Пространство Откровения. Город Бездны
Шрифт:
– Довольно редкая фамилия.
– Значит, вам известна роль его клана на Йеллоустоне? Это облегчает дело. Вам будет легче найти его.
– Надо думать, мне предстоят не только поиски?
– О да! – Мадемуазель схватила глобус и раздавила в ладони; из кулачка посыпалась пыль. – Гораздо, гораздо больше!
Глава четвертая
Вольева покинула борт шаттла и проследовала за триумвиром Хегази по выходному тоннелю на искусственный спутник Йеллоустона – «Новую Бразилию». Миновав несколько герметичных переборок, они попали в помещение, где сила тяжести отсутствовала. Оно располагалось в «ступице» и представляло собой сферическую гостиную для транзитных пассажиров. Это была самая сердцевина «карусели».
Здесь можно было встретить представителей любой ветви человечества. Люди в одеждах всех цветов радуги плавали в воздухе по всей гостиной, которая очень напоминала аквариум с экзотическими рыбками во время кормежки. Ультра, угонщики, сочленители, демархисты, местные торговцы, пассажиры межзвездных кораблей, разномастные жулики, механики – все они перемещались по случайным на вид траекториям, но при этом не задевали друг друга, хотя от столкновения их подчас отделяли миллиметры. Некоторые, кому это позволяло строение тела, размахивали подшитыми под рукавами перепончатыми крыльями. У других крылья были укреплены прямо на обнаженном теле. Те же, кто не обладал столь авантюрным складом характера, ограничились крошечными ракетными ранцами, а кое-кого буксировали миниатюрные тягачи. Слуги-роботы тащили багаж своих хозяев, разодетые в ливреи крылатые обезьянки капуцины шныряли между людьми, подбирая и складывая мусор в висящие на груди сумки. Звучала китайская музыка, которая непривычному уху Вольевой казалась завыванием ветра в каминных трубах – как будто инструменты нарочно старались создать наибольший диссонанс. Йеллоустон в тысяче километров от «карусели» казался огромной грязно-желтой каплей, зловеще нависшей над всей этой суетой.
Вольева и Хегази добрались до дальнего конца транзитной сферы и через мембрану, специально созданную для пропуска людей, попали в таможенную зону. Здесь тоже не было силы тяжести. Закрепленное на стенах автоматическое оружие сканировало каждого входящего. Центральная часть сферы была занята прозрачными «пузырями», имевшими диаметр около трех метров и открывавшимися по экватору. Почуяв новоприбывших, «пузыри» подплыли, раскрылись и обволокли Вольеву и Хегази.
Внутри «пузыря» Вольевой висел небольшой робот в виде японского шлема кабуто, с сенсорными датчиками и считывающей аппаратурой, выступавшей из-под гребня. Илиа ощутила легкую щекотку, когда робот стал анализировать ее. Такое ощущение, будто в голове кто-то перекладывает цветы.
– Я чувствую привкус русских лингвистических структур, но делаю вывод, что привычным для вас языком является современный норт. Достаточно ли его для выполнения необходимых формальностей?
– Сойдет, – ответила Вольева, слегка раздраженная тем, что обладатель женского голоса так легко определил русскую ржавчину, осевшую на ее норте.
– Тогда перехожу на норт. Кроме незначительных последствий глубокого сна я не нашла ни церебральных имплантатов, ни экзосомных нарушений. Нужно ли вам временное вживление для продолжения нашего интервью?
– Дай свое лицо на экран.
– Пожалуйста.
Под краем шлема возникло лицо – женское, с незначительными признаками монголоидной крови. Волосы подрезаны коротко, как у Вольевой. Илиа решила, что чиновник, говорящий с Хегази, обязательно мужчина, усатый и темнокожий, явный химерик – словом, похож на Хегази.
– Представьтесь.
Вольева подчинилась.
– Последний раз вы посещали нашу систему… минуточку… – глаза женщины опустились, – восемьдесят пять лет назад, в две тысячи четыреста шестьдесят первом. Я не ошиблась?
Вольева, чувствуя, что поступает неправильно, приблизила лицо к экрану:
– Конечно не ошиблась, ты же гамма-запись. А теперь прекращай валять дурака и переходи к делу. Я веду торговые операции, и каждая лишняя секунда, на которую ты меня задержишь, – это лишняя секунда платы за стоянку возле кучи собачьего дерьма, которую вы называете планетой.
– Ваша грубость отмечена, – сказала женщина таким тоном, будто одновременно делала запись в невидимом блокноте. – Для вашего сведения: многие архивы на Йеллоустоне неполны по причине беспорядков, имевших место во времена эпидемии. Вопросы я вам задаю отчасти по той причине, что хочу проверить неподтвержденные записи. – Она сделала паузу. – Между прочим, моя фамилия Вавилова. Я сижу с чашкой дрянного кофе и последней сигаретой в продуваемом сквозняками офисе уже восьмой час из своей десятичасовой смены. Начальство решит, что я спала на работе, если я сегодня не заверну обратно десяток приезжих. Пока я нашла лишь пятерых. Через два часа я должна уйти, а мне еще предстоит выполнить квоту. Так что, пожалуйста, следите за своими нервами. – Она затянулась и выдохнула дым прямо в лицо Вольевой. – Будем продолжать?
– Извините, я думала… – смутилась Вольева. – Разве у вас для такой работы не используются записи?
– Было счастливое время, – со вздохом произнесла Вавилова, – но с ними та беда, что они пропускают к нам слишком много всякой дряни.
Из таможенной сферы Вольева и Хегази на лифте величиной с дом спустились в одну из четырех спиц «карусели». Их вес нарастал, пока они не достигли обода. Здесь сила тяжести равнялась йеллоустонской, каковая не слишком сильно отличалась от земной и той, что устраивала ультра.
«Новая Бразилия» делала виток вокруг Йеллоустона за четыре часа по орбите, исключавшей попадание «карусели» в так называемый Ржавый Пояс – кольцо из космического мусора, образовавшееся при эпидемии плавящей чумы. «Карусель» имела десять километров в диаметре и тысячу сто метров в ширину, причем основная жизнь сосредоточилась в зоне «обода». Здесь были рассыпаны городки с деревушками и создан искусный ландшафт типа бонсай с перелесками, лазурными горами с ледяными шапками и обрывистыми долинами. Все это должно было вызывать иллюзию перспективы. Округлая крыша над вогнутой поверхностью колеса была прозрачной и поднималась на полкилометра вверх. По ее поверхности были уложены металлические рельсы, с которых свешивались искусственные облака. Форму им подбирал компьютер в соответствии с планируемыми погодными условиями. Облака содействовали и изменению перспективы в этом вогнутом мире. Вольевой они казались вполне реальными, но это потому, что настоящие облака она видела только сверху.
Из лифта Вольева и Хегази вышли на террасу, лежавшую над главным населенным пунктом «карусели» – Рим-Тауном. Эта группа домов располагалась между крутыми склонами гор. Глазам было больно смотреть на такой разнобой архитектурных стилей – у домов за годы существования «карусели» сменилась уйма собственников, и каждый норовил достроить что-нибудь, на свой вкус. На земле стояли в очереди рикши, дожидаясь пассажиров.
Один, в голове очереди, пил ананасовый сок из банки, а та стояла на специальном поддоне, приваренном к оглобле повозки. Хегази протянул бумажку с адресом, рикша зыркнул на нее близко посаженными черными глазами и что-то пробурчал, – это означало согласие.
Вскоре они влились в поток электрических и педальных транспортных средств. Те старались обогнать друг друга, создавая невероятную сутолоку, а пешеходы вклинивались в каждый наметившийся просвет между механизмами.
Почти половину людей на улице составляли ультранавты. Их было легко отличить по бледности, худобе, щегольскому увеличению некоторых частей тела, любви к черным оттенкам в кожаной одежде, квадратным километрам всяческих украшений и татуировок, а также профессиональным трофеям. Никто из попавшихся на глаза Вольевой ультра не был истинным химериком, возможно за исключением Хегази, который, вероятно, входил в пятерку самых крупных мужчин на «карусели». Большинство носило модные прически – густые косички или пряди, символизирующие число погружений в криосон. Многие делали разрезы в одежде, чтобы показывать протезы рук или ног. Вольевой пришлось себе напомнить о том, что и она принадлежит к этой субкультуре.