Пространство Откровения
Шрифт:
А тем временем следующая часть корпуса уже превратилась в пар.
Вольева позволила пальцам вести разговор с шаттлом, программировать хитроумный маневр уклонения, который позволил бы выйти из убийственного фокуса гразера. У этой программы был существенный недостаток: она предусматривала рывки с перегрузками до десяти g.
Вольева выполнила все необходимые процедуры и потеряла сознание.
Помещение было просторным, но не пустым.
Триста километров в ширину, подумал Силвест, взяв эту цифру практически с потолка – все попытки скафандра с помощью радара измерить диаметр подземного зала оказались бесплодными. Нет сомнений, причина этих неудач находилась в центре полости. Она не только на скафандр действовала, но и на самого Силвеста, хоть и по-другому. У него разболелась голова.
На самом деле объектов было два, и какой из них удивительней, Силвест не взялся бы судить. Они двигались, вернее, один обращался вокруг другого. Тот, что кружил, смахивал на драгоценный камень, но имел такую сложную конфигурацию, что определить его форму не представлялось возможным. Не скажешь даже, какого он цвета, – в движении предмет вовсю бликовал. Силвесту было понятно лишь, что «самоцвет» огромен – десятки километров в диаметре. А может, это только иллюзия – ведь опять скафандр не сумел дать точную цифру. С тем же успехом можно просить, чтобы скафандр объяснил скрытый смысл какого-нибудь хайку, когда и с явным-то смыслом большие проблемы.
Силвест попытался увеличить участок поверхности «самоцвета» с помощью своей глазной механики, но тот не только не желал увеличиваться, но даже как будто норовил уменьшиться. Что-то странное происходило с пространством-временем вблизи этого объекта.
Попытался Силвест воспользоваться и опцией «захват изображений», но и тут его ожидал неуспех: на снимке, как ни странно, объект сделался вконец расплывчатым, словно он менялся гораздо быстрее на микроскопических отрезках времени, чем на отрезках, изменяемых секундами. Силвест попытался разгадать эту загадку и как будто даже преуспел, но вскоре иллюзия понимания развеялась.
Что же до второго, стационарного объекта, то с ним, пожалуй, дело обстояло еще хуже. Он выглядел рваной раной в реальности – разверстый зев, откуда бил белый свет поразительной силы и интенсивности. Такой свет видят умирающие – он манит их к жизни после смерти.
Силвест тоже ощутил этот призыв. Свет был так силен, что человеку полагалось бы ослепнуть. Но чем напряженнее он вглядывался в сияющие глубины, тем свет меньше резал глаза, тем быстрее превращался в успокаивающую бездонную белизну.
Свет отражался в летящем по орбите «самоцвете», который вовсю отбрасывал разноцветные лучи на стены гигантского зала.
– Вот гляжу я на эту потрясающую иллюминацию, – произнес Кэлвин, – и во мне стремительно крепнет ощущение собственной ничтожности. С тобой то же самое происходит?
– Конечно. – Это прозвучало так тихо, что Силвест и сам не услышал.
Но Кэлвин понял.
– Тогда, может, хватит? Ты узнал то, что от нас пытались скрыть. Нечто совершенно непостижимое. Один Бог знает, что это такое.
– Возможно, это Он и есть. Бог.
– Глядя на этот свет, я готов согласиться с тобой.
– Значит, ты тоже чувствуешь?
– Я не уверен в том, что чувствую. И не уверен в том, что мне нравятся мои ощущения.
Помолчав, Силвест спросил:
– Как думаешь, они это сами создали или случайно наткнулись?
– С каких это пор тебя интересует мое мнение? – Кэлвин нарочито поколебался, а потом Силвест услышал примерно то, чего и ожидал услышать. – Нет, Дэн, они этого не создавали. Амарантийцы, бесспорно, были умны, возможно, умнее нас. Но они не были богами.
– Тогда это сделал кто-то другой.
– И я надеюсь, этого другого мы никогда не встретим.
– Крепись, отец. У меня нет сомнений, что эта встреча состоится, и очень скоро.
Невесомый, Силвест полетел вглубь зала, туда, где танцевал «самоцвет» и лились прекрасные лучи.
Придя в себя, Вольева услышала писк консоли. Это означало, что «Ностальгия по бесконечности» снова нащупала шаттл радаром и теперь перенацеливает гразеры. На это уйдет лишь несколько секунд, и даже маневр уклонения, с выбором курса по принципу генерации случайных чисел, не продлит этот срок надолго.
Вольева взглянула на индикатор состояния корпуса: слой «жертвенного» металла истончился до нескольких миллиметров, резервуары постановщика помех опустели. Шаттл выдержит максимум два попадания.
– Мы еще живы? – Похоже, Хоури удивилась тому, что ей удалось сформулировать вопрос.
Еще одно попадание, и корпус даст десятки течей, стравливая воздух в космическое пространство, – если, конечно, не разлетится вдребезги. Тепловую энергию первых попаданий удалось благополучно рассеять, но парировать следующие удары было труднее, их смертоносный жар проникал внутрь шаттла.
– Отправляйтесь в «Паук», – крикнула Вольева, сбрасывая скорость, чтобы перемещение людей внутри корабля стало возможным. – Его обшивка выдержит еще несколько попаданий.
– Нет! – Хоури едва не сорвалась на крик. – Нельзя! Здесь у нас есть хоть какой-то шанс!
– Она права, – поддержала Паскаль.
– Шанс вы получите только в модуле, – ответила Вольева. – Как цель «Паук» меньше. Корабль предпочтет заняться шаттлом, а «Паука», если нам повезет, примет за обломок.
– А что будет с тобой?
Вольева разозлилась:
– Я похожа на любительницу корчить из себя героя? Ждите меня там. Но сначала мне нужно ввести алгоритм смены курса в мозг шаттла. Если считаешь, что справишься с этим лучше…
Хоури заколебалась, как будто предложение Вольевой не было абсурдным. Затем она отстегнулась от кресла, поманила Паскаль и кинулась к двери так, будто за ней гналась смерть.
Впрочем, слово «будто» вряд ли здесь уместно.
Вольева выполнила свое обещание, введя самую хитрую программу уклонения, на какую только хватило ее фантазии. Она не была даже уверена, что маневр не прикончит всю команду шаттла – несколько секунд женщинам придется терпеть перегрузку в пятнадцать g. Но разве это важно? Смерть застигнет их в отключке, в густом, черном, теплом тумане перегрузочного обморока… Разве это не приятнее в тысячу раз, чем изжариться в вакууме под невидимыми гамма-лучами?