ПРОСТИтутка, или Долгая дорога к Богу.
Шрифт:
– У тебя все хорошо? – спросил Боря у Галицыной.
– Да, все хорошо, – ответила девушка.
– Я хочу оставить ее еще на три дня, – сказал Митя. – Сколько стоит сразу трое суток? Надеюсь оптом дешевле? – Кучин несколько вызывающе смотрел на Бориса в упор.
– Ну, пусть будет по 100 баксов за сутки, если она не против.
– Я не против, – несколько поспешно отозвалась Ольга.
Кучин отдал деньги, и они разошлись.
Глава 3. Кучин.
Дмитрий Кучин жил на Авиационной улице 44 – это обычная пятиэтажная хрущевка. Там он снимал полуторку на 4 этаже. Авиационная улица находится в Московском районе, в десяти минутах ходьбы от метро Московская.
Квартира была очень скромная, со старой мебелью. Единственное, что из мебели принадлежало Дмитрию это была шикарная откидная кровать. Когда они в первый раз вошли в маленькую, узенькую комнатку, кроме столика у окна Ольга ничего не увидела. Разве что огромное зеркало, на пол стены. Митя, как в сказке, потянул за веревочку у зеркала и...., о чудо! – Большое зеркало с легкостью, не спеша, стало опускаться на пол. Внутри зеркала оказалась полноценная большая кровать, с хорошим матрасом, одеялом и подушками. Для Оли это было волшебно, ни о чем подобном она даже не слышала. Еще Мите принадлежало большое кресло – каталка, занимающее 1/4 большой комнаты. Оля была удивлена, что это кресло принадлежит молодому парню, она думала, что такую мебель любят старики – медленно раскачиваясь, укачивая себя.
Так Оля прожила у Мити уже около недели. Полностью он провел с ней только первые трое суток, в остальные дни он уходил на работу рано утром, а к пяти вечера приходил. В 23 часа, а то и в 22, Митя, а вместе с ним, и Оля ложились спать. У Дмитрия Кучина был строгий режим, и он от него не отступал ни при каких обстоятельствах.
Дмитрий не курил, очень, очень мало и редко выпивал. С вечера, а точнее каждый вечер в 21.00 составлял бизнес план на следующий день. Оля же наоборот курила очень много и часто, вечерами просила выпить шампанского, впрочем, Митя ей не отказывал, но сам не пил.
Ольга так много курила, и пила не потому, что она уже была на столько конченная, если бы она находилась у себя дома или дома у мужа, или хотя бы в этой питерской съемной квартире, снятой сутенёром, но одна – она бы точно не пила и курила бы в два раза меньше. Ей было не уютно в квартире Кучина и так не уютно, что скорее плохо. Она чувствовала себя в клетке и ее душа умчалась в заточении. Естественно, ведь ее покупали, она была проституткой. Ей нужно было улыбаться клиенту, нравиться ему, спать с ним, заниматься сексом и так как он хочет, конечно в пределах разумного. Каждая проститутка сама решает для себя каким сексом она будет заниматься. Есть "обязательная программа", которую она обязана выполнять – это обычный классический секс, обязательно в презервативе, минет в презервативе и все. Есть, так называемые, дополнительные услуги: анальный секс, еще какие-то, о которых Оля еще не знала. Но она знала точно, что никакого анального секса в ее жизни не будет, тем более, на работе с клиентами, может быть когда – нибудь с мужем. Здесь уж она останется чиста и невинна. Хоть что-то же должно остаться "невинным». Как-то вечером Митя заговорил с Олей о ее жизни:
– Оля, а тебе вообще нравится твоя профессия?
– Какая? – со злобой спросила Галицина. Она понимала, о чем он, но проститутка – это не профессия – это жизненные обстоятельства! Во всяком случае у нее.
– Ну, то что ты "девицей" работаешь.
Его питерская интеллигентность, тактичность, так привлекшая Олю с первой минуты их встречи, теперь бесила ее:
– Проституция?
– Да, – засмущался Митя Олиной прямоте.
– Конечно нет. Кому может нравится, когда тебя трогает чужой человек? – раздраженно ответила Галицина. Ей, за этот месяц, почти каждый день задавали подобные вопросы. Она устала на них отвечать.
– Так давай я тебе помогу уйти с этой работы на другую, – Митя подождал несколько секунд, думая, что Оля сейчас должна ответить, но та не торопилась с ответом.
– Почему ты сейчас оказалась в такой ситуации? Что мешает тебе зарабатывать другим способом? – продолжил он.
Оля внутри бесилась. Он лез к ней в душу. Ей проще бы было сделать ему минет, нежели рассказывать ему о причинах того, почему она стала проституткой. Она от злости с силой сомкнула зубы. Оля поняла, что если она начнет ему рассказывать, то начнет не просто плакать, а рыдать. А если она начнет рыдать, то не остановится. Ольга знала, что ей придется рассказать о дочери. Проблема не в том, что у нее есть дочь, это может быть даже ее преимуществом и даже оправданием. Проблема в том, что ей придется вспомнить о ней явно, а это вызовет сильную, не сносную душевную боль. Конечно, Оля не забыла свою девочку, но она не позволяла себе подолгу думать о ней, чтобы избежать боли, истерики и погружения в полную черную грусть, с которой, при попадании в нее, она боялась не выгрести.
Ольга решила отвечать ему как можно суше, точнее и не говорить о дочери. В конце концов он хочет ей помочь, а от Бориса надо уходить, иначе в следующую ее провинность он может убить ее или сделать дурочкой отбив ей мозги. Может и уже что-то отбил, кто знает? "Вот Светка рассказывала, что ей он почки отбил и мочевой пузырь и теперь она совсем терпеть не может и сразу писается. А девушке только 25 лет, а он ее уже инвалидом сделал. " – промелькнуло как-то быстро у нее в голове.
– Я попала в проституцию потому, – медленно начала Оля, – потому что мне нечего было есть в буквальном смысле этого слова, не было обуви, не было кровати. Я работала на кухне в кафе, там, пока работала, могла что-то есть. Работала фактически за еду. Хозяин кафе платил 100 рублей в неделю, хватало только на сигареты. Потом встретила нашего сутенёра. Здесь, – сухо продолжала Ольга, – в Питере я ничего не знаю, я даже в метро не разу не заходила, да и Борис не отпустит далеко и надолго. Ведь мы ночью работаем, а днем спим и подразумевается, да так это и есть, что мы ходим только в ближайший магазин за продуктами. А если Борис узнает, что кто-то куда-то уехал далеко в город – убьет.
– Что значит убьет? За что? – удивленно спросил Митя.
– Убьет в буквальном смысле. Он нас сильно бьет за невинные провинности, если так можно выразиться. Вот девушке почки отбил, за то, что она на работу опоздала.
– Охринеть! Так он и паспорта у вас забрал?
– Нет, паспорта у нас. К счастью, менты с Невского настояли, чтобы девочки на улице стояли с паспортами.
– Очень хорошо! – радостно возгласил Митя, – так все, давай позвоним ему и просто скажем до-сви-да-ния, а лучше прощай. Ты свободный человек в нашей стране. Рабовладельческого строя у нас нет. Он поганый сутенёр вне закона, да еще и избивает людей, его вообще можно с легкостью посадить.
– Вот так просто? Просто скажем досвидания? – удивленно раскрыла глаза Ольга.
– Да, а что нам мешает? Ты же ему не должна денег?
– Я-то нет, а вот он мне…. – Оля задумалась. – Он выдавал мне каждый день на еду, а в конце месяца мы должны с ним пойти на почту и отослать всю сумму, накопившуюся за месяц, домой моей маме.
– И какая сумма там накопилась?
– Четыре или пять тысяч, я точно не знаю. Он там все в своей тетрадочке пишет. Я, было, начала тоже писать, а потом бросила, все равно не даст больше, чем даст, спорить с ним бесполезно, только на грубость нарвешься. То есть по факту сколько даст – столько и даст, – грустно пояснила Оля.
– Давай я тебе дам эти четыре тысячи, если хочешь, отошлем твоей маме, и ты больше никогда не увидишь своего сутенёра. Хочешь? – спросил Митя.
– Нет! – довольно быстро отреагировала Ольга. – Я хочу, чтобы ОН отдал все мои, заработанные деньги. Я не хочу ему ничего оставлять! Он должен отдать мне хоть это.
– Когда заканчивается месяц? Когда вы должны идти на почту?
– Восемнадцатого числа, – четко ответила Оля.
– Так это через три дня! Давай, я проплачу еще три дня, потом ты поедешь, отправите с ним деньги и после этого я сразу приеду и тебя заберу. Согласна? Оля молчала. Она думала. Ей становилось страшно при мысли как она будет сбегать от Бориса. Чем дольше она об этом думала, тем больше возрастал страх – он становился паническим.