Проснуться живым
Шрифт:
— Погоди! Каким образом погибли эти люди? Какое ты имеешь к этому отношение? И еще одно...
Мы ехали по Филберт-стрит, приближаясь к Хевнли-Лейн, и часы на щитке показывали две минуты двенадцатого.
— Сэм, у меня в самом деле мало времени. Спасибо за все, старина. До встречи. — Я положил трубку.
— Благодарю вас, мистер Скотт, — сказал Бруно. Я покачал головой:
— Видели бы вы этого парня — Сэмсона. Крутой здоровяк с челюстью, как скала Гибралтара. Отличный коп, но с ним шутки плохи. Уверен, что он не даст мне долго водить его за нос.
Я начал поворачивать влево, на Хевнли-Лейн, когда заговорил Кэссиди:
— Вам лучше сейчас туда не ехать, Скотт. Я выйду и приведу свою машину, а доку там незачем показываться. Каждый из этих чертовых «леммингов» знает его в лицо, а они и так возбуждены до предела.
Он был прав. С подъездной аллеи свернула машина, за ней показалась другая. Я подъехал к обочине и остановился, не выключая мотора.
— Моя машина припаркована на этом краю стоянки, — сказал Кэссиди. — Не более чем в пятидесяти ярдах отсюда, так что мне незачем приближаться к церкви. — Он сделал паузу. — Еще раз спасибо. Произнесу благодарственную речь, когда у нас будет побольше времени, Скотт.
— Ладно, забудьте. Лучше поторопитесь. Кэссиди вышел из машины и побежал через дорогу. Я посмотрел на Бруно:
— Куда теперь? Домой?
— Я бы очень хотел позвонить Дру, если вы позволите мне воспользоваться вашим телефоном. Только объясните, как с ним управляться.
— Конечно звоните. Должно быть, у нее истерика. Я набрал номер и передал ему телефон. Появились еще три автомобиля — два свернули направо, к Уайлтону, но третий осветил нас фарами, выезжая на шоссе.
— Лучше пригнитесь, — посоветовал я и собрался включить скорость, когда услышал еще одну машину, приближающуюся значительно быстрее предыдущих.
Повернувшись, я увидел большой «линкольн». Я не знал, какой автомобиль у Кэссиди, но, судя по скорости, решил, что это он. Так оно и было. Очевидно, он в тот же момент увидел мой «кадиллак», потому что вылетел с подъездной аллеи, свернул направо, нажал на тормоза, пробуксовал футов двадцать, потом рванул назад, остановился и высунул голову из окошка не более чем в десяти футах от меня.
Кэссиди с тревогой переводил взгляд с меня на Бруно:
— В чем дело? Что-нибудь не так?
— Нет, просто звонили по телефону. Мы собирались уезжать.
— Лучше убирайтесь поскорее, — сказал он, нахмурив брови. — Увозите отсюда дока. «Лемминги» мигрируют! А там, где они роятся, не место больше ничему живому.
Я усмехнулся, помахал ему рукой и поехал в сторону шоссе.
— Конечно, Дейв Кэссиди преувеличивает опасность, — сказал я Бруно.
— Да, — ответил он, — но совсем немного. Человеческая способность к самообману не имеет границ.
Мы свернули на шоссе в направлении Лос-Анджелеса и Голливуда. Док закончил разговор с Дру, обрадованной до дикого восторга, судя по звукам, доносившимся из трубки. Она настояла, чтобы мы оба приехали в ее квартиру на Уинчестер-Армс.
— Заявление Лемминга, что я — Антихрист, — продолжал добрый доктор, — как и большинство его откровений, могло бы только позабавить или, в худшем случае, огорчить разумных людей. К сожалению, очень немногие из них вполне разумны, а достаточное количество вообще неразумно. Поэтому нам следует быть готовыми, что многие поверят, будто я в самом деле Антихрист. Этот случай — один из редких в моей жизни, когда я в замешательстве и не знаю, что делать.
— С такими вещами сталкиваешься не каждый день, — согласился я. — Откровенно говоря, я рад, что не оказался в вашей шкуре. Я был там, видел и слышал старину Фестуса и его небесный хор. Интересно, неужели «лемминги» полагают, что небеса выглядят подобным образом?
— Нет, они думают, что на небесах получат все то, в чем отказывают себе на земле. Вы слышали пение гимнов Второго пришествия, не так ли?
— Слышал, если это можно назвать пением.
— Понимаю вас. Я сам пару раз присутствовал на этой процедуре. Это было несколько месяцев назад, но их пение до сих пор звенит у меня в ушах. Такие звуки, должно быть, издают вампиры, когда им в сердце вонзают осиновый кол. Немного эровита в их священной крови — полагаю, они пьют кровь — пошло бы им на пользу, хотя, конечно, разрушило бы до основания церковь Лемминга. Это было бы великолепно!
— Очевидно. Впрочем, вам виднее. В конце концов, вы ан...
— Всему свое место, мистер Скотт, в том числе и легкомыслию. На краю могилы оно неуместно. — Он сделал паузу. — В самой могиле — еще куда ни шло, но не на краю.
Я усмехнулся:
— Дела не так уж плохи. И зовите меня Шелл, а не мистер Скотт? О'кей?
— Шелл — это сокращение от Шелдона, не так ли?
— Попали в точку.
— Тогда, если не возражаете, я буду называть вас Шелдон.
Я сказал, что не возражаю.
— Расскажите мне об эровите, ладно? Что он из себя представляет? И почему вас похитили, чтобы получить эту формулу? Что в ней такого секретного? Разве формулы фармацевтических продуктов не регистрируются в Пищевой и лекарственной администрации? Не сообщаются секретной службе или еще куда-то?
— Давайте сначала разберемся с вашим вторым вопросом, Шелдон. Только обещайте никому не повторять того, что я вам скажу.
Я обогнал грузовик и посмотрел на Бруно:
— Я не могу утаивать доказательства преступления, но все остальное...
— Я собираюсь поведать вам как раз о преступлении. — Помолчав, он добавил:
— Вернее, это преступление и в то же время не преступление. Вы знаете о философе, астрономе, астрологе, писателе и еретике шестнадцатого века, мудром и отважном человеке, также носившем фамилию Бруно?
— Что-то припоминаю. Его звали Гардан... Сердан...
— Джордано. Джордано Бруно. Он совершил преступление, и за это был сожжен на костре. После долгих трудов и размышлений, отвергнув многое из того, что считалось в его время непререкаемой истиной, Джордано Бруно сделал вывод, что ужасное и вездесущее Нечто, дающее разум мирозданию, и есть Бог. Таким образом, он отказался от по-человечески мстительного и нелепого божества, которое было тогда — да и теперь тоже — марионеткой Церкви. Хотя многие считают меня атеистом, я, как и Джордано, придерживаюсь пантеистической доктрины и верю, что Бог присутствует во всем. Впоследствии Джордано Бруно пришел к заключению, что Земля не является центром Вселенной, что она вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг нее, и что наша планета — всего лишь одна, притом не самая впечатляющая, из бесчисленного множества других планет, вращающихся вокруг других солнц или звезд. В этом он был солидарен с так называемой астрономической системой Коперника, которая, как нам теперь известно, в основном соответствовала действительности.