Прости меня
Шрифт:
горькими слезам с болью,
чьи мужья на смене
пострадали ночью.
Родственники больных к вечеру
санчасть в блокаду взяли,
в окна, в дверь
барабанили, стучали.
Вскоре открылась дверь,
где стоял милиционер.
Все увидели врача -
чернее чёрного грача:
"Товарищи! Сегодня
всех тяжелобольных
самолётами отправляем
на лечение в Москву.
Двадцать
наиболее пострадавших,
из числа дежурной смены
и числа пожарных".
Люди, услышав новость,
заволновались в шуме, разговоре.
Вскоре, все... словно онемели
и затихли в горе.
Чихнул кто-то, стоя на ступеньке:
"Будьте здоровы!"
"Спасибо! На Титанике
тоже были все здоровы".
"Не до шуток, нынче!..
Радиация с нуклидом
нас в дорогу клыче".
"Лечение больных в Москве
для нас большая честь, надежда.
Не ударим лицом в грязь!
Я думаю, меня поддержат все.
В дороге каждому больному
нужна чистая одежда!
Решим возникшую проблему!"
Людей, как ветром сдуло.
Все разбежались по домам.
Пешком...
на велосипеде одна мадам
помчалася в село.
Я от нервозности по приходу
запуталась с вещами.
Собрала, принесла одежду,
а самолёт улетел с больными.
Долго тапочки искала
на минуту опоздала.
В моём сердце что-то оборвалось...
вмиг закипела бурно кровь.
Душа окаменела, потеряв надежду
на былое счастье и любовь.
Я вздрогнула...
мой нерв, душа заговорила.
"Моего Васю!
Моего мужа тоже увезли? Без меня!
Кто позволил? Кто посмел?..
мою кровинку, у меня забрать?
Кто позволил мою судьбу
испытывать, ломать?"
Обливаясь горькими слезами,
я плакала, рыдала.
"Отправили в Москву!..
в столицу!
Наверное, великой чести
мой родной, любимый
своим геройством заслужил".
Сама себя я выслушала,
набравшись мужества и сил,
молча, улыбнулась,
плакать перестала.
К вечеру у меня
началась тошнота, рвота.
Ночь я не спала,
родного, ненаглядного,
своего любимого
я к себе звала.
27 апреля всё население Припяти
эвакуировали,
а вскоре, и моё село,
радиацией с нуклидами и там
всю землю замело -
напрасно картошку посадили.
Сколько можно ждать?..
Нет больше моей мочи!
Надоели мне - дни печальные
и со слезами ночи!
"Надо!
– сказала я себе.
–
Надо ехать к мужу
и не остановлюсь я
ни в жару, ни в стужу".
И после Первомая
к родному, ненаглядному
поехала, помчалась
на крыльях понеслась.
Неизвестность, новизну
я боялась с детства.
Увидела бездонную Москву -
одиноко растерялась,
как перед принцем дева.
"Найду ли я свою кровинку?" -
мысль меня терзала.
"Может домой уехать?" -
тревога пронизала.
На привокзальной площади
у Киевского вокзала
у первого милиционера
со страхом я спросила.
Тот улыбнулся.
"Это на Щукинской
радиобиологическая больница".
Дабы не забыла -
постовой не только рассказал,
что нужно было мне -
всё на бумажке написал.
А говорили в Припяти -
секретно! секретно!
Даже схему, как доехать -
нарисовал подробно.
В больнице на Щукинской -
со слезами, с боем
выписали пропуск -
пропустили с горем.
Зав отделением
Гуськова Ангелина Константиновна
поставила условия.
"Даю полчаса на свидание.
До мужа не дотрагиваться.
Нельзя обниматься, целоваться.
Нельзя принимать от мужа вещи,
рядышком сидеть, стоять,
но что нужно мужу
можно передать.
Сейчас у вашего мужа
центральная нервная система,
костный мозг, все гены -
полностью поражены.
Ты твёрдо должна знать
и твёрдо выполнять.
Твой муж родной, любимый,
что чернобыльский реактор
пропитан радиацией,
получишь от мужа радиацию
никогда не будешь
ты рожать детей".
Слушаю Ангелину и думаю:
"Ничего страшного и опасного.
Я человек терпеливый и простой,
пусть муж будет немножко нервный,
был бы только рядышком со мной".
Я скрыла свою беременность,
если скажу всю правду,
тогда уж точно -
к милому, ненаглядному