Простить нельзя помиловать (сборник)
Шрифт:
Просевшие от холодного груза лапы елей мчались на нее лопастями гигантской мельницы, готовой измельчить в труху все, что составляло сейчас Машин мир. Ведь все это было ничтожно, ничтожно…
Матвей быстро взглянул на нее и воскликнул, пытаясь удержать тот же беспечный тон:
– Так это ты живешь со мной? А я-то голову ломаю: где я тебя видел?
«Не смешно. Он ребячится, потому что не может иначе или чтобы я поменьше тосковала о мальчиках? В любом случае ему не удастся заменить их… Если бы мне нужен был еще один ребенок, я родила бы его, вот и все». Маша отклонила голову
– Останови машину!
Она выкрикнула это, и Матвей резко нажал на тормоз. Обоих швырнуло вперед, и он будто окунулся во что-то белое – так побледнело его лицо.
– Ничего, – выдохнула Маша прежде, чем он спросил. – Я хотела сказать, что люблю тебя. Но это нельзя говорить на ходу.
– Я очень боюсь этой поездки, – тихо признался он, не отводя от нее глаз, и ей подумалось: это лучшее из всего, что он мог ответить.
– Бояться нечего. Тебе-то уж точно. Все уже разорвано. И все уже пережили это…
– Так, может… – Матвей оборвал себя и мотнул головой. – Нет. Нет, конечно!
– Лучше и не ездить? – она сама столько раз спрашивала себя об этом, но сейчас у нее онемели губы.
Он молча заставил машину тронуться.
– Я хочу их увидеть, – сказала Маша через силу. – Это будет не радостная встреча, я знаю. Но если я не приеду, они решат, что я совсем отреклась от них. Ведь Новый год… О господи!
В груди у нее все разрывалось от боли – впору было кричать, а она лишь прижала к глазам стиснутые кулаки. Пальцы были ледяными, а лицо горячим. Маша подумала, что вся ее жизнь из таких противоречий и состоит, и разозлилась на себя за эту непреходящую способность к мышлению. Кого она сделала счастливым?
Тормоза горестно вздохнули, и рука Матвея, теплая и тяжелая, легла на ее волосы.
– Попробую поговорить с ним еще раз, – сказал он, не призывая Машу успокоиться. – Может, он уже вымотался за эти месяцы?
Она опустила руки, а Матвей убрал свою и отвел глаза, чтобы не раздражать ее состраданием.
– Дело ведь не в том, что Аркадий не хочет их отпускать. Они сами не хотят ко мне. И знаешь что? Если бы все это происходило не с нами, я была бы на их стороне. Я всю жизнь презирала Анну Каренину! Со школьных лет. Когда он по телефону сравнил нас, меня так и прошибло. Мне-то всегда казалось, что со мной такого просто не может случиться! Скажи мне, как это произошло, что я не могу жить без тебя?!
Она прокричала это, уже не пытаясь скрыть упрек, почти ненависть к тому необъяснимому магнитизму Матвея, перед которым она не могла устоять. Он притянул ее так мощно, что освободиться и при этом остаться в живых было уже невозможно. И все же, если бы Маша позволила вырваться тому, что жгло горло: «Ты лишил меня счастья!», это было бы правдой. Счастливой она себя не чувствовала.
– Мне нужно было испариться еще тогда… Весной. Когда было не поздно.
– А ты смог бы? – Маша напомнила себе любую из миллионов женщин, ищущих подтверждения необратимости любви, охватившей их. Она поежилась.
Матвей смотрел на застывшую перед ними дорогу.
– Не знаю. Как узнать, если я уже поступил по-другому?
– Действительно…
– Я стараюсь быть честным.
– Мы живем в грехе, а ты говоришь о честности?
– Я считал, что мы живем в любви… Стой! – он приказал это будто себе самому и повернул к ней лицо, готовое к смеху. – Я придумал! Раз наступает год Лошади, мы должны подарить им лошадь!
Его фантазии Машу уже не поражали, именно они сделали их телевидение популярным у зрителей. Она лишь уточнила:
– Живую?
– Ну, не смердящий же труп!
– Идея грандиозная. Только сначала придется подарить им усадьбу с конюшней.
Матвей разочарованно пробормотал:
– Да, действительно. Это мне сейчас не по карману…
«Слишком много затрат в последнее время», – она опять подумала о телевидении. Маша прекрасно знала, все вокруг считали, будто она задурила голову богатому парню только ради своей карьеры. И было бесполезно объяснять каждому, что любимому человеку хочется подарить все самое лучшее. К тому же тогда следовало бы добавить: на самом деле Матвей ошибся…
Ее вдруг осенило:
– А что, если нам с тобой купить лошадь?
– Легко! И задобрить их этой скотиной? – сразу сообразил Матвей.
– Мелко, я знаю. – Маша почувствовала, как улыбка становится заискивающей.
Он заговорил виновато, быстро поглядывая на нее:
– Не в этом дело. Понимаешь, пока не видишь, не можешь и хотеть этого… чего-то… так сильно, чтобы переступить через себя. Мечту тоже можно видеть, как вживую. Только разве твои пацаны мечтают о лошади?
Маша тронула руль:
– Поехали. Ты прав. Они не хотят лошадь.
– А чего они хотят? Каждый из них. Ты знаешь? Ну, вспомни! Мы купим.
У нее вырвался недобрый смех.
– Они хотят вернуться в прошлое, – сказала она уверенно, потому что временами сама нестерпимо этого хотела. – На год назад. Тогда был веселый декабрь…
Несколько минут Матвей молчал, а когда она уже далеко ушла в мыслях от последних слов, вдруг сказал:
– Где-то он должен быть, этот ход в прошлое. С чего бы столько писали о перемещениях во времени, если бы на самом деле его не существовало?
– О скатерти-самобранке тоже писали…
Он тут же отвлекся и пожаловался:
– Есть хочется!
– Ты опустишься до придорожной забегаловки?
– Легко! Нам еще час ехать, не меньше. Мой желудок уже сожрет сам себя.
«Сердце тоже может сожрать себя. Раньше я этого не знала». Маша отвернулась к окну, но быстро устала от того, как взгляд перескакивает с устрашающе торчавших веток голого куста на озябшую березу, потом на брошенную покрышку, потом…
– У тебя такое лицо, что впору сказать: «Лучше бы мы не встретились», – Матвей пытался улыбаться, ведь это звучало слишком страшно. – Так могло быть… Ты не приехала бы на тот телефестиваль. Послали бы кого-то другого…