Прости меня, папочка

Посвящается каждому, кто хочет осчастливить своего папочку

Глава 1

Тина

Вернувшись домой, я сразу же поняла, что что-то не так. Родители ссорятся, снова, но на этот раз это отличается от того, как они шептались за закрытыми дверями, думая, что я их не слышу. Теперь дело дошло до криков, и я мчусь по коридору к открытой двери их спальни, ковер скрывает шлепанье моих сандалей. От увиденного по моей спине пробегает дрожь. Их спальня находится в полном беспорядке, и я роняю свои тяжелые сумки с покупками на пол.

— Что случилось? —

спросила я, испытывая чувство страха от того, что могу услышать в ответ.

Мой голос казался пронзительным и испуганным даже для моих собственных ушей.

— Мы уезжаем, — практически прорычала мама, грубо зачесывая за ухо длинную прядь вьющихся, обесцвеченных волос, которая тут же упала обратно на ее раскрасневшееся лицо. — Начинай паковать чемоданы, Тина. Я заеду за тобой через несколько дней, как только мы получим ключи от нового дома.

— Нового дома? Мы переезжаем?

Я в замешательстве рассматриваю стопку маминых вещей, разбросанных по комнате. Слева от меня, напротив и чуть правее от их кровати, стоял комод из темного дерева, ящики которого были открыты. Дорогие туалетные принадлежности и обувь беспорядочно валялись на мятом стеганом одеяле в бело-голубую полоску, пока мама пархала по скромной комнате, вытаскивая охапки одежды из шкафа, стоявшего справа и наугад запихивала их в два открытых чемодана, лежащих на кровати.

Папа, должно быть, только вернулся с работы, так как он был все еще одет в свою повседневную одежду — рубашку на пуговицах цвета гравия с длинными рукавами, заправленную в темно-синие джинсы с массивной серебряной пряжкой на ремне, на которую мама всегда закатывала глаза, и рабочие ботинки с металлическим носком, покрытые засохшей грязью.

Он не смотрел в мою сторону с тех пор, как я вошла в комнату, как и сейчас, когда я подхожу к нему на дрожащих ногах, сцепив руки и ожидая, заметит ли он мое присутствие. То, как он игнорирует меня, не должно было ранить по прошествии стольких лет, поскольку мне следовало привыкнуть к этому, но это все еще причиняет боль. Сверля взглядом мамину спину, он лишь теребит свою темно-каштановую щетину, как обычно делает, когда злится или же его что-то беспокоит.

Я внимательно осматриваю беспорядок, и в глаза бросается очевидное отсутствие его вещей среди тех, которые были собраны и уложены в ее чемоданы. А еще на полу валяется мерзкий, скользкий и использованный презерватив с оберткой, о котором я изо всех сил стараюсь не думать.

— Папочка? Мы переезжаем?

От страха и растерянности мое сердце бешено колотится, а кровь стучит в ушах. Теперь я редко называю его папой, потому что обычно он хмурится, когда это слетает с моих губ, но это вырвалось само собой.

— Пожалуйста, папочка, поговори со мной, — умоляю я, когда он продолжает меня игнорировать, и топаю ногой, как ребенок, который находится на грани истерики, вместо того, чтобы вести себя как девятнадцатилетняя девушка, которой давно пора выйти за рамки подобного незрелого поведения.

Мама усмехается.

—

Тебе больше не нужно называть своего отчима папой или папочкой потому что мы уезжаем, — она указывает рукой между нами, подразумевая лишь нас, — без него. Скатертью дорога.

С этими словами она захлопывает первый чемодан, затем пытается застегнуть молнию и даже прыгает на него сверху, чтобы закрыть до конца.

Мой желудок сжимается, и мне кажется, что меня сейчас стошнит, потому что вся моя жизнь рушится. Затем я поворачиваю голову к двери, когда слышу, как мама произносит: — О, замечательно, что ты вернулся. Я готова убраться отсюда к чертовой матери.

Мужчина, которого я раньше никогда не встречала, входит в спальню моих родителей с ухмылкой на продолговатом, костлявом лице. Он выше папы примерно на шесть дюймов, что о многом говорит, учитывая, что его рост чуть выше шести футов. Но незнакомец тощий, как стручок фасоли — полная противоположность папе, который обладает плотным и мускулистым телосложением, но увесистый в талии. К тому же он выглядит на несколько лет моложе, у него чисто выбритый подбородок и копна светло-каштановых волос, которые резко контрастируют с темными волосами папы, которые начали слегка седеть на висках.

Мужчина поднимает чемоданы с кровати и спрашивает маму: — Это все, милая?

— Мама, кто он, черт возьми, такой и почему называет тебя милая?

Наконец папа начинает говорить, в его тоне слышатся насмешка и ярость.

— Это с ним твоя мать, по-видимому, изменяла мне последние восемь месяцев, не так ли, Сара?

Думаю, это объясняет отвратительный использованный презерватив и смятые простыни. Он саркастически говорит мне: — Поздоровайся со своим новым папой, дорогая.

Я отшатываюсь, в уголках моих глаз быстро собираются слезы.

Нет! Этого не может быть.

Все это нереально.

Я делаю шаг к папе, отстраняясь от незнакомца, и спотыкаюсь о груду одежды на полу. Я с благодарностью выпрямляюсь, прежде чем упасть на него, зная, что ему это не понравится.

Незнакомец даже не представился. Он лишь жутко подмигивает мне, а затем уходит, забирая с собой мамины чемоданы.

— Мама? — спрашиваю я, и слезы текут по моим щекам. — Это правда? Ты и-изменила, и поэтому мы оставляем папочку и переезжаем… к нему?

— Так и есть, и, черт возьми, пора выдвигаться.

Она гладит меня по щеке и выглядит почти радостной от того, что переворачивает наши жизни с ног на голову.

— Не волнуйся, Тина. Тим позаботится о нас лучше Билла. Он любит меня и хочет быть рядом, и я знаю, что он будет хорошо относиться к тебе.

Она слегка потрепала меня по щеке, бросив на папу уничтожающий взгляд, прежде чем выйти и захлопнуть за собой входную дверь.

— Чертова сука, — пробормотал папа себе под нос.