Просто секс, без любви
Шрифт:
У меня были целые сутки на то, чтобы придумать, что ей сказать, но взгляд на ее лицо сообщил, что с этой фразы начинать точно не стоило. Наталия была в ярости.
Ее руки взлетели на бедра.
— И ты подумал, что раз он у меня дома, то я… трахаюсь с ним?
Ее тон заявлял, что «да», хоть это и было правдивым ответом, лучше не говорить.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— О чем?
Она злилась.
Она защищалась.
И выглядела так, словно вот-вот даст мне
Но для меня она была прекрасна как никогда. Боже, я так люблю ее. От этой мысли мои губы растянулись в непроизвольной улыбке, и Наталия, заметив ее, посмотрела на меня как на умалишенного.
— Какого черта ты улыбаешься?
Я сделал еще два шажка ей навстречу.
— Ты неописуемо прекрасна.
— Ты придурок. — Слова были грубыми, но ее лицо немного смягчилось.
— Это правда. — Я улыбнулся еще шире.
— Что тебе нужно? У меня встреча с пациентом.
Она по-прежнему ни сдвинулась с места, поэтому когда я сделал к ней еще один шаг, оказалась в ловушке между раковиной и мной. Я принял за положительный знак тот факт, что не получил за это по яйцам. Сердце пустилось в галоп, и мне показалось, что если я не прикоснусь к Наталии прямо сейчас, то оно взорвется в груди.
— Я скучал по тебе. — Расстояние между нами исчезло. Но она и теперь не сделала попытки сбежать, поэтому я продолжил испытывать удачу. Заключил ее щеки в ладони и закрыл глаза, упиваясь нежностью ее кожи, потом глубоко вдохнул ее опьяняющий аромат. Она определенно только что приняла ванну. Я улыбнулся, открывая глаза, медленно наклонился и коснулся ее губ. — Душистый горошек… — пробормотал я. — Люблю этот запах.
Телефон выпал из ее рук на пол, но она даже не попыталась поднять его, и я, восприняв это как еще один положительный знак, прильнул к ее губам вновь. Только на сей раз смелее. Прижав Наталию к краю раковины, я поцеловал ее страстным, затяжным поцелуем. Потом лизнул ее губы, призывая их разомкнуться, и когда наши языки переплелись, она застонала мне в рот. Моя ладонь соскользнула с ее щеки вниз, я нежно сжал ее шею, чтобы наклонить ее голову и сделать поцелуй глубже. Наталия опять застонала, и ее стон пронзил мое тело.
Боже, как же я по этому истосковался.
Как же я истосковался по ней.
Как я мог когда-то считать, что живу?
Поцелуй длился долго, и когда он завершился, Наталия почти сразу насупилась.
— Хантер, я не могу снова на это решиться. Ты сделал мне больно.
Я прижался лбом к ее лбу.
— Знаю. Прости. Прости, что причинил тебе боль. Я без ума от тебя. И не хотел, чтобы так вышло. Наоборот. Я хотел уберечь тебя от страданий.
Сделав несколько прерывистых вдохов, она откашлялась.
— Хантер, я не понимаю. Ты причинил мне боль, потому что хотел уберечь меня от страданий? Бессмыслица какая-то. Что происходит?
Я посмотрел ей в глаза. Настал момент истины. Десять лет я прятался за болезнью, которой у меня, возможно, и не было. А теперь я хотел жить — с этой женщиной и ради нее.
— Нам нужно сесть и поговорить.
Она кивнула.
— Пойдем в гостиную. Мама пошла к сестре посидеть с детьми. Ее не будет пару часов, поэтому нас никто не потревожит.
Я не знал, поступаю ли правильно. Я не знал, не обернется ли все еще большей катастрофой, чем в прошлый раз, но чувствовал, что обязан совершить этот прыжок в неизвестность. Я сел на диван, сложил ладони и, опустив взгляд, молча прочел молитву. Я не молился со дня похорон брата.
А потом приступил к самому началу истории...
— Когда моей маме было десять, ее мать легла на обычную операцию на колене и умерла на операционном столе. У нее было не диагностированное заболевание сердца, которое из-за анестезии дало осложнения. Поэтому моя мама выросла с необъяснимым страхом перед врачами. А потом, когда мы с братом были детьми, наш отец попал в аварию и скончался от черепно-мозговой травмы. Поскольку на месте происшествия он был в сознании и умер только в больнице, мама обвинила в его смерти врачей. Это только усугубило ее страх, и с тех пор она никогда не обращалась к ним.
— Когда мне было девять, мы стали замечать у нее симптомы болезни Паркинсона. Не знаю, когда точно они появились, но тогда у мамы больше не получалось их скрывать. Ее руки постоянно дрожали, и ей стало сложно ходить. Поскольку она отказывалась обратиться к врачу, мой дядя поставил ей диагноз на основании наблюдений и, как мог, старался лечить ее. Однако она не принимала назначенные лекарства и не сдавала анализы. Она умерла дома, когда мне было семнадцать.
Я сделал паузу.
— Кое-что из этого ты уже знаешь. Но мне нужно рассказать все с самого начала.
Наталия взяла меня за руку и, сжав мои пальцы, произнесла:
— Не торопись.
— В юности мой брат начал замечать у себя симптомы, характерные для Паркинсона. Но тоже молчал о них до тех пор, пока их стало невозможно скрывать.
— О боже. Мне так жаль. Не думала, что болезнь Паркинсона может проявляться в таком молодом возрасте.
— Обычно нет. Но у Джейса не было болезни Паркинсона. Как и у моей мамы.
— Не понимаю.
Я сделал глубокий вдох и, встретившись с нею взглядом, сказал:
— У них была болезнь Хантингтона. Генетическое заболевание. У брата оно проявилось рано и прогрессировало быстрее, чем у более взрослых людей. В двадцать с небольшим он практически не мог ходить и самостоятельно есть. Начал давиться слюной. И чтобы покончить с такой жизнью, повесился. Его нашел я.
Рука Наталии взлетела ко рту, а по ее щекам заструились слезы.
— Соболезную. Болезнь Хантингтона — это ужасный диагноз.
— Спасибо.
Я отвернулся, не желая, чтобы она заметила собирающиеся в моих глазах слезы, и попытался взять себя в руки. Соленый комок царапал мне горло. Когда я снова посмотрел ей в лицо, то увидел там боль и сочувствие. И пока набирался храбрости закончить рассказ, открыть ту причину, по которой, можно сказать, сбежал от нее, ее печальные глаза стали огромными.