Просторы Многомирья
Шрифт:
Теперь только отдельные кладоискатели посещали Хэймегон, и некоторым из них сопутствовала удача — они возвращались на свои миры богатыми, а некоторые — навсегда пропадали в подземельях мира-дворца, где, по слухам, обитали страшные чудовища…
Со стороны могло показаться, что мир-дворец полностью вымер, но это было не так. В нём осталось жить по крайней мере пятьдесят человек. Это были истинные хэймегонцы — все с зелёными волосами; а правил ими император со своей императрицей …
Эти хэймегонцы существовали, скрываясь от пришельцев, блюли странные
Но здесь речь, в основном, пойдёт не о них; а о девушке, которая хоть и была дочерью императора, но сильно отличалась от своего немногочисленного окружения.
Звали девушку Эльрикой. Ей исполнилось двадцать лет, то есть она была на три года младше Винда…
В тот день дул тёплый, наполненный запахом незнакомых трав ветер. Должно быть, этот ветер прилетел от далёкого, неведомого мира, и сохранил его частицы в себе…
Зеленовласая Эльрика сидела на балюстраде, ограждавшей одну из бессчётных террас великого дворца Хэймэйгона. Эта девушка, облачённая в платье изумрудного цвета с золотистым, орнаментным шитьём, задумчиво смотрела вдаль, в глубину неба, где нависали широкие и величественные кучевые облака… Её лицо было бледным и изящным — говорили, что в ней возродилась краса древних правителей Хэймегона…
Эльрика пыталась представить себе, что это за загадочный мир, от которого прилетел такой душистый ветер. Сколько образов — ярких, насыщенных, проносились в её развитом воображении! Она привыкла мечтать; её всю жизнь окружал старый, мёртвый камень, а ей хотелось летать, быть свободной, как птица. Жизнь предков — сухая, медлительная и бессмысленная, от рожденья и до смерти привязанная к этим каменным, растрескавшимся громадам — эта жизнь была отвратительна Эльрике.
Ей не сиделось на месте, и вот Эльрика соскочила с балюстрады, стремительно прошла по террасе, туда, где каменная кладка обрывалась на десятки метров, до следующего полуразрушенного уступа великого дворца…
Сзади раздались шаги. И не оборачиваясь, девушка уже определила, кто это идёт. Да и совсем не сложно было понять: два обычных шага, а затем — металлический удар о камень.
Это был Гондусар — первый советник императора; старый, сморщенный горбун с отвратительным характером, верный древним традициям, жестокий, алчный, ненавидящий Эльрику за её своевольный характер и особенно за то, что она мешала обрести самое дорогое для него — власть.
Эта неприязнь была взаимной — Эльрика просто терпеть не могла Гондусара, который всюду выслеживал её, попросту не давал ей жить свободно.
Девушка попыталась сохранить спокойствие, но когда услышала едкий, шипучий голос Гондусара, то всё же не выдержала и содрогнулась от отвращения. Но, ладно — голос, главное — о каких гадких вещах этот голос вещал:
— Ну что, принцесса, готовишься ли к свадебке? Радуешься ли тому, что час долгожданный приближается? Ожидаешь ли ненаглядного своего, принца, будущего императора, славного и прекрасного, многотитульного Паэррона, сына Балтужа, в мужья тебе от самого рожденья наречённого? Думаешь ли о том, как нежно любить его будешь, как ваша жизнь совместная в счастье пройдёт, как долго вы друг другом наслаждаться будете; да сколько детей у вас появится? Думаешь ли об этом, Эльрика милая?..
Гондусар знал, сколь болезненна для Эльрике эта тема, и поэтому намеренно растягивал свою речь.
Конечно, говоря о том, что принц Паэррон прекрасен — Гондусар врал. Этот Паэррон, так же как и некоторые из оставшихся хэймегонцев, был от рождения уродлив. От чего шли эти уродства хэймегонцы не знали, а только гадали; например, популярной была версия, что на них тяготило проклятье некоего колдуна, давнего врага империи Хэймегон. Гораздо реже шептались о том, что это — следствие многочисленных кровосмешений…
Если Эльрика была редкой красавицей, то наречённый ей в мужья Паэррон мог похвастаться только покрытым зелёной чешуей длинным носом, и острыми когтями, которые росли на его руках и которые невозможно было состричь. Изо рта у Паэррона торчали жёлтые клыки, которыми он мог разгрызать даже самые твёрдые кости, а иногда, от нечего делать, грыз и камень. Паэррон принципиально не мылся, и от него не просто неприятно пахло — от него воняло. Можно ещё много чего плохого сказать про этого Паэррона, но пока что достаточно и этого…
И вот за такого муженька и должна была выйти гордая, свободолюбивая Эльрика. Коротать с ним время, нарожать клыкастых детей с зелёными носами, а потом умереть, то ли от старости, то ли задохнувшись в зловонье своего супруга…
У Эльрики не было выбора. Паэррон был единственным настоящим принцем, иные же хэймегонцы не смели на неё зариться…
Теперь читателю должно быть понятно, почему не любивший и всячески пакостивший Эльрике Гондусар с таким упоением расписывал предстоящую свадьбу…
Конечно, он видел, как побледнела Эльрика, как в её глазах проявилась боль и напряжение.
Неимоверно горбатый, иссушенный, но всё же проворный, он пристально вглядывался в лицо принцессы своим единственным тускло-зелёным глазом и хмылился, показывая совершенно лишённый зубов рот. На Гондусаре была одета тёмно-багровая, истлевшая мантия, а из-за его спины выглядывал немой карлик Смежон, который всюду следовал за своим горбатым господином и стоически терпел от него все унижения…
Ну а Гондусар продолжал:
— Вижу, печалишься ты, девица… Ну и скажу я тебе: зря печалишься; не долго тебе ждать суженого осталось. Или не знаешь, что батюшка твой, великий Пуддел захворал?.. Так тяжко ему, что, может, вскоре за матушкой твоей к предкам отправится… Ну и воля его такова: не откладывать свадьбу, а вот завтра же её и сыграть… Вижу, вздрогнула ты, кулачки сжала; ах! — и побледнела то как! Понимаю, понимаю — не легко радость столь великую скрыть. Да-да, завтра тебя обнимет принц Паэррон; может уже и ребёночка, престолонаследника ты завтра уже понесёшь…