Простая формальность

Хоуэлл Барбара

Клэй пошел на кухню. Столы и полки не новые, но сияют чистотой. На столе три разделочные доски. Неплохой набор ножей из нержавеющей стали. И никаких тебе замороженных овощей в морозилке. Господи, сделай так, чтоб она согласилась!

Какое счастье, если кто-то для тебя готовит! Четыре с половиной года, что он прожил после развода один, отучили его питаться по-человечески: он разрешал себе тратить не больше чем семьдесят пять долларов в неделю (все остальное — его побочные доходы и жалованье от компании ТГТ — было вложено в акции). Поначалу Клэй еще пытался организовать себе какой-то ужин, поджарить гамбургер, разморозить овощи, но чаще ходил в кафе на Мэдисон-авеню и ел там жареную

картошку с подливкой, которую подавали к «дежурному блюду», или, если лень было выходить, доедал булочки, купленные утром на завтрак.

В результате он потолстел на двадцать фунтов, и все они отложились на талии. Всякий раз, проходя мимо зеркала, Клэй думал: настоящий кит. Кит в полосатых брюках.

Он осторожно вытащил пробку из бутылки с шампанским. Получилось удачно: не вылилось ни капли. Такими мелкими достижениями Клэй очень гордился; многому он научился за годы первого брака, потому что Мэрион была органически неспособна делать что-то, что требовало внимания и сосредоточенности. Обдумывая все стороны предстоящей женитьбы, Клэй радовался возможности насолить Мэрион, которая так бессовестно обобрала его при разводе. То-то она взовьется, когда он выложит ей эту новость. Наверно, это не очень благородно, но пусть знает!

Теперь Мэрион замужем за одним из самых богатых и влиятельных магнатов в Штатах. Ее даже как-то приглашали на обед в Белый дом, а один раз она завтракала с голландской королевой, и у нее хватило наглости позвонить Клэю и похвастаться этим. Как будто эти почетные приглашения, которыми она обязана только Хэнку — сама она никогда бы их не получила, — могут как-то повлиять на нее как личность, придать ее жизни смысл. Просто смешно.

Мэрион в свои пятьдесят три года так же не уверена в себе, как в двадцать, и в голове у нее царит полная мешанина. И это при том, что у нее трое сыновей и она имеет докторскую степень, хотя свою диссертацию о Камю так и не закончила. Она все еще не может решить, кем быть,все еще способна завести на званном обеде ученую дискуссию о том, какое влияние оказал Хейдегер на Джексона Поллока, все еще пересыпает свою речь словечками вроде «этиология» и «солипсизм». Она так же любит рассуждать о высоких материях, как другие женщины делиться кулинарными рецептами.

К счастью, теперь Мэрион — не его забота. И хотя Хэнк Хендерсон катает ее по всему свету в самолетах своей компании, у нее наверняка под мышкой норкового (теперь, вероятно, собольего) манто светится прореха, а портфель чуть не лопается от рукописи очередного романа, который невозможно читать и от которого отказываются все издатели. Теперь, наверно, ее писания перепечатывает секретарша Хэнка. Бедная, беспомощная Мэрион. Право, ее стоит пожалеть.

Но почему же звонки Мэрион из Бока-Ратона так выбивают Клэя из колеи? Неужели он так низок, что позавидовал ей, когда она сообщила, что заказала платье у мадам Грэ (сорок четвертый размер) или что в модном журнале появилась целая статья об их новом доме во Флориде? Мэрион предложила прислать ему экземпляр, он отказался, но она все равно прислала. Как только Клэй увидел фотографию Мэрион и Хэнка у синего, как Средиземное море, бассейна, у него открылся геморрой, и он долго не мог оправиться. Они сидели в купальных халатах и потягивали минеральную водичку перед этим самым бассейном, по форме напоминающим трилистник, на фоне тропической растительности, перед своим довольно уродливым, стилизованным под старину домом. Интересно, подумал Клэй, сколько его кровных, вытянутых при разводе денег вложено в эту роскошь?

Ладно. Этот брак в прошлом. И никаких сожалений. Рад, что избавился от Мэрион, а ее слезы

и рыдания в кабинетах разных психоаналитиков нужны были, конечно, чтобы доказать, что она страдает больше, чем он. Хоть он и довольно часто злился на Мэрион, довести его до слез она не могла.

Конечно, она взяла реванш, полностью отомстила, выйдя замуж за Хэнка. Теперь его очередь.

И тут Синтия — просто находка. Ее преимущество, как представлялось Клэю, в полной ее заурядности.

Женись он на богатой вдове — а таких вокруг полно, — Мэрион сказала бы, что он женится ради денег. А возьми он в жены молодую красивую девушку (если бы такая за него пошла), Мэрион сказала бы, что он болван и это у него возрастное. Но по поводу Синтии, не очень молодой и совсем не богатой, ей сказать будет нечего. Тут уж придется делать вывод, что он женился по любви.

И, конечно, она будет рвать и метать, потому что поймет: скромные, но бесспорные достоинства Синтии куда более ценны, чем ее собственные грандиозные, но такие расплывчатые устремления. И до нее наконец дойдет, что весь его многолетний, тяжелый брак был так мучителен не потому, что Клэй чудовище, а потому, что его, как всякого нормального мужчину, привлекает натура мягкая, женственная, вроде Синтии, а не истеричная, хоть и не лишенная таланта, мужеподобная особа типа Мэрион.

Клэй непроизвольно усмехнулся, представив себе, как взбесится Мэрион, услышав новость. Хэнк после сердечного приступа стал импотентом. Интересно, прошло это у него или нет? Раз Мэрион за последние два месяца ни словом не обмолвилась о том. как бурно они занимаются любовью, — наверно, не прошло. Бедняжка Мэрион, столько бед сразу!

Потягивая шампанское, Клэй оглядывал комнату и пытался представить себе собственную мрачную квартиру из одиннадцати комнат в преображенном виде — сверкающую чистотой и уютом, обставленную добротной старинной мебелью, с дорожками, салфетками, безделушками. На маленьком столике рядом с собой Клэй увидел фотографию Синтии с девочками. На Синтии было темное бархатное платье, эффектно подчеркивающее ее стройную длинную шею. Немыслимая для Велфорда элегантность.

— Ну вот, Клэй, я готова, — крикнула Синтия сверху.

Клэй торопливо отставил фотографию и подошел к лестнице посмотреть, как она спускается.

Она была одета во что-то желтовато-кремовое, только туфли были чисто коричневые. Каблуки легко постукивали по натертым до блеска деревянным ступенькам. Волосы, кое-где с платиновым отливом (она подкрашивала их сама из соображений экономии), падали волнами на плечи. Спустившись, Синтия поцеловала его в щеку. Втянув живот, он крепко прижал ее к себе, как всегда с радостью почувствовав, какая у нее полная, упругая грудь.

— Извини, что я так долго, — сказала Синтия. Ее голос, богатый интонациями, действовал на него успокаивающе.

— Я люблю тебя, — пробормотал Клэй. Он уже произносил эти волнующие и ко многому обязывающие слова две недели назад, но не получил тогда определенного ответа. Самое большое, чего он добился — неубедительно произнесенное «я тоже к тебе хорошо отношусь, Клэй, дорогой».

— Ну скажи! Скажи! — добивался Клэй, не разжимая рук.

— Что?

— А ты?..

— Люблю ли я тебя? Конечно! Но мне страшно. Я… А где шампанское? Я не слышала, как вылетела пробка.

Она выскользнула из его объятий и прошла в гостиную. Заметив, что фотография лежит на столике лицом вниз, Синтия поставила ее на место.

— Опять упала.

— Нет, это я брал посмотреть. Какая ты красивая!

Она засмеялась:

— Скажи это девочкам. Им все кажется, что я не так выгляжу, как надо. О, Господи, я забыла орешки!

И она опять исчезла.