Просто умереть
Шрифт:
Лишь через несколько минут после глотка, после того, как утихло теплое жжение, распространившееся вниз по пищеводу и затем по всему животу, Майкл позволил себе сосредоточиться на задаче завинчивания крышечки. Виски оставалось полбутылки. По одному глоточку в начале каждого часа.
Все строго по графику.
В целях экономии он выключил фонарик. Каждое движение требовало усилий. Конечности одеревенели, и Майкла то трясло от холода, то вдруг прошибало липким лихорадочным потом. Пульсирующая боль в голове не прекращалась – ему отчаянно требовалась хотя бы таблетка парацетамола. Было жизненно необходимо услышать шум сверху, человеческие голоса. Выбраться
И еще ему позарез нужна была еда.
Каким-то невероятным чудом батарейки в рации и фонарике оказались одного типа. Так что у него имелся некоторый их запас. По крайней мере, хоть какая-то хорошая новость. Единственная хорошая новость. Впрочем, нет, была и еще одна: через час он сможет сделать очередной глоточек виски.
Все строго по графику, во всем должен быть порядок. Это позволяет бороться с паникой и сохранять ясность ума.
Пять лет назад Майкл в составе команды тридцативосьмифутовой яхты принимал участие в плавании через Атлантику, из Чичестера в Барбадос. Двадцать семь дней в море. Причем на протяжении пятнадцати из них по курсу следования бушевал шторм, ни разу не утихавший ниже семи баллов, а временами достигавший и всех десяти-одиннадцати. Пятнадцать дней ада. Четыре часа вахты, четыре часа отдыха. Всякий раз, когда судно снова и снова низвергалось с гребня волны, у него в теле сотрясалась каждая косточка, а на корабле звенела каждая цепь, билась о палубу или такелаж каждая бочка, в шкафах громыхали каждый нож, вилка и тарелка. И выдержали они тогда благодаря строгому порядку, неуклонному соблюдению графика. Благодаря разделению каждого дня на периоды в несколько часов, каждый из которых отмечался скромным поощрением. Кусочком шоколада. Глотком алкоголя. Несколькими страницами романа. Взглядом на компас. Завершением смены по откачке воды из трюма.
Соблюдение порядка обеспечивает структуру. Структура дает перспективу. А перспектива – горизонт.
Если смотреть на горизонт, становится спокойнее.
И вот теперь Майкл отмерял каждый час глоточком виски. У него оставалась еще половина бутылки, а горизонтом служила часовая стрелка наручных часов. «Лонжин» с посеребренным ободом и светящимися римскими цифрами, которые купила ему Эшли. Более шикарных часов у него в жизни не было. Эшли вообще обладала великолепным вкусом. И конечно же, шиком. В ней все было классным – кудри ее каштановых волос, походка, доверительная манера общения, классически прекрасные черты лица. Майклу нравилось входить вместе с ней в помещения, полные людей. Куда угодно. Все сразу же поворачивались и дружно таращились на Эшли. Боже, его так и распирало от гордости! Было в ней нечто особенное. Совершенно уникальное, абсолютно неповторимое.
Его мать, кстати, говорила то же самое, хотя ни об одной из его прежних подружек ни разу не отозвалась одобрительно. Просто Эшли была другой. Раньше она работала на маму – и очаровала ее. Это было еще одно качество, которое Майкл любил в своей невесте: она могла очаровать любого. Даже самого что ни на есть паршивого клиента. Он влюбился в нее в тот самый день, когда Эшли пришла к ним с Марком в офис на собеседование. И вот теперь, шесть месяцев спустя, они уже собираются пожениться.
В паху и бедрах нестерпимо зудело. Раздражение кожи. Майкл уже давно махнул рукой на мочевой пузырь. Как-никак прошло двадцать шесть часов.
Наверное, что-то случилось, вот только что? Двадцать шесть гребаных часов он вопил в рацию, набирал номера по мобильнику и получал одно и тоже чертово уведомление: «Нет связи».
Вторник. Эшли настаивала,
Наверное, в сотый раз уже Майкл уперся руками в крышку гроба. А может, в двухсотый. Или даже в тысячный. Но все так же без толку. Еще он пытался проковырять в крышке дырку, единственным доступным ему твердым орудием – корпусом рации. Мобильник и фонарик были пластиковыми. Однако и рация оказалась недостаточно крепкой.
Майкл снова включил передатчик.
– Эй! Есть там кто? Отзовитесь!
Только слабое потрескивание в ответ.
Внезапно в голову ему пришла ужасная мысль. А вдруг и Эшли тоже в этом замешана? Не потому ли она так настаивала на проведении мальчишника в начале недели, во вторник? Чтобы упрятать его здесь – где бы это «здесь» ни находилось – на целые сутки, а то и дольше, рассчитывая таким образом избавить себя от лишних хлопот?
Нет, быть того не может. Ей ведь известно о его клаустрофобии, и к тому же в Эшли нет ни капли жестокости. В первую очередь она всегда думает о других, беспокоится об их нуждах.
Количество подарков, преподнесенных Эшли его матери и ему самому, приводило Майкла в замешательство. И ведь все до одного оказывались поразительно удачными. Мамины любимые духи. Компакт-диск ее любимого певца Робби Уильямса. Кашемировый джемпер, как раз такой, какой ей очень хотелось иметь. Вожделенный им радиоприемник «Боуз». И как только Эшли прознавала обо всех этих вещах? Благодаря врожденной способности, дару – одному из бесконечного списка достоинств, делавших ее такой исключительной личностью.
А его самого – счастливейшим мужчиной на свете.
Свет фонарика потускнел, причем заметно. Майкл выключил его ради экономии заряда и теперь вновь неподвижно лежал в темноте. Спустя какое-то время он обратил внимание на то, что дыхание у него участилось. А что, если…
Если парни вообще никогда не вернутся?
Было почти полдвенадцатого ночи. Майкл лежал и вслушивался, не донесется ли шум голосов, свидетельствующий о приближении друзей.
Вот ей-богу, он нисколько не станет злиться на ребят за идиотскую шутку, лишь бы только выбраться отсюда. Майкл снова взглянул на часы. Уже почти полночь. Ничего, они появятся уже совсем скоро, буквально с минуты на минуту.
Должны появиться.
11
Над ним с ухмылкой стояла Сэнди, заслоняя собой солнечный свет. Намеренно дразнила его. Белокурые волосы свисали по обеим сторонам ее веснушчатого лица, касаясь щек Роя.
– Эй! Мне нужно читать… отчет… Я…
– Фу, какой ты скучный, Грейс! Вечно одно и то же! – Она чмокнула его в лоб. – Читать-читать-читать, работать-работать-работать! – (Снова поцелуй.) – Ну сколько можно? Я тебе больше не нравлюсь, да?
На ней было летнее платьице с таким огромным вырезом, что груди едва не вываливались из лифа. Рой краем глаза заметил ее длинные загорелые ноги под вздернутым подолом и внезапно почувствовал, что заводится.
Он обхватил лицо Сэнди руками и притянул к себе, не отрывая взгляда от ее доверчивых голубых глаз и ощущая, как невероятно – страстно, глубоко – любит ее.
– Я боготворю тебя, – произнес Рой.
– Да что ты? – кокетливо отозвалась она. – Ты действительно боготворишь меня? Любишь больше, чем свою работу? – Жена высвободилась, насмешливо скривив губки.