Простая правда

Пиколт Джоди

Элли вздохнула. «В чужой монастырь со своим уставом…» – или так она считала? Ей не приходилось петь с листа, на котором не было нот. Там были только стихи, а она не знала мелодий амишских гимнов. В сущности, она вообще не знала мелодий гимнов. Один старик начал медленно петь размеренным фальцетом, другие подхватили вслед за ним. Элли заметила, как посвященные в духовный сан – епископ Эфрам, два священника и еще один мужчина, которого она раньше не видела, – встали со своих мест и поднялись наверх. Счастливчики, подумала Элли.

Она продолжала так думать и полчаса спустя, когда, закончив первый гимн,

несколько минут просидела в молчании, а потом приступила ко второму гимну Loblied, хвалебной песне. Элли закрыла глаза, восхищаясь выносливостью этих людей, умудрявшихся сидеть прямо на скамьях без спинок. Ей было не вспомнить, когда она в последний раз посещала церковную службу, но наверняка та служба закончилась задолго до того момента, когда эти амишские священники и епископ сошли по лестнице вниз, чтобы прочитать вводную проповедь.

– Дорогие братья и сестры…

– Да будет благословен Господь и Отец нашего Господа Иисуса Христа…

Элли клевала носом, когда услышала, как Кэти что-то тихо шепчет ей на ухо.

– Он просит прощения за свою неопытность как священника. Не хочет отнимать время у брата, который прочитает главную проповедь.

– Если он так неопытен, – зашептала в ответ Элли, – почему он стал священником?

– На самом деле не так уж он плох. Просто он показывает, что у него нет гордыни.

Элли кивнула, глядя на пожилого человека новыми глазами.

– Und wann dir einig sin lasset uns bede [9] , – произнес он, и, как одно целое, все люди, находящиеся в комнате, кроме Элли, упали на колени.

Она взглянула на склоненную голову Кэти, на склоненные головы посвященных, на море каппов и гладко зачесанных волос и очень медленно опустилась на пол.

Посреди ночи комната Кэти наполнилась светом. Охваченная предчувствием, она села на кровати и быстро оделась. Почти каждый местный парень возил с собой в багги мощный фонарь, которым светил в окно девушки, подавая ей сигнал тайком выйти на свидание ночью в субботу. Кэти накинула на плечи шаль – стоял февраль, и на улице было холодно – и на цыпочках спустилась по лестнице, думая о глазах Джона Бейлера, таких же теплых и золотистых, как осенние листья на буках.

9

И когда ты согласишься с нами (нем.).

Она подумала, что отругает его за то, что вытащил ее из дому в такую холодную ночь, но потом прогуляется с ним, время от времени задевая его плечом, чтобы он не обижался. Ее лучшая подружка Мэри Эш уже позволила Керли Джо Йодеру поцеловать себя в щеку. Кэти приоткрыла боковую дверь и вышла на площадку. Глаза у нее светились, ладони повлажнели. Повернувшись с блуждающей на губах улыбкой, она нос к носу столкнулась со своим братом.

– Джейкоб! – чуть не задохнулась она. – Что ты здесь делаешь?

Она тотчас же подняла глаза к окну родительской спальни. Ничего хорошего, если ее застукают с кавалером, но если отец обнаружит

в доме Джейкоба, трудно даже вообразить, что может произойти. Приложив палец к губам, Джейкоб взял сестру за руку и, ни слова не говоря, поспешно увлек ее за собой к ручью.

Остановившись на берегу пруда, он рукавом своего пуховика смахнул снег с небольшой скамьи. Потом, увидев, что Кэти дрожит, снял куртку и накинул ее на плечи сестры. Они оба уставились на черный лед, гладкий как шелк и такой прозрачный, что под ним были видны смерзшиеся плети водорослей.

– Ты уже была здесь сегодня? – спросил он.

– А как ты думаешь? – Она пришла сюда рано утром, чтобы отметить пятую годовщину. Кэти поднесла ладони к щекам, зардевшись при мысли, что думала о Джоне Бейлере, тогда как ей надлежало думать только о Ханне. – Никак не могу поверить, что ты приехал.

– Я приезжаю каждый год, – нахмурился Джейкоб. – Просто раньше никогда не заходил к тебе.

Ошеломленная Кэти повернулась к нему:

– Приезжаешь каждый год?

– В день, когда она умерла. – (Они оба вновь уставились на пруд, глядя, как ветви ивы при каждом порыве ветра касаются поверхности льда.) – А мама? Как она?

– Так же как всегда. Ей немного нездоровилось, рано легла спать.

Джейкоб откинулся на спинку скамьи и устремил взгляд на широко распахнувшееся небо, усыпанное какими-то выпуклыми звездами.

– Помню, как слышал ее плач, когда она сидела на качелях на террасе под моим окном. Наверное, не будь я таким занятым учебой, этого не случилось бы.

– Мама сказала, на то была Божья воля. Это все равно случилось бы – не важно, читал ты свои учебники или нет, вместо того чтобы кататься с нами на коньках.

– Знаешь, это был единственный раз, когда я начал сомневаться, а стоит ли мне так сильно стремиться к получению образования. Как будто смерть Ханны была каким-то наказанием за это.

– Почему же наказывать надо тебя? – Кэти проглотила ком в горле. – В тот день мама велела именно мне присматривать за ней.

– Тебе было всего одиннадцать. Ты не могла знать, что надо делать.

Кэти закрыла глаза и представила себе ужасный шум трескающегося льда, услышанный много лет назад, – шум от сдвигающихся тектонических плит, когда подают голос потревоженные глубинные чудовища. Она воочию увидела, как Ханна, гордая оттого, что впервые сама привязала коньки, помчалась через пруд и как засверкали из-под зеленой юбки серебристые лезвия. «Посмотри на меня, посмотри!» – прокричала Ханна, но Кэти не слушала, мечтая о необычном блестящем костюме одной олимпийской фигуристки, который она увидела в газете на кассе супермаркета. Раздался вопль и треск льда. Когда Кэти подъехала к ней, Ханна уже соскользнула под лед.