Просроченное завтра
Шрифт:
Несколько лет назад он купил в их деревне конюшню и иногда действительно туда наведывался. Это было его развлечением и проявлением доброты, не к людям, — он спасал лошадей. Деньги ему приносило что-то другое, и это другое уложило его раньше времени в могилу. Подробности, как водится, не для слабонервных, и Алена их не узнавала. Его приезду в деревне обрадовались — у молодежи появилась возможность заработать. Он не скупился на зарплаты, а всего-то надо было чистить денники и заботиться о лошадях.
Алена пошла туда не за деньгами, а ради лошадей.
Аленка лично заботилась об его коне — самом большом и самом красивом в конюшне. Наездник, впрочем, тоже был ничего — особенно когда выезжал коня: все, как в старых фильмах — белоснежная рубаха, штаны в обтяжку, высокие сапоги. Особой красотой он не отличался. К тому же, Михаилу Владимировичу давно перевалило за сорок, но в нем чувствовалось что-то такое, чему Алена не могла найти определения. И это были не деньги.
Михаил Владимирович вкладывался только в конюшню. Домик, купленный вместе с ней, он не ремонтировал, и тот ничем не отличался от остальных обветшалых деревенских развалюх. Приезжал он неизменно на поцарапанной "девятке", но улетную цену наручных часов могла определить даже Алена. Он "дофига" тратил и на Серегу — каждый раз привозил ему какую-то обнову, но и о них, грешных, не забывал — без торта никогда не появлялся, а летом привозил из города еще и корзину фруктов. А вот спиртного в подарках никогда не бывало — он сам не пил и устраивал разнос конюхам, если находил в конюшне пустые бутылки. Но парни выкручивались — складывали все в сетку и в четверг относили в магазин, чтобы к вечеру пятницы все было шито-крыто. Иногда посылали ее — продавщица еще любила пошутить, что скажет учительнице, что дочка у нее запойная.
Шутки-шутками, а Алена не любила сдавать бутылки. И от спиртного стояла в стороне — их папа отравился водкой. Дорогой, причем. Не спасли… Каждый четверг Алена говорила, что делает это для парней в последний раз. И вот один четверг действительно стал последним.
Впервые Михаил Владимирович приехал на день раньше и так же впервые зашел в сельмаг. Он ничего не спросил и сухо попросил Алену сесть к нему в машину. Она готовилась молчать, как партизан, но он опять же ничего не спросил. Сказал только одну фразу:
— Сергея я уволю.
И она сказала тоже одну:
— Пожалуйста, не надо.
И через минуту, за которую он так и не завел машину, добавила:
— Он не пьет, а парней не удержать. Пожалуйста, Михаил Владимирович, не трогайте Сережу. Иначе он действительно начнет пить.
— Тогда мне придется уволить тех, кто пьет.
Она молчала, и Михаил Владимирович усмехнулся:
— Их ты почему-то не защищаешь.
Она ответила, не задумываясь:
— Так их же за дело.
— Так и твоего Сережу за дело.
— Он не мой! — почти выкрикнула Алена и густо покраснела, сама не понимая почему.
— Так я тебе и поверил…
Его рука соскользнула с руля ей на грудь — а там одна футболка и больше ничего. Глаза заслезились от отразившегося от циферблата солнечного зайчика, и в горле встал ком.
— Хочешь, чтобы я его не уволил?
Она нашла силы мотнуть головой — какое ей дело до Сереги и их пустой тары!
— Можно мне выйти? — промямлила она, и рука с часами тотчас исчезла.
— Конечно, можно.
Алена рванула ручку, но смогла открыть дверцу "Девятки" лишь с третьего раза. На конюшню на следующий день она не пошла и в субботу тоже. В воскресенье к ней заглянула подружка. Ее взгляд ей очень не понравился.
— Михаил Владимирович мой, поняла?
Тогда Алена еще ничего не поняла. Но всем давно было все ясно. Вечером зашел Серега и позвал прогуляться. Она обернулась к матери — та кивком отпустила. Они молча спустились со второго этажа, вышли к дороге, которая через мост вела к конюшне, мимо хозяйского дома. От реки еще не видно было, на месте машина или Михаил Владимирович уже уехал.
— Ты просила за меня? — спросил наконец Серега и с такой силой развернул к себе Аленку, что та чуть не закричала. — Отвечай, ты спала с ним?!
Она моргала, не в силах вымолвить и слова, тогда он затряс ее за плечи.
— Ты что, совсем дура?! Мне нахрен не нужна эта работа, если ты спишь с ним! Она наконец сумела выдохнуть:
— Хватит! За кого ты меня принимаешь? И он… Он не такой!
Но он был таким. Она это поняла еще в его "девятке", а взгляда Лидки было более чем достаточно, чтобы понять, что ту он не просто полапал. И Серега это знал.
— Мне нужно закрыть конюшню, — сказал он, прибавляя шаг.
Он шел от нее на расстоянии, бренча в кармане ключами. Губы сжаты. Она тронула его за локоть.
— А в остальном все хорошо?
— Наорал только. И сказал, что если в другой раз поймает, никакие Апенкины слезки не помогут.
Серега вновь глядел на нее, но шага не сбавил. Только грудь еще быстрее начала вздыматься под модной футболкой.
— Так ты не спала с ним? Только скажи правду, пожалуйста. Я все снесу. И никому не расскажу.
— Я не такая, — буркнула она.
Он остановился и схватил ее за руку.
— Я знаю, потому даже боюсь к тебе подходить.
— А ты не бойся, — сказала она и испугалась собственных слов.
А Серега не испугался, хотя и не настаивал. Это она испугалась, что в другой раз Михаил Владимирович не выпустит ее из машины просто так. Пусть лучше это будет Серега, а там хозяин может и оставит ее в покое. Внутри конюшни горел лишь один фонарь, и его свет почти не достигал стога, доходившему почти до потолка. Пришлось снимать фонарь с гвоздя, чтобы убедиться, что все следы заметены. Испачканное сено она собственноручно скормила хозяйскому коню.