Прости и спаси
Шрифт:
— Дa, могу, — скидываю звонок, и поднимаю глаза на окно, всматриваясь во двор, освещенный желтым фонарем. Я не любил Татьяну, не видел с ней будущего, не воспринимал всерьез и собирался сегодня-завтра вышвырнуть ее из своей квартиры. Но весть о ее смерти никак не может сформироваться в моей голове. Я все понял, каждое слово, только никак не могу воспринять информацию. Еще вчера она расхаживала по моей квартире в нижнем белье, пока я принимал душ и переодевался. Я психовал и предлагал ей одеться, а она что-то твердила о том, что кожа должна дышать. Мне не нравилось, что вместо того, чтобы собирать вещи, она за время моего отсутствия наоборот заполонила ими всю квартиру. А сегодня я должен осознать, что ее нет… Выбросилась из окна… Зачем? Я могу поверить во что угодно, только
Я не могу оставить Нику одну, особенно после сегодняшнего сообщения от ублюдка. Мне страшно упускать ее из виду, потому что вокруг нас сгущается что-то очень нехорошее и я даже не знаю, с какой стороны ждать удара.
Беру себя в руки, иду к дверям ванной, тихо стучу, прислушиваясь к полной тишине.
— Ника! Открой! — не реагирует. — Мне нужно срочно уйти, но я не могу тебя оставить одну! — в ответ тишина. — Ника! Я не шучу, все очень серьезно! — дверь открывается, и моя Лисичка выходит заплаканная. Закрываю глаза, преодолевая желание прижать ее к себе и успокоить, но знаю, что она не дастся. — Собирайся и быстрее!
— Что случилось? Тебе нужно к рыжей, так поезжай. Думаю, третий вам ни к чему, — выговаривает мне Ника. Не могу ее винить, она не знает о случившемся и имеет право ревновать. — Я не участвую в таких играх!
— Татьяна погибла! — я не хотел пугать ее. Но сейчас не могу выносить ее хлестких слов. Пусть бьет меня потом, немного позже, слишком много за последнее время и я должен это вывезти. Вероника тут же замолкает, распахивает глаза и мотает головой, словно отрицает. — Да, Ника, да…, — голос срывается, и я тру лицо руками, чтобы прийти в себя.
— Как? — тихо спрашивает она, подходя кo мне.
— Не знаю, мне нужно туда ехать. Поэтому собирайся быстрее! — повышаю голос, и Ника разворачивается и бежит в комнату. Мне кажется, я попал в параллельную реальность. Да, я был ментом и повидал много страшных вещей, но никогда не думал, что это коснется меня. Человек так устроен, он умеет сострадать или быть безразличным к чужой беде, но всегда думает, что чужое горе никогда его не коснется.
Вероника
Я ревновала, я злилась, я тосковала по нашему прошлому, сходила с ума, была в ярости и депрессии, от того что вся правда наконец вылилась наружу. Я хотела, чтобы этот день настал, я представляла его и прокручивала в голове свою реакцию. А когда этот день настал, легче совсем не стало. Мне не хотелось кинуться в его объятья и разрыдаться, мне не хотелось его прощать. Мне просто было невыносимо больно и хотелось отдать хоть каплю боли Марку, чтобы прочувствовал, куда он меня окунул.
Несмотря ни на что, в глубине души, я люблю Марка и, естественно, ревную его к женщине, с которой он живёт. Пока я даже не могла нормально общаться с мужчинами, он прекрасно строил жизнь с другими женщинами. Но я ниогда не желала смерти Татьяны. Мне стало жутко и страшно, когда Марк сообщил, что женщина мертва. Все сразу отошло на второй план и стало неважным.
Марк ведет машину, словно робот, смотрит в лобовое на дорогу, но, кажется, что не со мной. Никогда не видела его таким напряженным, бледным и безжизненным. Может, это плохо, и я ужасный человек, но меня вновь накрывает ненормальной ревностью. Он только что потерял свою женщину и страдает, а меня выворачивает от его личной трагедии. Не могу объяснить свои эмоции и ощущения, мне кажется, я схожу с ума от потока событий и свалившейся информации. Кто-нибудь остановите эту страшную пьесу, я не хочу больше в ней участвовать.
В какой-то момент нашей дороги, меня окатывает страхом. Кажется, мой преследователь, Черкасов, Виталий и смерть Татьяны связаны, это звенья одной цепи, а в середине всего этого мы. И становится жутко. Пьеса превращается в фильм ужасов.
Мы въезжаем во двор Марка, а там творится хаос. Двор освещен фонарями, маячками скорой помощи и полиции. Возле подъезда толпа зевак и люди в форме.
— Что происходит? — спрашиваю Марка, когда он паркуется возле детской площадки.
— Говорят, она выбросилась из окна, — проговаривает он безжизненным тоном, поднимаю голову на окна Марка, потом перевожу взгляд на толпу и понимаю, что не хочу этого видеть, по спине идёт холод и становится трудно дышать.
— Посиди в машине, заблокируй двери и не выходи, пока я не приду. Слышишь меня — не при каких обстоятельствах не выходи, если что, сразу звони, — словно читая мои мысли, просит Марк. Быстро киваю ему, соглашаясь, и делаю так, как говорит. Блокирую двери, откидываю кресло назад, тихо включаю радио и ложусь на сидение, чтобы меня вообще не было видно. Закрываю глаза и дышу глубже, пытаясь отстраниться от происходящего.
Я не знаю, сколько проходит времени, по ощущениям — мучительная вечность. Я слышу, как уезжает скорая, голоса зевак, обсуждающих происшествие, отъезжающие машины и страшную звенящую тишину. Мне страшно поднять голову и посмотреть на двор, увидеть место, где лежала Татьяна. Не могу поверить, что она мертва, отказываюсь это воспринимать! Почему она выбросилась? Из-за Марка? Оттого, что узнала, что был со мной, изменял ей? Это так гадко, чувствую себя убийцей. Господи! Сколько можно! Она захотела покоя?! Мне знакомо это чувство. После развода я тоже хотела уйти. Но не смогла, а она шагнула в окно. Мы убийцы…
Марк садится в машину, а я так и лежу, с закрытыми глазами, кутаясь в куртку. Он молча прикуривает сигарету, открывает окно, впуская холодный осенний воздух. Я слышу его тяжелое дыхание и глубокие затяжки, кажется, я физически ощущаю его боль, растерянность и опустошенность. Меня ломает, потому что я чувствую Марка, словно мы одно целое.
— Расскажи, — прошу я, так и не открыв глаза, потому что боюсь посмотреть на него и увидеть боль.
— Они говорят, что она просто открыла окно кухни и шагнула вниз, — произносит он осипшим, будто простуженным голосом. А у меня сердце за него разрывается. — Вот так просто, пила кофе, смотрела сериал и решила выйти в окно в одной футболке. Взлома нет, следов борьбы тоже, хотя я заметил на ее руке синяк, не имеющий отношения к падению, но эксперт заявляет, что она ударилась об козырек подъезда. Бред все это, не могла она лишить себя жизни. Не было таких причин! — он повышает голос, словно пытается что-то мне доказать, а я и так полностью ему верю. Он говорит, а у меня все тело ломит, словно это я упала и разбилась. — Она кого-то впустила в квартиру, и он выинул ее в окно, грамотно уничтожив следы пребывания. А самое, сука, смешное, что я их понимаю. Никому не нужно убийство, лучше зацепиться за самоубийство и закрыть дело.
— Ты ее любил? — спокойно спрашиваю я, поднимаюсь и глаза сами устремляются к месту падения Татьяны. Ее там уже нет, а мое воображение рисует ее тело и ярко рыжие волосы. Она была красивая девушка. Была…
— Ты сейчас серьезно? — горько усмехается он и опускает голову на руль. — Я никогда никого не любил до тебя и после тебя тоже, — глухо сообщает Марк, а мне хочется прикоснуться к нему, обнять, поддержать, просто как родного человека. Но какая-то невидимая стена между нами не дает этого сделать. — Таня была просто женщиной, с которой я пытался забыть тебя, но… это невозможно. Я никогда ей ничего не обещал, и ничего с ней не планировал. Завтра я хотел вышвырнуть ее из квартиры. Но она ушла сама… — обреченно произносит он. — Она была взбалмошной, развязной, уверенной в себе и хотела затащить меня под венец, выдумывая предлоги быть ближе, думая, что я не замечаю. А я болен тобой до конца жизни, и она это тоже чувствовала.
— Так может, она и…
— Нет! — не дает договорить мне Марк. — Она не была влюблена в меня настолько, чтобы лишить себя жизни. Таня просто хотела замуж. Все, что между нами было, это только… — и не договаривает.
— Секс? — спрашиваю я, а у самой внутри все скручивает, и горит от понимания, что он спал с другими женщинами, касался их, целовал, доставлял удовольствие. Ловлю себя на мысли, что понимаю Марка. Два года назад, будь я на его месте, то в порыве ревности я бы поступила точно так же. Но я очень сильно его люблю, настолько, что цеплялась бы за малейшую возможность его оправдать.