Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
Потом такие кустики по десять-пятнадцать грибов попадались часто, шагов через двадцать, но это все была прелюдия. Главное грибное место, «мост» по-здешнему, начиналось только за оврагом. Там волнушки росли полосами — пройдешь, и лукошко полное.
Овраг густо зарос рябиной — надо было брать чуть позже, малиной, которая уже давным-давно отошла, крапивой и прочими деревами-кустами. Грибов тут не попадалось. По крутому склону спускались осторожно, цепляясь за деревца. Местами ноги скользили по траве.
— У, блин! — вырвалось у Лехи, когда его правая нога, наступив на что-то плоское в траве, вдруг поехала вперед, и он чуть-чуть не сел на копчик.
— Ты чего? — обеспокоился Сева. — Полетел, что ли?
— Почти… — проворчал Коровин, рассматривая то, что едва не вызвало его падение. — Чуть на сучок не сел…
А поскользнулся он, оказывается, смешно сказать, на паспорте.
В синей обложке с оттиснутым на ней серебряным двуглавым орлом покоился красный «Паспорт гражданина СССР». В нем лежал российский вкладыш. Две фотографии имелось, честь по чести. Принадлежал этот паспорт гражданину Митрохину Сергею Николаевичу, 1960 года рождения, русскому, уроженцу здешнего областного центра. Паспорт как паспорт. Только вот в нижней части была у него сквозная дыра, а между страницами, покоробив их и склеив между собой, бурели пятна. Дураком надо быть, чтоб не понять — кровь.
Пока Леха рассматривал паспорт, Сева протиснулся к нему через кусты.
— Во лопух! — сказал Буркин. — Паспорт посеял!
— Не-а, — мотнул головой Леха, указывая на дыру и кровавые пятна. Он еще не вполне осознал, что прикоснулся к делу темному и страшному, но какое-то волнение и легкий страх уже ощущал.
Сева сперва задержал взгляд на дыре, а потом беспокойно, даже испуганно, огляделся по сторонам.
— Это ж убили кого-то… — пробормотал он шепотом. — Паспорт на груди носят, стало быть, в сердце… Может, он и лежит тут где-нибудь?
— Может быть… — произнес Леха, тоже оглянувшись и прислушавшись. Нет, вроде, тихо. И никто поблизости не лежал. В смысле, труп.
— Пойдем отсюда, — предложил Сева. — Не хрен нам в это дело лезть. Кинь этот паспорт, как лежал, и — пошли отсюда…
— В милицию отнести надо, — неуверенно вымолвил Коровин.
Сева покрутил пальцем у виска:
— Ты что, дурак, что ли? Затаскают!
— С чего? — удивился Леха.
— Ну, отдадим, напишем, где и как нашли — зачем таскать-то?
— Ну ты даешь! Как же не затаскают? Начнут спрашивать и переспрашивать: как заметил, как лежал, как поднял, за что брался… Знал ли покойного, могли с ним встречаться… А если им надо будет, чтоб ты сознался — запутают. И хрен докажешь. Вышку могут накрутить, понял? Сейчас же все менты купленые. Мафия! Повесят на нас этого мужика, чтобы настоящую банду мазать. Уловил?
— Да мы его в глаза не видели! Чего ты мелешь? — озлился Леха. — Что, ты нашего участкового не знаешь? Нормальный мужик. Пьет, конечно, но в меру. Какая там мафия!
— Что участковый? Шишка? Он наверх доложит, приедут из города, а там он не хозяин. Думаешь, заступиться сумеет? Ему, если что, прикажут — он из нас записных бандитов сделает. Драки у нас были? Были. По указу горбачевскому залетали? То же самое. Кинь ты этот паспорт, и пошли отсюда поскорее. А то знаешь, может, эти, которые пришили, тоже тут ходят…
— Навряд ли, — усомнился Леха. — Кровь-то высохла совсем. Если его тут кончили, так сутки назад, не меньше.
— Ох ты, какой умный! За эти сутки два раза дождь был. А паспорт — сухонький. Совсем недавно его приложили.
— Все одно, нету их здесь. Если б ты кого-то ухайда-кал, то тут бы не торчал. Опять же, я думаю, они его где-то в городе кончили, а сюда на машине привезли. Заволокли в овраг и бросили. Может, и закопали где-нибудь.
— Точно, — согласился Сева, успокаиваясь. — Машина-то точно сюда заезжала, а ты: «Трактор! Трактор!»
— Ну вот. А паспорт, небось, выпал, когда они его в лес затаскивали.
Сева кивнул, но тут же сказал:
— Все равно, пошли отсюда. Не пойду я за овраг. Вдруг он там, на дне, лежит…
Молча полезли обратно наверх. Поднявшись на склон, нашли еще несколько десятков волнушек, и кое-как набралось по неполной корзинке.
— Ирка ворчать будет, — озабоченно сказал Сева. — Мол, ходили-ходили, а принесли всего ничего.
— Ладно, еще сходим.
— Ты паспорт не выбросил?
— Нет. Ну его к монаху, найдет кто-нибудь еще, а на нем — мои отпечатки остались. Точно, ни за что погореть можно. Лучше я его дома, в печке спалю.
— Как знаешь, я б его прямо здесь спалил. На спичках.
— Вот еще, телиться! В печке сгорит быстрее.
ДОЖДЛИВЫМ ВЕЧЕРОМ
Ирка Буркина и вправду на них наворчала — грибов они принесли, с учетом усолки, не больше чем на трехлитровую банку.
— Картошкой бы лучше занялись, работнички! Пол-огорода еще в земле! А Леха за свой вообще не брался. Жрать-то что будем, если сгноите?
Подумали и решили, что стоит к замечанию прислушаться. Пообедав тем, что Ирка на стол выставила, то есть щами, подкрашенными томатной пастой, и лапшой с тушенкой, приняв по три стопки, покурив от души, взялись копать корюшку. Севкин малец, Санек, тоже присоединился, когда уроки сделал. Так до вечера и управились. Правда, только с Севкиным огородом. Лехин решили назавтра оставить. Но вот что удивительно: вроде бы не сговаривались, а о простреленном паспорте ни при Ирке, ни при Саньке, ни наедине даже словом не обмолвились. Будто и не было ничего.
Тоскливо было Лехе к себе, в пустую бобыльскую избу, возвращаться. Скучно. У Буркиных хоть и ругань, и крик, и до драки доходит — но семья. Ирка обрюзгла, растолстела, морда как свекла, но хозяйка. Баба. Севке, если по женской части соскучится, далеко ходить не надо. Все под боком. А Лехе куда топать? На танцы к молодняку? Засмеют, там никого старше тридцати не бывает. Да и танцевать то, что сейчас танцуют, он не умеет. Девки на язык острые, так подденут, что неделю помнить будешь. Парни от скуки задраться могут, налетят гуртом — не отмахаешься. Убить не убьют, а синяков наставят. Ходи потом, на все соболезнования отвечай. Да еще и топать до этих танцев три километра. Бриться надо, умываться. Ну его! Лучше уж в город скатать, к Нинке Брынцезой. Только, ей сперва звонить надо, чтоб какого-нибудь «коллегу» не встретить. А тут, в родной деревне, все либо замужем, либо уж очень стары. Конечно, на самый крайний случай есть Милка-самогонщица. Но там надо все по-быстрому делать, не нюхая, а потом поскорее в баню бежать.