Пространство
Шрифт:
Холден спрятал терминал в карман и прислонился к обшивке реактора.
— Знаю, знаю. Никогда не думал, что она на это решится.
— Но она ушла.
— Угу.
— Мы никогда не говорили о жалованье, — напомнил Алекс. — Мы ничего не получаем.
— Плата? — Холден сдвинул брови и выбил частую дробь по реактору. Кожух отозвался гулом, как металлическая гробница. — Все, полученное от Фреда, что не ушло на расходы, лежит на счете. Если тебе нужны деньги, двадцать пять процентов — твои.
Алекс замотал головой, замахал руками.
— Нет, ты не так понял. Деньги мне не нужны, и я не думаю, что ты нас обворовал. Просто напоминаю, что мы никогда не говорили о деньгах.
— И что?
— А то, что мы не просто команда. Мы собрались на этом корабле не ради денег и не по вербовке. Просто мы сами так захотели. Больше тебе нечем нас удержать. Мы верим в свое дело и хотим участвовать в нем вместе с тобой. Если бы не это, лучше было бы взяться за нормальную, оплачиваемую работу.
— Но ведь Наоми… — начал Холден.
— Была твоей любовницей, — со смешком закончил Алекс. — Черт, Джим, ты не забыл, как она выглядит? Она запросто может найти другого. Собственно, ты бы не возражал, если бы я…
— Я тебя понял. Я тебя услышал. Я все испортил, я виноват, признаю и все такое. Надо повидать Фреда и начинать думать, как собрать и склеить осколки.
— Если только это не Фред.
— Да, если это не Фред.
— Я гадал, когда же наконец тебя увижу, — сказал Фред Джонсон, едва Холден перешагнул порог его кабинета. Фред выглядел и хуже, и лучше, чем год назад, когда Холден видел его в последний раз. Лучше, потому что Альянс Внешних Планет, квазиправительство, которое номинально возглавлял Джонсон, из террористической организации превратилось в реальную власть, достойную вести официальные переговоры с внутренними планетами. И Фред с облегчением сменил роль повстанца на роль администратора. У него теперь даже плечи расправились и на лице постоянно играла слабая улыбка. А хуже — потому, что ответственность, которую он нес весь этот год, его состарила. Волосы поредели и поседели, на шее, поверх выступающих жил, складками висела кожа, под глазами оформились вечные мешки. Его кофейного цвета кожа плохо поддавалась морщинам, но приобрела сероватый оттенок.
Но Холдена Фред встретил искренней улыбкой и вышел из-за стола, чтобы пожать ему руку и провести к креслу.
— Я прочел твой рапорт по Ганимеду, — сказал он. — Расскажи. Мне нужны впечатления с места.
— Фред, — ответил Холден, — это еще не все.
Кивнув, Фред вернулся на свое место за столом.
— Слушаю.
Холден начал говорить и сбился. Фред не изменился в лице, но его взгляд стал пристальным и острым. Внезапный, необъяснимый страх внушал Холдену: этот человек уже знает все, что он собирается сказать.
По правде говоря, Холден всегда побаивался Фреда. Ему не давала покоя двойственность Джонсона. Фред протянул им руку, когда команда «Росинанта» сильнее всего нуждалась в помощи. Фред сделался их покровителем, дал безопасную гавань среди мириадов врагов. И все же Холден никогда не забывал, что полковник Фредерик Люциус Джонсон был палачом станции Андерсон. И что в последнее десятилетие он участвовал в организации и деятельности Альянса Внешних Планет — структуры, которая ради своих целей не чуралась ни кровопролития, ни террора. Несколько убийств организовал лично Джонсон. Вполне возможно, что Фред — глава АВП, убил больше народу, чем Фред — полковник Марсианского флота.
Решился бы он использовать протомолекулу в своих целях?
Возможно. А возможно, и нет. Так или иначе, но пока он оставался их другом и надо было дать ему шанс оправдаться.
— Фред, я… — снова начал Холден и снова умолк.
Фред опять кивнул, и улыбка исчезла с его лица.
— Мне это не понравится, — хмуро констатировал он.
Холден вцепился в подлокотники офисного кресла и поднял себя на ноги. С непривычки он толкнулся сильнее, чем следовало, и при трети g чуть не взлетел в воздух. Фред хихикнул, и его нахмуренные брови снова разошлись.
Ну вот. Этот смешок взломал страх и обернул его гневом. Утвердившись на ногах, Холден склонился и обеими руками уперся в стол перед носом у Фреда.
— Вам, — проговорил он, — смеяться нечего. Пока я не уверюсь, что это не ваша вина. Потому что, если вы сделали то, в чем я вас подозреваю, и при этом еще можете смеяться, я пристрелю вас на месте.
— В чем вы меня подозреваете… — Фред не спрашивал, просто повторял конец фразы.
— Это протомолекула, Фред. Там, на Ганимеде. Лаборатория, в которой ставят эксперименты на детях, и черная паутина, и монстр, чуть не прикончивший мой корабль, — это протомолекула. Вот вам мое впечатление с места. Кто-то играет с вирусом, и вирус, возможно, вырвался на волю, а кругом палят друг в друга корабли внутренних планет.
— Ты подозреваешь, что это я. — Это опять не был вопрос, простая констатация факта.
— Мы сбросили эту дрянь на Венеру, — выкрикнул Холден. — Я отдал тебе единственный образец. И вдруг Ганимед, кормилец твоей будущей империи, единственное место, от которого не желают отступаться флоты внутряков, взрывается к черту?
За Фреда ответило короткое молчание.
— И ты спрашиваешь, не я ли использую протомолекулу, чтобы отогнать войска внутренних планет от Ганимеда и укрепить свой контроль над внешними планетами?
Спокойный голос Фреда заставил Холдена осознать, что он сорвался на крик. Сделав несколько глубоких вдохов, он успокоил пульс и только тогда ответил:
— Да, примерно это.
— Тебе, — сказал Фред с широкой улыбкой, которая не коснулась его глаз, — не стоило бы об этом спрашивать.
— Что?
— Может, ты забыл, что работаешь на ту же организацию? — проговорил Фред, вытягиваясь в полный рост на полголовы выше Холдена. Он все еще улыбался, но подобрался всем телом и стал словно бы больше, чем был.
Холден невольно отступил на шаг, прежде чем успел овладеть собой.
— Я, — продолжал Фред, — должен тебе не больше, чем должен по условиям контракта. Ты что, мальчик, с ума сошел? Ворвался сюда, орешь на меня, требуешь ответов?
— Никто больше не мог… — начал Холден, но Фред его не слушал.
— Ты отдал мне единственный образец, о котором мы знаем. Но если мы не знаем о других, из этого не следует, что их не существует. Я больше года терплю твою дурь. Твою уверенность, что весь мир перед тобой в ответе. Твое праведное негодование, которым ты орудуешь как дубиной. Но больше я терпеть не буду. А знаешь почему?