Просто вспомни обо мне…
Шрифт:
– А ты поедешь со мной?
«Лучше бы он отказался», – подумала Даша в страхе. Не от того, что он мог согласиться, а от того, как ей вдруг захотелось, чтобы он согласился.
Но Данил, не задумываясь, ответил:
– Поеду. А куда?
Не сняв меховой куртки, в которой было удобно работать, Даша присела так, чтобы ему не приходилось задирать голову. Стараясь особенно не сюсюкать, она сказала:
– Ко мне домой. В другой город. У меня есть сын. Мальчик.
У нее язык не поворачивался предложить этому седому человеку играть с ее сыном, но Данил сам спросил:
– Он будет меня любить?
– Да, конечно! Он добрый.
– А ты? Ты будешь меня любить?
– И я буду.
«Может, он теперь вообще не чувствует возраста? – озадаченно подумала Даша. – И ему все равно, сколько лет мне, а сколько Сережке? А может… А может, он притворяется?! Нет… Зачем?»
– Ты хочешь какао? – улыбнувшись, спросил Данил. – Сегодня давали какао.
«Так говорят в детских садах, – вспомнила Даша. – Или в детских домах. Может, и не было у него никакой мамы с белыми руками?»
– Я не хочу какао, – отказалась она. – Я люблю кофе. Только сейчас мне некогда. Я должна уйти… Ненадолго. Сегодня ты еще переночуешь здесь, договорились? А завтра мы с тобой уедем.
Данил согласно кивал, улыбаясь. Заливавшее комнату солнце поблескивало на его волосах, как на круглой заснеженной макушке неизвестной горы.
«Это тоже после того? Или он и был таким?» – попыталась угадать Даша, разглядывая его седину.
Если б она спросила, Данил, пожалуй, не понял бы вопроса…
…На похоронах она держала его за руку, как поступила бы со своим сыном. Ее тревожило, что если Данил опять начнет улыбаться, то это будет выглядеть более чем странно. Ведь всем не объяснишь… Поэтому, прежде чем вывести его из подъезда, Даша сильно сжала его руки и внушительно произнесла то, что должен был понять и ребенок:
– Послушай меня, пожалуйста. Мы сегодня хороним Ксюшу с Леночкой. Плакать не нужно. Просто думай о них. Ты ведь их помнишь? Договорились?
– Договорились…
Он без улыбки кивнул, и его заросшее лицо впервые за те часы, что Даша его знала, стало серьезным.
«Вот так, – с облегчением подумала она, довольная своим воспитательским успехом. – Надо уметь разговаривать с детьми на равных».
Но стоило выйти во двор, как усталость прошедших суток придавила Дашу к земле. Ей захотелось оглохнуть, потому что весь мир сотрясался от бесцеремонного грохота, доносившегося с соседней стройки, а совсем рядом всхлипывали какие-то женщины, которым незачем было плакать, ведь они даже не могли знать, что именно в Ксении нужно было оплакивать. Они делали это потому, что так полагалось на похоронах, и это казалось Даше отвратительным.
Она приказала себе не плакать ни в коем случае, хотя имела на это право. Вовсе не потому, что была Ксениной сестрой, ведь родственники по крови зачастую оказываются самыми чужими людьми. А потому, что знала о Ксении всё.
«Нет, не всё, – поймала Даша себя на мысли и, незаметно нащупав руку идущего рядом Данила, мягко сжала ее. – Я ничего не знала о нем. Он стал Ксениным миром, а я о нем даже не подозревала. Почему? Какой смысл был в том, чтобы готовить мне такой сюрприз? Почему в последнее время у нее появилось столько секретов? Она сказала, что сменила работу, но так и не призналась, чем занимается…
Данил не ответил на ее пожатие. Его рука оставалась такой же безвольной, но он и не убирал ее. Даша с тревогой покосилась на его пугающе серьезный профиль, серьезный до резких морщин, пущенных из внешних уголков глаза к седому виску, до затвердевшей линии рта и сошедшихся бровей, будто присыпанных серебристой золой.
«Он все понимает! – с испугом подумала Даша. – А если он все же притворяется? Какой идиоткой я тогда выгляжу в его глазах… Да нет, что за чушь? Придет же такое в голову».
Внезапно он так порывисто наклонился к Даше, что она едва не отшатнулась.
– Ксеню увезут? – спросил он шепотом и внимательно заглянул ей в глаза.
– Да, – прошептала Даша. – А ты останешься со мной.
– А куда ее увезут?
– На кладбище. Там хоронят тела тех, кто уходит из этого мира.
– А если она захочет вернуться?
«Вполне естественный детский вопрос», – решила Даша, отогнав остатки сомнений.
– Если она этого захочет, ей дадут уже другое тело. Совсем маленькое. И мы с тобой уже не узнаем нашу Ксеню.
Он понятливо кивнул и замолчал, но через несколько шагов снова наклонился:
– А ты не уйдешь от меня?
«От меня! – с горечью отметила Даша. – Вот несчастье на мою голову! Он уже считает меня своей…»
– Я не уйду, – заверила она и покрепче сжала его руку. – У меня тут дел по горло.
О сестре она старалась не думать и даже не смотрела на установленные в открытом грузовике гробы. Любая, даже мимолетная мысль о Ксении вливалась горячей каплей в тот до невозможности разбухший комок, что ворочался в горле, а Даша уже поклялась не выпускать его наружу. Это было ее горе. Только ее. И Даша ни с кем не собиралась делить его. Даже с этим непонятным человеком, который шел рядом.
Только в автобусе, увозившем их двоих из опустевшего города, она пришла в себя и переполошилась: «Да что же я делаю?! Что скажет Сережка? Да и вообще… Сумею ли я просто прокормить такого здорового мужика? Старушка была права – тут бутербродом не отделаешься».
Может, Даша засомневалась бы и раньше, если б после похорон их с Данилом не принялись допрашивать родственники погибшего вместе с ее сестрой армянина. Им не давало покоя, что Данил не получил ни единой царапины.
«Этого не может быть, понимаешь?!» – кричал самый маленький из них и тыкал Даше в лицо темным, будто измазанным йодом, пальцем.