Просто вспомни обо мне…
Шрифт:
– Я жалею тебя, – сказала Даша и протянула руку. – Иди ко мне, мой хороший… Только не через огонь…
…Всё тело у него покрылось испариной, будто внутри Данила полыхал огненный шар. Или он сам был этим сгустком пламени, а телесная оболочка только создавалась Дашиным воображением, потому что так ей было привычнее. Вся постель под ними раскалилась, и Даше то и дело казалось, что сейчас они высекут из простыни целый сноп искр. Она не смогла уловить, в какой именно момент вернулась в эту самую постель
А потом он вдруг спросил:
– Ты споешь мне про Барбоса?
Дашу так обожгло, будто она все же шагнула в этот огненный круг: «Так он просто перепутал меня с Ксенией?! Вот почему он был таким… Это ее он любил сейчас…»
– Не спою! – От обиды ее голос прозвучал резко. – Не знаю я этой песни! Я уже говорила.
Но Данил ничуть не огорчился:
– Тогда я тебе спою.
И затянул хрипло и неверно:
– Век не стрижен пес Барбос…
«А если и так, – затихнув и уткнувшись в его влажное плечо, успокоенно думала Даша. – Что у меня – большой выбор? Мальчик он или мужчина – какая разница? И со мной он в этот момент или с Ксенией? Удовольствие-то он мне доставляет. Ни с кем еще мне не было так хорошо… Может, как раз оттого, что не поймешь – мальчик он или мужчина?»
– А мне понравилось так делать, – оборвав песню, заявил он. – Немножко страшно было, но все равно… Я еще никогда так не делал.
«Да уж! – усмехнулась она про себя. – И не сосчитать, сколько раз ты это делал».
– Теперь мы будем это делать каждую ночь, – пообещала Даша и блаженно улыбнулась в темноту.
– А почему только ночью?
– А ты и днем хочешь? Да, ты, наверное, смог бы… Но днем Сережка увидит.
Его голос тут же сошел на шепот:
– Это секрет?
– О да! Это страшная тайна. Наша с тобой. Смотри, не проболтайся ему. И вообще никому.
Данил внезапно опечалился:
– А кому еще? У меня больше нет друзей.
– Кроме Сережки?
– Кроме тебя. Сережка не дружит со мной. Он сказал, что я – странный.
Чтобы придать ему хоть немного уверенности в себе, Даша безапелляционно заявила:
– Все великие люди казались странными.
Быстро повернув голову и едва не свалив подушку, Данил с восторгом спросил:
– А я – великий человек?
– Не знаю, – смешалась она. – Вполне может быть… Обычно это понимают, когда человек уже уходит.
– Куда уходит?
– Туда… Куда ушла Ксеня. Помнишь?
– Я помню Ксеню, – подтвердил он.
Не справившись с ревнивым любопытством, Даша спросила:
– Ты ее очень любил?
И прижалась к нему поплотнее, надеясь вытеснить последние сохранившиеся в его теле воспоминания о сестре. Он уже не был таким горячим, даже испарина успела высохнуть, а Даше хотелось, чтоб он таким и оставался.
– Мы все время ссорились, – неожиданно ответил он.
– С Ксеней? Господи, почему?
– Я
Даша торопливо заверила:
– Я этого не хочу.
– Не хочешь? Ты же хотела!
– А теперь не хочу. Потому что… Ты мне очень нравишься таким. У меня таких, как ты, еще не было.
Он повернулся на бок и долго, печально смотрел ей в глаза. Не выдержав этого, Даша со вкусом чмокнула его в губы, но Данил чуть отодвинулся и угрюмо спросил:
– А куда ты дела тех, которые у тебя были?
– Куда дела? Ну… Как тебе сказать… Они приходили и уходили. Не бойся, я никого не выбросила в сугроб, как старую елку. Все они живы и здоровы.
– Ты… – он вдруг запнулся, и Даша на расстоянии почувствовала, как погорячела его щека. – Ты делала с ними это? Ну, как мы сейчас…
«Детям врать нехорошо! – приструнил ее внутренний голос. – Давай исповедуйся».
Прибегнув к тактике компромисса, которая часто выручала ее в разговорах с сыном, Даша сказала:
– Ты делаешь это лучше всех!
– Да?! – Он так обрадовался, что Даше стало стыдно, хотя она и не поняла – за что?
– Да, мой хороший.
– Почему ты называешь меня «мой хороший»?
Она сжала его мягкие щеки, и рот, как у младенца, раскрылся «клювиком».
– Потому что ты – мой. И ты – хороший. И очень мне нравишься. Ты, наверное, спать хочешь? Ложись поудобнее, я немножко поглажу тебя, ты успокоишься и уснешь. Я спою тебе свою колыбельную. Может, ты и ее запомнишь…
Послушно поерзав, Данил сунул под подушку согнутую руку, закрыл глаза и улыбнулся.
«Мой хороший, – повторила Даша уже про себя и с благоговением провела рукой по его выцветшим волосам. – Вот это да… Купила себе порося и влюбилась в него…»
Утром Даша металась по квартире, на ходу застегивая джинсы и отдавая распоряжения:
– Из дома не выходите, там тридцать один градус. Обед в холодильнике, Сережка знает. Не забудьте выключить плиту. Ну, может, я заскочу… У меня сегодня несколько съемок. Даня, ты долго будешь копаться? Давай за стол, я уже опаздываю. Мы проспали все мыслимые сроки… Ах ты, мой хороший. – Настигнутая ночным видением, она остановилась на миг и прижала к животу голову Данила, который, сидя на полу, старательно натягивал носок.
Засветившийся благодарностью взгляд метнулся вверх, но Даша уже помчалась дальше.
– Мальчики, за стол! – донесся из кухни ее свирепый окрик, и Данил покорно поднялся.
Выбравшийся из спальни Сережка, подтянув светлые трусики, неодобрительно оглядел его, но ничего не сказал. Он вообще редко обращался к Данилу первым.
– Доброе утро, – несмело проговорил старший ему в спину.
Что-то буркнув в ответ, Сережка прошлепал в ванную и оттуда заорал:
– Мам, я потом поем! Там мультики начинаются.