Просто солги
Шрифт:
— На, возьми. — Он швыряет мне прямо в руки тонкую черную водолазку. Она мне велика, скорее всего. Но я почему-то послушно стягиваю с себя зареванную рубашку и натягиваю вместо этого столь любезно предложенное. И так почему-то становится гораздо спокойнее. Как будто если на мне его вещь — он меня больше не тронет. Не посмеет тронуть. Но это ошибка. Очередная.
Мне не приходилось прежде видеть его таким, точно разочарованным во мне. Хотя, возможно, он действительно разочарован. Он думал, я отдалась ему, отдала все свои мысли, все свои способности чувствовать.
Но он просто не знает, насколько много следов можно взять в этом гнилом Нью-Йорке, а я не хочу ему говорить. Это того рода тайна, которую я не расскажу никому. Никогда.
Джо не представляет масштабов катастрофы. Думает, он типа рьяный садовод-любитель, избавляющий свои драгоценные тепличные растения от редких жучков-паразитов. Но на самом деле тут требуется кое-что похлеще, чтобы избавить мир от этой жуткой заразы.
Дай мне самый большой секатор, Джо. Чик-чик. И нет никакой заразы.
Но это не так просто. Просто он не знает, не чувствует.
— Джо?.. — Это уже какая-то глупая привычка — без повода окликать его. Чтобы просто проверить, что он рядом. Что никуда не делся.
И он уже по-привычке — не отвечает.
Вспоминаю как-то некстати старую Шонову квартиру со странной фотографией на стене, вспоминаю впервые выпитое на пороге чужого дома горько-сладкое пиво. Вспоминаю сломанный мною Шонов телевизор и этот последний услышанный по нему выпуск новостей.
— Я тут подумала… — заминка, — …хотела спросить тебя. Ты случайно не из комитета по уголовным расследованиям?
— А что? — Теперь он почти что смеется надо мной.
— Просто спросила.
От досады я начинаю жевать нижнюю губу. Чувствую себя не в своей тарелке. Чувствую — ситуация дерьмо. А еще чувствую на себе его заинтересованный, почти хищный взгляд. Знаю, что он сейчас смотрит на меня вплотную. Впервые за все время. Но для меня это уже не важно.
Я жду, пока он отвернется. Но он все смотрит, и смотрит, и смотрит. Хочет прожечь на моей коже дыру. Или, на крайний случай, специальное клеймо, которое ставят животным на фермах. Вот и я как одна из этих коров — со своей личной несвободой. Несвободная в самом свободном городе мира. Это могло бы быть забавно.
И чувствовать я могла бы ровно настолько, чтобы не понимать, что он все еще смотрит на меня. Изучает. Лучше бы я не видела, не знала.
Я не замечаю того, как он подходит ко мне и едва касается своими губами моего лба. Я даже не успеваю почувствовать.
…
Наши отношения — они странные. При отсутствии каких-либо взаимоотношений вообще. Он говорит, что у нас вроде как симбиоз — отдаешь то, что нужно другому, и получаешь то, что нужно тебе. Но мне кажется, что на нас эта схема не работает — на мне вообще ничего не работает.
Наши отношения — они за гранью. За чертой того, что предполагалось, что должно было произойти, но — по какой-то неведомой мне причине — не произошло.
Наши отношения — я не знаю, что он хочет в них найти. Зато знаю, что хочу найти в них я. В каждом его движении, в каждой черте его тела я пытаюсь выискать что-то от Кима. Представляю, что Джо — это Ким. Но у Джо волосы не кудрявые, и дышит он не так часто. А еще у него ухмылка всегда опасная. И это отрезвляет.
То, что между нами происходит, — за чертой нормальной человеческой логики. Это что-то неправильное, неестесственное. Но самое страшное не это. Страшно то, что мы оба знаем, что когда-нибудь — очень скоро — это все закончится, лопнет, как мыльный пузырь. Знаем и все равно продолжаем что-то выдумывать.
С каждым днем становится все холоднее, но я не чувствую это. Таких простых вещей я больше не чувствую.
На мне — тонкая куртка, и я зябко кутаюсь в нее, но не потому, что замерзла, — просто не могу больше ждать. Свободной рукой я держу полупрозрачный одноразовый шприц и, чтобы хоть как-то себя развлечь, незаметно для Джо маленьким фонтаном выпускаю из острия ядовитую жидкость. Если он узнает — убьет. Но меня это уже мало волнует.
Я не замечаю, не чувствую тот момент, когда он оказывается рядом. Резко хватает меня за запястье, и от неожиданности я выпускаю шприц, и он бесшумно падает на пол.
Почему-то что-то внутри меня отчаянно хочет, чтобы я смотрела прямо на Джо. Прямо в глаза. И я едва сдерживаюсь, чтобы первой не отвести взгляд. Хотя мне кажется, что сейчас внутри него происходит такая же внутренняя борьба. Он тоже едва не сдается первым.
— Не сегодня, Кесси, — выдавливает он сквозь зубы, но по-прежнему держит меня в своих невидимых наручниках — не выпускает запястье.
Теперь я смотрю на него непонимающе, точно пытаюсь выискать, когда именно он решил меня провести. Чтобы повеселиться, посмеяться надо мной.
— Сегодня мы займемся кое-чем другим. А это пока может подождать, — объясняет он терпеливо, но я все равно не верю.
Мне кажется, что это не он. Не Джо. Кто-то другой просто спрятался в его оболочке и сейчас пытается обвести меня вокруг пальца. Потому что тот Джо, которого я знаю, — привыкла знать, — он никогда не был таким серьезным.
Вспоминаю Кима. Он всегда был рационально мыслящим. Даже когда язвил надо мной, всегда оставался в холодном здравом рассудке. Для Джо же это — нонсенс. Для него быть серьезным — непозволительная роскошь.
Я хочу ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли это, но он держит мою руку так крепко, что у меня просто нет сил высвободиться из его цепкой хватки. (Воспользоваться второй рукой просто не приходит в голову.)
Над входной дверью звякает колокольчик, и мы оба одновременно поворачиваемся в сторону того, кто посмел так бесцеремонно ворваться в наш разговор.