Простая формальность
Шрифт:
Медный молоточек на входной двери начал тускнеть, а лужайка, покрытая опавшими листьями и полусгнившими сливами, пожухла, пожелтела и заросла. На глаза навернулись слезы. Синтия сморгнула, подавила вдруг подступившее откуда-то из живота опасное желание вернуться назад, в то время, когда она еще не спустила с лестницы Эла, не повстречала Клэя, не рассталась с магазином, в общем, вернуться назад.
В доме пахло пылью и мастикой и было так холодно, что Синтия видела, как у нее идет пар изо рта. Она включила обогреватель и открыла все окна. Влажный морской
Она вспомнила, что двадцать второе ноября — это годовщина смерти Джона Ф. Кеннеди. Тогда, в 1963 году, она была одна в маленьком стандартном домике, где они в то время жили. Она возилась с Сарой, когда услышала сообщение по радио. Сначала ей стало страшно. Потом она почувствовала жалость к стране и бедной миссис Кеннеди и отчаянно возненавидела всех жителей Техаса.
Ее патриотизм был безоговорочным и безграничным. Это был тот редкий случай, когда она была уверена, что все вокруг разделяют ее чувства. Джон ощущал то же самое. Целых три дня они не ссорились. Он даже не воспользовался этим поводом, чтобы напиться. Они сидели на поролоновом диване и смотрели по телевизору церемонию похорон — из головы не выходило слово «трагедия»; оба испытывали благоговение перед той общей скорбью, тем светлым чувством утраты, на которое оказались способны американцы, в иное время люди беспечные и не сентиментальные.
Когда Кеннеди похоронили и жизнь опять вошла в привычную колею, Синтия поняла, что все это ей очень понравилось и она не прочь еще раз пережить подобное когда-нибудь в будущем. А все почему?
Потому что в эти сладостно-горестные дни она была, как все, патриоткой. Она разделяла со всеми скорбь по республике, по павшему герою, современному рыцарю Камелоту. Неужели нужно обязательно пережить катастрофу, чтобы ощутить полную гармонию с окружающим миром?
Синтия посмотрела в окно на задний дворик. Там царило запустенье. Она столько раз собиралась опрыскать от гусениц фруктовые деревья, подрезать ветви, подновить живую изгородь и устроить настоящий сад — посадить много цветов, поставить каменную скамеечку.
Клэю хотелось иметь дом побольше. До сегодняшнего дня она думала, что и ей этого хочется. Они никак не смогут разместить летом в этом маленьком доме его сыновей и ее дочерей.
Клэй уже не раз говорил, что им придется продать ее дом. Поскольку он согласился уплатить все налоги и страховку за дом, он имел право на собственное мнение в этом вопросе.
Скрестив на груди руки, Синтия смотрела, как с больной яблони спикировал вниз дрозд и распугал воробьев. Наблюдавший за этим кролик ускакал на соседний двор. Неужели она так глупа, что продаст собственный дом ради другого — большого, более комфортабельного, может, даже с бассейном, но ей не принадлежащего?
— Ну и как? — спросила ее мать, ставя на стол сэндвичи с ветчиной. В этот день она не выходила за порог, но все равно на ней были серьги, браслет, красивая серая юбка и джемпер. Она всегда
— Со следующей недели я собираюсь всерьез заняться ремонтом квартиры, — ответила Синтия, жуя кресс-салат и чувствуя, как ей приятно здесь находиться. Погода улучшилась. Пробившись сквозь серые облака, луч солнца упал на полированную поверхность стола красного дерева. Мать положила на стол португальские салфетки ручного плетения и достала фарфоровые чашки.
— Девочки пишут из школы? — поинтересовалась она. У нее было напряженное выражение лица. Такое выражение появлялось у матери только тогда, когда она что-то обдумывала.
— Они иногда звонят.
— Ты скучаешь без них?
— Нет, не особенно. Я знаю, что у них все в порядке, они учатся.
— Расскажи про магазин. Как прошла продажа, нормально?
— Без осложнений. Фред пригласил меня на ланч. Мне было ужасно противно, когда он заявил, что у него в таком районе дела пойдут куда лучше, чем у меня.
— Тебе будет скучно без магазина, как ты думаешь?
— Откуда я знаю! Стоять весь день за прилавком не так уж весело. Хотя, с другой стороны, там все было устроено по моему вкусу и разумению.
— Ты могла бы открыть другой магазин, тогда тебе не было бы так скучно.
— О, конечно! Только где взять деньги?
— Банк дал бы тебе новую ссуду.
— Ладно, перестань. Банк ни за что не дал бы мне новой ссуды. Мне нужно было бы по меньшей мере пятьдесят тысяч.
— Почему ты так думаешь, ты же не пыталась. Я говорила с мистером Шмидтом, и он считает…
— Мистеру Шмидту семьдесят пять лет, и он давно уже на пенсии. Во всяком случае сейчас, по-моему, немного поздно об этом говорить. Пожалуйста, давай сменим тему.
— Когда ты пришла, мне показалось, что ты расстроена. Клэй в порядке? — спросила миссис Мур, переключаясь, как это ей было свойственно, с одной неприятной темы на другую, еще более неприятную.
— Он в полном порядке. На Рождество хочет подарить девочкам «тойоту».
— Ну, это просто глупо.
— Нет, не глупо. Они могут ездить на ней в Хоуп-Холл и обратно.
— Он хоть немного похудел?
— Не знаю.
— Его сыновья приезжали к вам?
— Перестань, ради Бога, меня допрашивать!
Миссис Мур поднялась, взяла серебряный поднос, который стоял на серванте, и с грохотом поставила на него грязные тарелки.
— Еще кофе?
— Только если сама будешь. Послушай, не сердись. Я совсем не хочу с тобой ссориться.
Мать скрылась в кухне и через несколько минут вернулась с кофейником. Потом, как это часто бывает с одинокими людьми, она торопливо заговорила, словно опасаясь, что ее не дослушают, опять оставят одну и она не успеет выговориться до конца: