Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке
Шрифт:
— Хочу, но позже. Там ведь и осенью будет тепло. А сейчас нам просто необходимо съездить в Гирей. Ну пожалуйста, Петя! Ты же сам говорил, что как только будет время…
— Да, говорил…
— Ну так выполняй! — воскликнула, чувствуя, что Нигилист колеблется.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился он. — Что касается меня, возражений нет. Вероятно, мы сможем поехать в этот твой Гирей… Кстати, а почему татарское название?
— Ну как же, когда-то на Кубани крымские ханы хозяйничали, вот мы и бережем память о них, — пошутила Наташа, может быть, впервые со дня свадьбы.
У
— Но только на два дня. С дорогой это займет значительно больше времени. И последнее. Окончательное решение я сообщу тебе завтра, после того, как узнаю мнение Шеварова. Надеюсь, у него тоже не будет возражений, но… в нашем деле всякое бывает.
— Спасибо! — Наташа на радостях обняла Нигилиста, чмокнула в щеку. — Я думаю, Степан Петрович поймет, наконец, что его лучшему сотруднику давно пора предоставить отпуск. А если он заупрямится, я могу сама позвонить ему. Мне он не посмеет отказать.
— Это исключено. Шеваров принимает решение не потому, что может или не может отказать, а исходя из интересов дела. Поэтому тебе не следует звонить ему. Полагаю, тебе следует позаботиться о еде в дорогу, продумать все мелочи, ну и… подарки для твоей матери. Не с пустыми же руками приезжать.
«Надо же, о чем он стал думать!» — Радостно улыбнулась мужу и побежала на кухню готовить ужин.
— Ну что, написала?
Она сидела в комнате Ирины и с нетерпением ждала, когда подруга закончит письмо родителям. Как только Нигилист позвонил и сказал, что Шеваров дал добро их поездке в Гирей, Наташа тут же собралась и в сопровождении Ратковского помчалась в общежитие к подруге.
— Написала. Передашь родителям, скажешь, что все у меня нормально, домой приеду, наверное, через две недели. Завтра последний экзамен, а потом улетаю с творческой бригадой в Иркутск.
— Зачем?
— Выступать. Показывать сибирякам свое искусство. Будем давать по несколько концертов в день. Такой напряженный график очень полезен, вырабатывает профессиональное отношение к своей работе.
— Ты какая-то очень серьезная и даже грустная, Ирка. Бубнишь, как на собрании, прямо мой Нигилист.
— А ты сияешь, как медный таз. Неужели так счастлива со своим миллионером?
— Всякое бывает. Больше приходится терпеть. Но сегодня у меня отличное настроение, правда. Как представлю: приезжаю я в Гирей на «мерседесе», и все смотрят, глаза круглые, головами качают… Ну? Разве это не здорово, а?
— Наверное, здорово, — вздохнула Ирина. — Ты правду сказала, что повсюду ходишь в сопровождении телохранителя, или пошутила?
— Посмотри в окно. В черной кожаной куртке, белобрысый, коротко стриженный. Его зовут Олег Ратковский. Выйду от тебя, он поймает машину и отвезет меня домой.
— Ну и ну! — покачала головой Ирина. — Кто бы мог подумать!
— Ты-то сама чего раскисла? Двоек на экзаменах нахватала?
— Да нет. Я, правда, не круглая отличница, как ты, но всегда училась и учусь на «четыре» и «пять».
— Влюбилась, наверное?
— Только не это! Я теперь на мужчин и смотреть не могу.
— Тебя кто-то обидел, — догадалась Наташа. — Ну, расскажи, что случилось, может, помогу тебе. Расскажи, Ирка.
— Ох, Наташа, — вздохнула Ирина. — Даже не знаю, как об этом рассказывать. Отвратительная история. Помнишь, я говорила тебе, что получила предложение сыграть в одном фильме?
— Помню. Любовницу бандита.
— Ну, вот я и согласилась. Интересно было, и потом, попадала в картотеку «Мосфильма», в поле зрения режиссеров, можно было надеяться на другие приглашения. Согласилась. Думала, если я настоящая актриса, должна уметь сыграть любую роль. Доказать всем и себе, что могу.
— Не доказала?
— Это был такой ужас, Наташка, хуже не придумаешь. Снимал фильм режиссер Барсуков, недавний наш выпускник, команда у него — молодые ребята. Фильмы делать не умеют, но гонору — хоть отбавляй. Нашли спонсора и решили удивить мир. Но когда начали съемку, забыли и о гоноре, и о великих замыслах. Раздевали всех женщин, которые там играли, и просто… издевались. Делали, что хотели. Когда на меня залез парень, который играл бандита, они даже не подумали свет пригасить, наоборот, еще ярче сделали. А потом этот зараза Барсуков говорит: нет, темперамент не тот, сейчас я покажу тебе, как надо работать. Я, конечно, отказалась. Еще и Барсуков ляжет на меня, будет показывать, как нужно правильно! Ему, конечно, не понравилось это, на следующий день в сценарии все изменилось. Бах-бах, меня убили — и привет. Свободна. По сути дела, изнасиловали и выгнали. А в фильме осталась лишь сцена полового акта. Никакой игры. Вот тебе и снялась в кино, вот и заявила о себе.
— Скоты! — Наташу передернуло. — Надо же, какие подлецы! По сравнению с ними мой Нигилист просто паинька. Слушай, Ирка, а ты в суд на них подай.
— Какой там суд! — махнула рукой Ирина. — Я же все бумаги сама подписала, мол, сценарий читала, со всем согласна, претензий никаких не имею и не буду иметь, все права принадлежат им… Я теперь не могу даже потребовать, чтобы они сцену ту мерзкую из фильма вырезали. Знаешь, что скажут? Мы деньги вложили, это наша собственность. Такие дела…
— Даже не знаю, чем тебе помочь, — пожала плечами Наташа. — Если сама такие бумаги подписала… Да ты хоть думала, что делаешь? У других спросила бы, как это бывает!
— А кто тебе скажет, каким способом имя себе сделал? Никто. Все это тайна, Наташка, ужасная тайна. Знаешь, мне до сих пор тошно. Стыдно на глаза родителям показываться, поэтому и собралась в Иркутск.
— Я ведь тебя предупреждала, говорила тебе: ни в коем случае не соглашайся на эту роль. Ты же только на первом курсе учишься… У тебя все впереди. И куда спешишь? Да будут еще у тебя разные роли, будут приглашать, а ты выберешь, что тебе нравится.
— Плохо ты знаешь наш мир, Наташка. — Ирина печально усмехнулась. — Чтобы тебе роли предлагали, нужно где-то показаться; чтобы где-то показаться, нужно кому-то ни в чем не отказывать. А чтобы так жить, нужно знаешь кем быть?