Простое чувство
Шрифт:
На некоторое время я довольно удачно устроилась менеджером еще в одну фирму, занимавшуюся оптовыми закупками продовольствия, а вскоре даже едва не вышла второй раз замуж. Однако все же не вышла. Опять назло маме.
Молодой человек мне очень нравился. Но, увы, еще больше он понравился моей маме. Мол, это был именно тот мужчина, который мне требовался. Идеальный муж для меня. Подобного я стерпеть не могла. Любовь моя куда-то испарилась, и мы расстались. Мама до сих пор не может этого забыть. По ее мнению, я совершила тогда роковую и непоправимую ошибку, о которой стану сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Потом разразился кризис 1998 года, и я лишилась работы. Сгорела моя фирма. Новые места никак не подворачивались, чем не преминула воспользоваться мама. Вопреки всякой логике она все еще мечтала вернуть меня в физику. И уговорила! Я вернулась в институт. Нет, не в преподаватели. Для этого там слишком хорошо помнили мои успехи. Взяли меня лаборанткой. Мать моя ликовала:
– Годик, Таисия, поработаешь, все привыкнут к тебе, и в аспирантуру поступишь. Тем более сейчас конкурсы небольшие. Диссертацию напишем. Защитишься и преподавать станешь. Это не твои шарашкины конторы. То открылись, то закрылись, то разорились. А престиж высшего образования сейчас повышается. Значит, кусок хлеба тебе обеспечен.
Возражать ей не имело смысла. Но мне было смешно. Как я смогу преподавать то, в чем ровным счетом ничего не понимаю! На должность лаборантки я, однако, согласилась: пересижу трудное время, а там посмотрим. Глядишь, экономика устаканится, тогда и найду что-нибудь поинтереснее.
Работа на кафедре оказалась не пыльной, хотя платили мне за нее сущий мизер. Можно даже сказать, почти совсем не платили. Зато свободного времени – хоть отбавляй. И почитать успевала в свое удовольствие, и компьютером халявным попользоваться. А главное, там я познакомилась с Виталием и написала свой первый роман.
Виталий как раз устроился к нам почасовиком. Основные деньги он зарабатывал в каких-то коммерческих фирмах, а преподавал у нас, чтобы, по его собственным словам, не потерять квалификацию.
– Понимаете, Тася, хобби у меня такое, – смеясь, объяснял он мне. – Люблю, видите ли, учить. Ну, нравится мне это.
В общем, слово за слово, и у нас с ним завязался роман.
С написанным мною романом вышло гораздо сложнее. Писать я вообще-то любила с детства. Первый свой опус – сказку про плачущий ландыш – я сочинила в семилетнем возрасте и преподнесла маме на Восьмое марта.
Родительница моя прочла и почему-то ужаснулась. У нее прямо лицо пошло красными пятнами, хотя ничего страшного в моем произведении не было. Наоборот, это была трогательная история о том, как все мы должны беречь природу. Учительнице моей безумно понравилось. Ей, но не моей маме.
Аккуратно сложив листочек с моей писаниной, она прямо при мне порвала его. У меня от потрясения полились слезы.
– Таисия, это ужасная сказка, – отчеканила моя бескомпромиссная мать. – Главное, бабушке не рассказывай, что ты такое написала. Она очень расстроится.
Тут она и поведала мне первый раз теорию, что каждый человек должен заниматься своим делом. Я уже навзрыд плакала и, всхлипывая, промямлила:
– А может, это и есть мое дело.
– К делу должны быть талант и призвание, – с апломбом заявила мама.
До сих пор не могу понять, как она умудрилась разглядеть отсутствие или присутствие таланта в сочинении первоклассницы. Но приговор был суров:
– Таисия, ты к литературе бездарна. У тебя способности к физике.
Еще большая загадка! В первом классе о физике я имела представление куда более туманное, чем о литературе. Но, наверное, моей матери было виднее, а я в те годы еще не подвергала сомнению ее авторитет. Поэтому несколько последующих лет писала лишь сочинения, которые мне задавали в школе. И, кстати, получала за них сплошные пятерки.
Потом я опять не выдержала. Мне было десять лет, мы жили летом с бабушкой на даче. Я прочла «Затерянный мир» Конан Дойля и под сильным от него впечатлением принялась писать собственный фантастический роман.
Обратив внимание, что я, несмотря на великолепную погоду, часами просиживаю в своей комнате за столом, бабушка встревожилась:
– Вам разве в школе дали задания на лето?
– Нет, просто я…
К моменту нашего разговора у меня накопилось четыре исписанные мелким почерком школьные тетради.
– Вот, почитай, – протянула я ей начало своего детища.
Эпизод со сказкой у меня практически стерся из памяти. Как же я была глупа и наивна! Бабушка, нахмурившись, прямо в моей комнате села в кресло и начала читать. Я следила за ее лицом. Вскоре на нем воцарилось брезгливое выражение, с каким она обыкновенно убирала лоток за кошкой. Сердце мое сжалось от недобрых предчувствий.
– Да-а. – Отбросив тетрадку в сторону, бабушка наконец подняла на меня глаза. – Не ожидала я от тебя такого, внучка. Просто стыд. А еще девочка из интеллигентной семьи. Дедушка крупный физик, лауреат Государственной премии, а ты веришь в такую белиберду. Давай-ка мы с тобой, Тася, это порвем и сожжем в камине. Чтобы никто случайно не увидел. А главное, твоя мама. Она ужасно расстроится. Дедушка, конечно, расстроился бы еще больше, но он, увы, уже умер.
Я тогда так и не поняла, о чем бабушка больше сожалеет. Что дедушка умер или что он уже не сможет как следует расстроиться по поводу моего бездарного сочинения? В общем, рукопись полетела в огонь, а писательская карьера моя снова прервалась на много лет.
Потом, в старших классах, мы вместе с моей ближайшей подругой и одноклассницей Лялькой сочиняли сценарии для капустников, однако ни маме, ни бабушке я об этом не докладывала. Да и успех капустников относила целиком за счет исполнителей, а не своего литературного дара.
В институте мне было не до литературы. Все силы уходили на преодоление физики и сопутствующих ей предметов. А вот лаборанткой на кафедре я получила неожиданный, но сильный творческий импульс.
У импульса были имя, отчество, фамилия, а также ученая степень и звание. Эмма Никифоровна Чайкина, кандидат физико-математических наук, доцент. Классическая старая дева лет пятидесяти. Сухопарая, страшная как смертный грех, да к тому же занудная и вредная. Меня она возненавидела буквально с первого взгляда. Полагаю, моей вины в этом не было. Скорее когда-то в молодости они столкнулись на какой-нибудь узкой дорожке с моей мамой, Никифоровне пришлось уступить ей дорогу, а я теперь отдувалась.