Смотрится, как фермер в лучшем воскреснем костюме
Идет вверх по лестнице, отдохнуть после хорошего дня
Целый день вообще ничего не делал
Он живет, как хочет, это его стиль
Он живет один
75
«Exile on Main Street» — альбом Rolling Stones.
Такие у них были понты. Типа: «Мы ширялись вместе с Берроузом». То есть: «Что, съели?». Это примерно как: «Сегодня папа римский отслужил мне персональную мессу». Ага? Похоже, да? Вот такая пошла мода. Когда Уильям вернулся в Нью-Йорк, ему тоже таскали героин. На это было страшно смотреть. Уильям выглядел так, как будто постоянно пытался что-то скрыть от меня, и настроение у него было такое подавленное. И все время он ходил какой-то обдолбанный. А хуже всего, самое отвратительное в наркотах — какими они становятся тупыми. Только сидят и разговаривают про ширево. Как будто там есть о чем говорить.
Так что меня уже все порядком достало, я чувствовал, что достиг всего, что нужно — так сказать, взошел на Эверест. Пять лет уже прошло — пора заняться чем-нибудь еще. Свалить куда-нибудь. Как Патти Смит. И тогда я загрузил все архивы и прочую хрень из Бункера в шестиметровый грузовик и поехал через всю страну в Лоуренс, в Канзас.
Вообще-то я не хотел бросать Уильяма. В конце концов, я заботился о нем, я любил его — и сейчас люблю. Поэтому я сделал нечто среднее. Уехал из Нью-Йорка и забрал с собой архивы, банковские счета и все остальное. Но он мог жить, где захочет, а я часто приезжал к нему, мы ездили куда-нибудь вместе. Я навещал его, и он меня — иногда. А еще я надеялся все-таки вытащить его в Лоуренс, чтобы он там остался. Потому что в его возрасте не дело жить в Нью-Йорке, обладая такого рода популярностью. Сторчаться, помереть от передоза, упиться до смерти проще простого; он ведь для всех Отец-Героин, и всем хочется вместе с ним забалдеть. Как в зоопарке: «Мы собираемся пойти посмотреть на Берроуза».
Джеймс Ченс: Когда The Contortions только начинали играть, моей основной целью — я думаю, в этом нет ничего особенного — было показать, что я не хуже других. Публика тогда состояла по большей части из этих чуваков из Сохо, которые доставали меня до невозможности. Стоят постоянно, морда кирпичом и изображают, какие они все крутые. У меня едва не пропало желание вообще появляться на сцене, и я подумал: «Нет, пидоры, вы у меня будете втыкать!» В основном это шло от моей абсолютной злобы и ненависти.
Но я не собирался показывать свои эмоции на сцене. Просто на одном выступлении в «Миллениуме» все случилось само собой. Я сам не понял, что меня заставило спрыгнуть в зал и начать распихивать там всех, проталкиваясь через толпу. Я хватал кого придется и отвешивал плюхи. Я бегал там, люди старались убраться с дороги, и только Эния Филипс смотрела так,
Я и не посмел.
Сильвия Рид: Я думаю, что Джеймс — талантливый человек, но когда он появился в нашей жизни, мы с Энией больше не могли нормально общаться. Она стала очень неуравновешенной, и каждая попытка поговорить с ней, когда она была рядом, заканчивалось дракой — настоящей дракой между ней и кем-нибудь еще, обычно Джеймсом. Один раз было выступление в Paradise Garage, а промоутер там был большая скотина, и они, конечно, не собирались никому платить. Приходят их вышибалы и говорят типа: «Все, давайте отсюда» — а все такие: «Где деньги?» Джеймс в ответ на это встал в углу и стал кричать, чтобы привлечь к себе внимание. Они хотели подойти к нему и выкинуть оттуда, а он взял и чем-то себя порезал.
Кровь текла у него по шее, вышибалы с омерзением отвернулись. Они подумали, что он ненормальный и не хотели до него даже дотрагиваться.
Из таких невообразимых сцен состояла вся жизнь Энии.
Джеймс Ченс: Мы с Энией были почти уверены, что панк мертв и настало время для чего-нибудь другого. Она побывала в Германии и увлеклась террористами — Баадером и Майнхоф. Сказала, что должна принять решение: стать террористкой или заняться чем-нибудь таким, на чем можно заработать. От Contortions она просто балдела, так что в конце концов стала нашим менеджером.
После этого я полностью отдался в ее руки. Я имею в виду не только музыку, но и все остальное — мой образ, все дела, она вообще вела меня по жизни. По-моему, многие думали, что она провоцирует меня на эти припадки и всякое такое, но на самом деле было как раз наоборот. Она всегда старалась успокоить меня и сделать мягче, что ли. Ненависть и бешенство как будто стали существовать отдельно от меня, только иногда выплескивались наружу, особенно когда я напивался. Это было занятно, но уже начинало превращаться в полный бред.
Сильвия Рид: Эния никогда не говорила прямо, что у нее рак. Только что-нибудь вроде того, что у нее нашли какую-то шишку за ухом и смотрят, нет ли их где-нибудь еще… Я думаю, что она сама долго не верила. Мы сидели в ресторане, когда она рассказала про это, и самое удивительное — она выглядела великолепно. Она сильно похудела, была красиво одета и вообще смотрелась превосходно. Ей очень нравилось, что она избавилась от лишнего веса, спрашивала: «Ну, как я выгляжу?», и все говорили «отлично».
Я редко с ней виделась после того, как мы с Лу поженились, до меня только где-то через год дошло, что она просто не хотела понимать, что больна. Она не заботилась о себе. Даже не пыталась получить медицинскую страховку и не слезала с наркотиков. Так было легче не думать о том, что происходит. Наконец она попросила Дебби Харри, и Дебби помогла ей лечь в больницу в Уэстчестере. Я снова пошла в колледж, в Сара Лоренс, и часто навещала ее в больнице. Но с кем бы я ни разговаривала, оказывалось, что они про это не знали.
Джеймс Ченс: Настоящим отцом Энии был генерал армии Чан Кайши, тайванец. Мать, представительница пекинской аристократии, уехала с Тайваня, когда власть захватили коммунисты. Созидательная и творческая натура, она была драматургом, но потом, когда отец Энии бросил ее, вышла замуж за какого-то американского военного, тогда сержанта. Она заставила его делать карьеру, он дослужился до майора, что-то вроде того. Но так и остался простаком, обычным заурядным парнем.