Просто жизнь
Шрифт:
— Не бойся, дурашка. Мы не тронем тебя. Вот что, — обратился он к мальчишкам, — давайте вытаскивать.
Андрей отстегнул свой ремень и подал Борису. Нашлось еще три ремня, правда, маленьких, но когда их связали вместе, получилась длинная ременная веревка. Борис прыгнул в яму. Не без труда он просунул косуле под брюхо ремень и связал концы над спиной.
Общими усилиями удалось вытянуть косулю из шурфа. Она настолько была испугана, что не сопротивлялась, а только смотрела на людей печальными
Косуля лежала на земле и не поднималась.
— Она, кажется, ногу повредила! — присвистнул Андрей. — Плохо!
Так молодая косуля очутилась у Андреевой избушки. Андрей вместе с Борисом сделал загончик, где и поселил пострадавшую. Двух других мальчуганов послал вниз за водой. Сначала животное пить отказывалось, подозрительно посматривало на людей.
— Идем отсюда! — махнул Андрей здоровой рукой, и они спрятались за деревьями. Косуля робко потянулась к ведру, но резко отпрянула — смущал человеческий запах. Однако жажда взяла верх. Косуля приложилась к ведру, и уже никакая сила не могла оторвать ее от влаги.
Теперь Борис целыми днями пропадал на горе. Он где-то раздобыл ржавый серп, резал им для косули траву, бегал за водой к роднику, что пробился у подножия горы, часами просиживал с Андреем, донимая его вопросами.
Андрею нравился смышленый мальчик, нравились бойкие черные, как смородинки, глаза. Неожиданные вопросы Бориса ставили в тупик.
— Дядя Андрей, почему сколько мы ни ухаживаем за козочкой, а она боится нас? — спрашивал он, и глаза в ожидании ответа смотрели прямо на Андрея. Синилов объяснял, что козочка выросла в лесу, дикая, и у нее инстинкт такой — бояться всех, потому что ее могут обидеть или волки, или медведи, или рыси.
А Борис мотал головой и упрямо твердил:
— Мы же ее не обижаем!
Однажды Борис задержался на горе дольше обычного. Андрей забеспокоился, стал выпроваживать мальчугана домой.
— Иди, иди, — говорил он, подталкивая Бориса в плечо. — Мать потеряла тебя, а потом и мне влетит за компанию.
— Не, мама не заругается. Она же знает, где я.
— Все равно. Уж ночь скоро, а идти тебе далеко.
— Я возьму, да и заночую у вас, в избушке. Вот хорошо-то будет!
— Не валяй дурака! — рассердился Андрей.
— У меня мама хорошая. Я ей сказал: мама, может, я заночую у дяди Андрея. Она говорит: ночуй, только будь осторожен. Чудная! Волки тут, что ли?
— И волки есть.
— Ну, уж и волки! Они сейчас человека не трогают.
— Попробуй попадись им на зуб! — улыбнулся Андрей.
— Нет, правда. Они сейчас смирные. Наша учительница рассказывала. И мама. Она тоже учительница.
— Гляди, Борис! — погрозил пальцем Андрей. — Как бы нам с тобой нагоняя не было!
— Не!
Они поужинали, накосили косуле свежей травы. Андреи вдруг спросил:
— Где у тебя отец работает?
— Отца у меня нет, дядя Андрей, — тихо отозвался Борис, вздохнул, поднял глаза-смородинки и добавил:
— Он с другой тетей живет.
— М-да-а… — произнес Андрей и привлек мальчугана.
Тот доверчиво прижался и в порыве откровенности поведал:
— Вот вырасту, я с ним не буду разговаривать. Пусть знает!
Не ложились спать допоздна. Уже звезды высыпали на темном небе. Так и сидели молча на пороге избушки, прижавшись друг к другу.
Утром явилась мать Бориса. Борис заметил сначала, как за кустами шиповника мелькнула белая косынка и синяя кофточка. Когда мать вышла на чистое место, вскрикнул радостно:
— Мама идет! — и сломя голову кинулся навстречу. Андрей нахмурился. Этого еще не хватало! Придется сейчас оправдываться. И почему он вчера не настоял на своем, не отправил мальчика домой?
Андрей спустился к загончику, бросил косуле охапку травы, поставил ведро, а сам с тревогой наблюдал, как Борис с матерью подошли к избушке.
— Дядя Андрей! — крикнул Борис. — Идите скорее сюда.
Андрей откликнулся и, внутренне робея, стал подниматься наверх. Гостья на вид была еще молода — лет тридцати, не больше. Лицо открытое, милое, с такими же глазами, как у Бориса. Только эти глаза не были такими наивно-чистыми, как у сына. В них проглядывала житейская мудрость. Роста она была невысокого, с заметно полнеющей талией.
— Здравствуйте, — буркнул Андрей, — мы вас не ждали.
Она приветливо кивнула головой и улыбнулась:
— А вас за Берендея можно принять, — и протянула Андрею руку:
— Нина Петровна Орлова, мать Бориса.
— Очень приятно, — смутился Андрей. — Синилов.
— Дядя Андрей, — опять улыбнулась Нина Петровна. — Этот Миклухо-Маклай, — потрепала она по голове сына, — о вас мне все уши прожужжал. Вот я и решила познакомиться с вами. Благо, предлог был: Боря у вас ночевал. Материнское сердце ревниво!
— Вы знаете, — в отчаянии сказал Андрей, — мне вас угощать нечем.
— Господи! Разве я за угощением шла!
— Тогда садитесь, хоть сюда, — он показал на порог избушки, — хоть сюда, — кивнул на камень, в зависимости от обстоятельств служивший то стулом, то столом.
Нина Петровна села. Разговор не клеился. Андрей, взглянув украдкой на Орлову, поймал на себе ее пристальный взгляд. Стало неловко, и он с грубоватой прямотой спросил:
— За Бориса боитесь?
— Что вы! — смутилась она. — Я просто подумала: зачем вам такая пышная борода? Она не украшает вас.