Просто секс, без любви
Шрифт:
Одно из одеялец Каролины упало на пол, и я наклонился за ним и старательно оттряхнул, хотя мраморный пол сверкал чистотой. В церкви было тепло, поэтому я не стал опять накрывать малышку, а положил одеяло на скамью между нами.
Наконец я набрался смелости взглянуть на Наталию, и когда наши взгляды встретились, она замерла, ожидая, что я что-нибудь скажу, что-нибудь сделаю. Когда этого не случилось, она сломала лед первой.
— Красивое платье, да?
Я оглядел ее.
— Да. Красный тебе к лицу. Выглядишь великолепно.
Губы Наталии тронула улыбка.
— Я про платьице Каролины.
— О. Да. Ее платье тоже красивое.
Что
Между нами стояла неловкость, и это было паршиво, ведь наше общение всегда протекало легко.
Так что я попытался это исправить.
— Как поживаешь?
Выражение ее лица сообщило, что я сделал совершенно противоположное.
— Одиноко. А ты?
Я не мог продолжать притворяться, когда она была так честна со мной.
— Тоже, — произнес я, выдавив жалкое подобие улыбки.
А потом, как мудак, которым я и являлся, опустил взгляд на ее губы. Пребывание в церкви не остановило меня от мыслей о том, как сильно мне хочется, чтобы они стали припухшими от моих поцелуев. И когда я снова поднял глаза, взгляд Наталии сообщил, что она прекрасно поняла, о чем я подумал. К счастью, тут заиграл орган, и началась церемония. К счастью — потому что я вполне мог выкинуть что-нибудь глупое и воплотить свое желание в жизнь. И где — в стенах церкви.
***
Мой приятель победил жену в битве за организацию праздника, поэтому вечеринка после крестин была скромной. Только родные и несколько друзей дома у Анны и Дерека. И... Адам. Видимо, Адам попадал в категорию друзей, раз они с Дереком работали вместе — да еще достаточно близких, ведь он был шафером на их свадьбе. Но для меня Адам сегодня был врагом номер один. Интересно, понимал ли этот болван, насколько близко он находится к сексу с красоткой, с которой сейчас разговаривал? Больше всего пугало, что у Наталии мог быть аналогичный настрой. Когда она запрокинула голову и рассмеялась над шуткой ублюдка, я чуть не взорвался. И поскольку алкоголь был под запретом, решил прогуляться.
На улице я увидел Иззи, которая стучала мячом у соседского баскетбольного кольца.
— Как поживает твоя статистика штрафных бросков?
Она забросила мяч в корзину.
— Лучше не бывает.
Я снял пиджак и бросил его на траву.
— Сыграем один на один?
Она, задрав нос, огляделась по сторонам.
— Конечно. Разве кто-то может составить мне настоящую конкуренцию?
Я подошел и, демонстрируя эту самую конкуренцию, увел у нее мяч.
— Как дела?
— Хорошо. Пару недель назад меня назвали лучшим игроком матча.
— Здорово. Поздравляю.
Она пожала плечами, словно ничего особенного в этом не было, и попыталась скрыть гордую улыбку. Ведя мяч, я сделал обманный маневр влево, потом вправо, шагнул вперед и забросил трехочковый.
Оп-па!
— Просто повезло, — проронила Иззи.
— Да? Ну ладно. Теперь давай ты. — Она взяла мяч, а я встал, подняв руки, перед корзиной. — Ну-ка, лучший игрок, обыграй меня.
Я был бы рад сказать, что поддался ей, чтобы потешить ее самолюбие. Но что бы то ни было делать мне не пришлось. Она обыграла меня без малейших усилий. И совсем скоро я понял, что с трехочковым мне и впрямь повезло. Игра становилась напряженнее с каждым броском. Когда мы закончили, моя рубашка выбилась из-за пояса брюк, рукава были закатаны, и я обливался потом, словно потерявший форму старик. У Иззи даже дыхание не сбилось.
— Нужен перерыв? — спросила она.
Я наклонился, уперев руки в колени, и попробовал отдышаться.
— С чего ты взяла?
Она рассмеялась, и мы сели на бордюр перевести дух.
— Как дела? Якзад хорошо с тобой обращается, или мне надо слетать в Нью-Йорк и надрать ему зад?
— Якшит, а не Якзад. И кажется, у нас все нормально.
— Кажется?
— Слушай, а ты правда полетел бы через всю страну, чтобы надрать задницу парню, если бы тот обидел меня?
Мои слова явно показались ей шуткой, но я не шутил.
— Безусловно.
Иззи усмехнулась.
— Тогда и я отплачу тебе тем же. Ой, погоди... я же уже надрала тебе зад.
Что ж, это было заслуженно. Сорвав травинку, я спросил ее:
— Как она?
— Да не очень... — Иззи повернулась и посмотрела мне прямо в лицо, — ...благодаря тебе.
— Мне жаль, Иззи.
— Не понимаю. Я думала, она тебе нравилась.
— Нравилась. И нравится.
— Тогда в чем проблема? Все дело в том, что ты живешь здесь, а мы в Нью-Йорке?
— Все сложно.
Она покачала головой.
— Не-а. Взрослые сами все усложняют. Тебе нравится она, ты нравишься ей. У вас все получится.
— Все не так просто. Когда повзрослеешь, поймешь, что в жизни существует множество факторов, которые все осложняют.
— Ты собираешься за решетку?
Увы, но она спрашивала совершенно серьезно.
— Нет, я не собираюсь за решетку.
— Ты ей изменил?
— Не думаю, что это уместный для нас разговор. Однако нет, я не изменял ей.
Иззи проигнорировала мой комментарий.
— Ты еще думаешь о ней?
Я кивнул. Не думать о Наталии, как бы я ни старался сдерживаться, было невозможно.
Какое-то время Иззи молчала. Я знал, что сейчас она думает, как собрать паззл нашего разговора. Хотя без некоторых деталей рассмотреть всю картину было нельзя. Во всяком случае, так я считал, пока она не доказала, что дети понимают намного больше, чем кажется взрослым.
— Отец в очень многих вещах облажался. Он оказался не таким, как я считала. В последние пару лет я часто садилась и думала обо всем, что он мне говорил. Я даже не предполагала, что он может врать, и поэтому стала задаваться вопросом, получится ли у меня отличить его правду от лжи. И я подставила под сомнение все. Любил ли он меня? Хотел ли вообще быть со мной, быть семьей, или это была лишь показуха? До недавних пор я не понимала, что Нат чувствовала то же самое. Вот почему ей — и нам обеим — сложно двигаться дальше. Папа клялся, что не говорил Нат правду, потому что не хотел ранить ее. И конечно, все считают меня слишком маленькой, чтобы что-либо понимать.
Иззи пожала плечами.
— Возможно, для чего-то я и впрямь еще маленькая, но за эти два года я поняла, что Нат не нужен защитник. Она самая сильная женщина из всех, кого я знаю. Поэтому если ты хочешь ее защитить — действительно позволить ей жить дальше, а затягивать все на долгие годы, как сделал папа, — то поговори с ней по-настоящему откровенно. Хоть правда и ранит, она как резко сорванный пластырь. Боль пройдет. А вот вопросы и ложь заставляют мучиться еще долго.
Я разинул рот. Мало того, что эта шестнадцатилетка уделала меня в баскетбол, так она еще и преподала мне ценный урок насчет жизни.