Просто вдвоем
Шрифт:
Мама притворно надулась:
– Значит, мы прожужжали вам все уши? Раз так, то можете остаться дома, мистер Гринч [22] .
Отец погладил мамины плечи, расплел ее скрещенные руки и положил их себе на грудь, а потом привлек маму к себе, тронув за подбородок.
– Но ты же не бросишь меня, Рози, – пробормотал он, – особенно после прошлой ночи.
Папа наклонился и поцеловал ее так, будто я не сидел в двадцати футах от них.
– Эй, ребята, ничего, что я здесь?
22
Аллюзия
Вцепившись в джойстик, я решительно уставился на экран. Парень-скейтбордист, которым я управлял, прыгал по крышам, делал сальто с заездом на стену и скатывался по эскалаторам – приди мне в голову повторить это в жизни, от меня бы давно осталось мокрое место. Я прищурил левый глаз, чтобы не видеть родителей, которые стояли у двери и обменивались долгими прощальными поцелуями.
– Сынок, мы купили тебе в комнату телевизор с приставкой как раз для того, чтобы ты не мешал нам с мамой… – он улыбнулся, глядя на нее, – по собственному усмотрению распоряжаться оставшейся частью дома.
Я нажал на паузу, откинулся на диванные подушки и закрыл глаза руками:
– Ну папа! Я серьезно!
– Не дразни его, – рассмеялась мама.
– Не могу удержаться, – ответил отец, – тем более что это так просто.
Она вздохнула и поправила на нем и без того идеально завязанный галстук:
– Вообще-то, я думала, что на Рождество мы поедем к твоему папе. Он ведь всегда один, Рэй…
Отец и дед являли собой классический пример «сложных отношений».
– Ему так лучше. Это его выбор.
– Но, милый, он радуется, когда мы приезжаем. Он обожает Лэндона. И ведь он уже пожилой человек.
Когда моя мама появилась на свет, ее родителям перевалило за сорок и они успели смириться с мыслью, что у них никогда не будет детей. Конечно, они ужасно обрадовались дочке, которая, родившись в семье известных ученых, оказалась, к всеобщему удивлению, художницей, и они, как она сама говорила, избаловали ее до безобразия. Их обоих не стало, когда мне исполнилось лет пять-шесть. Мама очень по ним скучала, но бабушку я помнил смутно, а дедушку не помнил вообще.
Из того поколения нашей семьи остался только папин отец.
– Ему просто кажется, что он нашел преемника, которому передаст семейное дело Максфилдов, – сказал папа, жестом закавычив последние слова, – потому что Лэндону нравится ходить с ним на лодке. Да и вообще, мы же были у него только пару месяцев назад, в июле! – Несмотря на все эти возражения, я чувствовал по голосу, что отец был готов уступить маме, как он, собственно, всегда и делал. – В свое время я уехал из города, надеясь больше туда не возвращаться. Ты заставляешь меня приезжать каждое лето. А теперь еще и на Рождество?
– Потому что так будет правильно. И потому что тогда ты был восемнадцатилетним угрюмцем, а сейчас ты взрослый мужчина.
Он снова обнял и поцеловал ее, прорычав:
– Черт! Что правда, то правда.
– Хм! В комнате несовершеннолетний. Прямо тут, на диване. В данный момент его развращают собственные родители.
– Иди, солнышко, собирайся в школу, – сказала мама.
Она
Я выключил игру. Родители все еще целовались.
– С удовольствием, – проворчал я и прошел мимо них к лестнице, сделав себе шоры руками.
– Сначала обними папу на прощание.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я быстро прижался к отцу, а он похлопал меня по плечу. Он был пока еще намного выше меня, хоть я и начинал его догонять.
На днях я поднял маму на руки – просто чтобы показать, какой я стал сильный. Она взвизгнула и рассмеялась:
– Ну надо же! А ведь, казалось бы, я только вчера меняла тебе пеленочки!
Я скорчил рожу:
– Мам, неужели из моего младенчества больше нечего вспомнить?
Она толкнула меня в грудь и хитро прищурилась:
– Если хочешь, можем вспомнить, как я тебя кормила.
Я опустил ее на пол:
– Нет уж. Спасибо.
– Учись хорошо и как следует подготовься к воскресному матчу, чтобы порвать этих засерь из Аннандейла, – сказал папа. – Вернусь в четверг.
Он взъерошил мне волосы. Я не любил, когда папа так делал, и он это знал. Потому и продолжал.
– «Засери» – это ты хорошо сказал, – ответил я, выворачиваясь из-под его руки. – Твой словарный запас расширяется.
– Ну, давай, старик, – усмехнулся он, беря меня за плечи и заглядывая мне в глаза. – Ты остаешься за хозяина, береги маму.
– Ладно, пап. Будет сделано!
Я козырнул ему и взбежал по лестнице, думая о воскресном матче и о Есении, которую хотел пригласить на свидание, если наберусь храбрости.
Лукас
Дневная температура на побережье упала до семидесяти [23] с хвостиком – для конца ноября это было нормально. Высадив меня у отцовского дома, Хеллеры направились в свой арендованный коттедж с оттаивающей индейкой, а также большой коробкой сладкого картофеля, зеленой фасоли, панировочных сухарей и клюквы.
23
70° по Фаренгейту соответствуют 21,11° по шкале Цельсия.
– До завтра, – сказала Синди. – Около часа будем обедать. Или пить – если индейка еще не будет готова.
Когда я бросил свою спортивную сумку на кровать, кладовка показалась мне как никогда маленькой. Это был кокон, из которого я вылез и улетел больше трех лет назад. Я вырос из своей тесной комнаты, одновременно такой знакомой и такой странной.
Одна стена была истыкана кнопками. Напротив висели почти пустые полки. Люстра по-прежнему болталась под потолком – отец не перенес ее обратно в кухню. Из книг осталось только несколько учебников, дедушкина Библия и справочник для старшеклассников. Еще я нашел конверт, которого не было на полке, когда я приезжал в прошлый раз. В нем лежали фотографии, штук десять-пятнадцать: раньше я их не видел.